— Могу ли я не приходить в отчаяние, — говорил с рыданием в голосе Марк, — когда все так ужасно складывается? Если Мира и очнется от своего помешательства, то она все-таки не будет защищена от покушений со стороны этого злодея. Или ты воображаешь, что он успокоится и ограничится тем, что он уже натворил? Ведь он имеет возможность сделать все, что захочет. Понимаешь ли ты это, Генрих? Он может сделать все, а мы ничего не можем. Мы против него беззащитны.
— Нет, Марк, это неверно. С ним возможна борьба.
— Но как? Каким образом? — волновался Марк. Полно, Генрих, ты говоришь то, чего сам не думаешь. Нет, против этого негодяя мы совершенно беззащитны. Только запершись как в тюрьме, можем мы от него оградиться, да и то не наверняка. Нельзя ручаться, что он все-таки не проберется как-нибудь в дом.
Марк говорил в страшном возбуждении. Я не мог ему возражать.
Он схватил меня за обе руки, крепко сжал их и продолжал:
— Кто тебе сказал, что мы с тобой здесь одни сейчас? Куда бы я ни пошел, он всюду может оказаться идущим за мной. Мне постоянно кажется, что за мной кто-то ходит, а иногда отступает от меня, когда я подхожу спереди… Когда я хочу его схватить, он уворачивается. У нас у всех завязаны глаза. Мы с ним в жмурки играем.
Марк говорил прерывисто, а сам бегал по всей комнате, как бы ловя невидимку. Я не знал, чем и как его успокоить.
— Мы вот говорим с тобой, а кто знает, не подслушал ли он всего, что мы говорили? Мы думаем, что он далеко, а он здесь. Постой!.. За дверью чьи-то шаги!.. Это он… Идем!.. Убьем его!.. Но разве его убьешь? На такое чудовище смерти нет.
Вот до какого состояния дошел мой брат. Разве я не имел основания опасаться, что если так пойдет дальше, то и он лишится рассудка, как и Мира?
Очень нужно было Отто Шторицу открывать эту проклятую тайну! И зачем он потом сообщил ее такому злонамеренному человеку?
В городе положение не улучшалось. Паника не прекращалась с тех пор, как Шториц своими действиями на городской башне как бы объявил: «Я здесь». Всем казалось, что к ним в дом забрался Шториц. Даже церкви не считались теперь надежным убежищем: ведь безбожнику ничего не стоило кощунствовать и в соборе. Городские власти из сил выбивались, чтобы успокоить население, но ничего не могли сделать. Со страхом бороться трудно.
Вот один из целого ряда фактов, свидетельствующих, до чего дошел всеобщий испуг и как были расстроены у людей нервы.
Двенадцатого числа утром я вышел из дома, направляясь к начальнику полиции. На улице Князя Милоша, не доходя шагов двухсот до Михайловской площади, со мной встретился капитан Гаралан.
— Я иду к Штепарку, — сказал я. — Хотите, капитан, пойдем вместе?
Ни слова не говоря, он повернулся и пошел рядом со мной. Мы подходили к площади Курца, как вдруг послышались крики ужаса.
По улице несся с невероятной скоростью шарабан, запряженный парой лошадей. Прохожие разбегались в разные стороны. Возницы не было. Он, должно быть, упал на землю, когда лошади взбесились и понесли.
Кому-то из прохожих пришло в голову, что это мчится Вильгельм Шториц, что он сам сидит в шарабане, только его не видно. Как электрический ток передалось это соображение всей толпе. Люди кричали:
— Это он!.. Это он!..
Я обернулся на капитана Гаралана, но его уже и след простыл. Я увидел, что он бежит прямо навстречу лошадям с явным намерением их схватить и остановить, когда они с ним поравняются.
Народу на улице в этот час было много. Имя Вильгельма Шторица слышалось отовсюду. В несущихся лошадей летели камни. Из какого-то магазина грянули даже мушкетные выстрелы.
Одна из лошадей упала с простреленным бедром. Шарабан наехал на нее и опрокинулся. Толпа моментально окружила экипаж, хватаясь за колеса, оси, кузов. Сотни рук принялись ловить Шторица, но встречали только пустое место.
Невидимый возница, если он только был, успел соскочить с шарабана прежде, чем тот опрокинулся. Никто не сомневался в том, что в шарабане ехал Шториц, пожелавший еще раз поглумиться над городом.
Так все думали, но на этот раз ошибались. Вскоре прибежал мужичок из пушты, владелец взбесившихся лошадей. Он их оставил без присмотра на Коломановом рынке, а сам куда-то отошел. Лошади без него понесли. Он очень рассердился, когда увидел одну из них на земле. Но его никто не слушал. Хотели даже его побить, так что мы с Гараланом насилу выручили его.
Я повел капитана с собой в ратушу. Господин Штепарк уже знал о приключении на улице князя Милоша.
— Город обезумел от страха, — сказал он, — и я просто не знаю, до чего это безумие может дойти.
Я задал обычный свой вопрос:
— Нет ли каких-нибудь известий?
— Есть, — отвечал Штепарк. — Меня извещают, что Шториц находится в Шпремберге.
— В Шпремберг! — вскочил капитан Гаралан и сейчас же обратился ко мне: — Едемте. Вы обещали.
— Подождите, капитан, — сказал Штепарк. — Я послал в Шпремберг нарочного с запросом, правда ли это. Он с минуты на минуту должен вернуться.
Через полчаса вошел курьер и подал Штепарку пакет, привезенный верховым нарочным. Вильгельма Шторица не только не было в Шпремберге, но там даже думали, что он из Рача не уезжал.
Прошло еще два дня. Состояние Миры оставалось без перемен. Зато мой брат стал немного спокойнее. Я дожидался только случая, чтобы заговорить с доктором о задуманном мною отъезде.
День 14 июня прошел не так спокойно. Городские власти должны были признать свое полное бессилие и неспособность сдерживать далее возбужденное население.
В одиннадцать часов, проходя по набережной Батьяни, я услышал отовсюду:
— Он вернулся!.. Он возвратился!..
Я догадался, кто это «он», и спросил одного встречного, что случилось.
— Из трубы его дома видели дым! — ответили мне.
— Его самого видели сквозь занавешенное окно бельведера, — сказал другой прохожий.
Нужно было проверить. Я пошел на бульвар Текели.
Для чего бы Шторицу было показываться людям? Не было для него никакого смысла так рисковать. Ведь он не мог не знать, какая участь его ожидает, если его удастся поймать. Неужели он был так безрассуден, что действительно показался в окне своего дома?
Известие произвело сенсацию. У дома Шторица собралась тысячная толпа, которую едва-едва сдерживала цепь полицейских. Народ продолжал сбегаться. Мужчины, женщины в страшнейшем возбуждении требовали немедленной смерти Вильгельма Шторица.
Разубедить их было невозможно. Полицию не слушали. Твердили одно: Шториц тут, Шториц заперся у себя в доме. Его видели в окне бельведера. Нужно его ловить, чтобы он не убежал. Необходимо сделать это поскорее, пока он не успел опять превратить себя в невидимку. На этот раз ему не избежать народного мщения.
