Ткеша зашагал к селу.
Совсем стемнело. На небе зажглись звезды. Елена Николаевна с трудом подняла брезентовый верх автомобиля, укутала раненого шубой и села возле него. Званцев был в полузабытье и, как ребенок, не выпускал ее руки из своих горячих рук.
Было тихо, лишь со стороны села доносился лай собак.
Прошло не более получаса. Вдруг послышался треск мотора. Яркий луч осветил дорогу, и к автомобилю подъехал мотоциклет. Это был помощник Ремизова — Семенов, посланный вдогонку за Званцевым. Узнав обо всем случившемся, он тотчас же кинулся к месту катастрофы автомобиля Лунца.
Пока Семенов возился, разбирая обломки, издали стал доноситься стук копыт, скрип колес и голоса людей. Звуки постепенно приближались, и, наконец, подкатила подвода. Это был Ткеша, местный врач и еще пятеро колхозников. В одну минуту развернули машину, впрягли запасных лошадей. Ткеша сел за руль. Один из колхозников поместился в качестве кучера рядом с ним. Автомобиль покатил по дороге.
Через час они были в селе, и Званцева немедленно поместили в местную больницу.
Поздно вечером из Великих Лук приехал Ремизов. Он сообщил, что там удалось схватить некоего фармацевта Зборовича, державшего явочную квартиру, и еще нескольких подозрительных лиц, но ни Радовца, ни Пашкевича среди них не оказалось. Им каким‑то образом удалось ускользнуть из облавы.
— Впрочем, — говорил Ремизов, — возможно, что ни Пашкевич, ни Радовец вовсе и не приезжали в Великие Луки. Как видите, результат нашей операции не столь блестящий. Вы сделали больше, товарищ Ткешелошвили, и я хочу вам выразить особую благодарность. А вот и подарок. — Ремизов достал из портфеля папку, раскрыл ее и осторожно вынул из него остатки обгоревшей полотняной кальки.
— Это обнаружил Семенов, копаясь в автомобиле Лунца, смотрите.
Ткеша радостно вскрикнул, узнав похищенный чертеж.
— А!.. Наш чертеж… Он самый. Да, да… он самый. Наконец‑то!
И он тут же побежал рассказать об этом Званцеву.
— Не хочется его огорчать, — сказал Ремизов Семенову, — но боюсь, что с чертежа сняты копии. И кто знает, где они находятся? Они, конечно, обязательно сфотографировали столь важный документ.
Вечером Ремизов и Семенов отправились на аэродром, чтобы лететь в Москву.
Ранним утром с Н–ской пограничной заставы выехала группа конных пограничников под командой лейтенанта Кокшаева. Ему было поручено усилить охрану границы и тщательно обследовать приграничную полосу на протяжении 20–30 километров. Густые леса, болота и многочисленные овраги делали эту местность труднопроходимой, но на заставе получили сообщение, что именно на этом участке следует ожидать «гостей», которые будут пытаться перейти границу.
В полевой книжке Кокшаева было записано: «Радовец, Пашкевич… Крупные диверсанты. Приметы…»
Лошади шли рысью. Копыта лошадей гулко стучали по мерзлой земле. Проехали поле, свернули в мелкий кустарник и въехали в лес. Кругом было тихо. На земле, покрытой свежим снежком, отчетливо виднелись многочисленные следы зайцев.
Пограничники медленно пробивались вперед. Спустились в овраг, по сторонам которого свисали корни вековых сосен. Они образовывали в откосах оврага пещеры, в которых легко могло бы спрятаться целое семейство медведей.
Кокшаев внимательно осмотрел каждый уголок, но ничего подозрительного не обнаружил. Дальше шли болота.
— Шагурин, через болото пройдем? — спросил лейтенант своего отделенного командира.
— Вряд ли, товарищ командир. Еще не подмерзло совсем.
Взвод остановился.
— А все‑таки, — сказал Кокшаев, — надо двигаться дальше.
Бойцы спешились и пошли вперед, ощупывая почву жердями. Лошадей вели на поводу. Кругом были только кочки да сухая осока, запорошенная снегом. Так прошли километра два. Снова начался лес. Еле заметная тропинка привела к выжженной полянке, заваленной золой и кучами валежника. На полянке стояла полуразвалившаяся лачуга.
— Здесь жгут уголь, товарищ командир, и летом живут угольщики, — доложил Шагурин.
— Посмотрим… Э! да тут были гости! — воскликнул Кокшаев, указывая на утоптанный около лачуги снег.
Все внутри лачуги говорило о том, что здесь недавно были люди: солома на топчане была смята, на грубо сколоченном столе валялись крошки и кусок хлеба.
В дверь вбежал один из бойцов.
— Товарищ командир, нашли убитого.
— Убитого? Где?
— Да здесь вот рядом.
Лейтенант вышел из лачуги. Неподалеку, в кустах, лежал человек в пальто, без шапки и со странно согнутой головой и раскинутыми руками. Кокшаев нагнулся над убитым. Лицо его было залито кровью; открытые глаза остекленели.
— Так. Убит он не более пяти–шести часов назад, — проговорил Кокшаев.
Бойцы осмотрели труп. Пуля большого калибра, по–видимому, из автоматического пистолета, ударила прямо в затылок и разворотила весь череп. Щегольской костюм и пальто тоже были залиты кровью. На руке убитого были золотые часы, в карманах — серебряный портсигар, платок, автоматическая ручка и большая записная книжка в красном кожаном переплете. Больше ничего на убитом не нашли.
Кокшаев раскрыл записную книжку. На первой странице стояло: «Пашкевич Ю. С.».
— Вот так история. Его‑то нам и нужно было! — воскликнул лейтенант.
В это время подошел Шагурин.
— Товарищ командир, здесь следы… Они идут по кочкам…
Кокшаев быстро отдал распоряжения: бойцам Лютикову и Орбельяни оставаться у трупа. Шагурину идти по следу, а остальным бойцам — в обход, наперерез нарушителю границы.
Званцев быстро поправлялся. Крепкий организм и хороший уход делали свое дело. Елена Николаевна не оставляла его ни на минуту. Она выписала свою дочь, так как не хотела надолго оставлять ее одну.
Ирина быстро освоилась в новой обстановке. Она часами просиживала в палате у Званцева и очень подружилась с ним.
Девочка рассказывала Званцеву о своих школьных делах, о подругах, о том, что она обязательно будет врачом, «как мама».
— А у вас есть сестра, Сергей Ильич? — однажды спросила Ирина.
— Нет, Ирочка, у меня нет сестры и никогда не было.
— У меня тоже нет, и это скучно. А у больших обыкновенно вместо сестры бывает жена…
Званцев засмеялся и поцеловал девочку в голову.
— Ира, там, на столе, лежит моя трубка и табак. Выбей‑ка из трубки золу. Так. Теперь набей ее табаком. Покрепче… Хорошо. А теперь зажги спичку и дай мне закурить.
Званцев вдохнул ароматный дым. После ранения он курил в первый раз.
