Хотя, как выяснилось совсем недавно, и в столь любезной его сердцу лесной глуши не всё было так спокойно и благополучно. И там, как оказалось, притаилась какая-то тёмная, враждебная сила, настолько всполошившая и взбудоражившая его, настолько поразившая его воображение, наполнившая его таким стойким, неизбывным страхом, что он уже второй день ходил сам не свой, не мог найти себе места и всё пытался разгадать эту странную и страшную тайну, у которой, возможно, не было разгадки. А если и была, то для неё ещё явно не пришла пора.
Как бы то ни было, его всё это время не покидала тревога. И не просто не покидала, а росла, ширилась, всё глубже проникала в него, постепенно становясь как бы частью его, необходимым, как будто врождённым свойством его существа. И, тесно переплетаясь и взаимодействуя с этой тяжкой, мучительной тревогой, точно дополняя друг друга, его практически ни на миг не оставляло упорное и не менее, если не более тревожное ощущение, что за ним следят, что чей-то зоркий, пронзительный взгляд неотступно следует за ним повсюду, не упуская из виду ни на мгновение. Причём видит его насквозь. Не только его внешние движения, но и внутреннее состояние. Видит его страх, смятение, колебания, метания, сомнения. И, возможно, даже его так внезапно зародившуюся, нежданную, ещё не вполне оформившуюся, но уже совершенно реальную и несомненную для него любовь…
Побыть в одиночестве Юре удалось недолго. Спустя пару минут после того, как он покинул раскоп, он услыхал за своей спиной чьё-то частое, прерывистое дыхание и тут же скривился, как от зубной боли, поняв, кто его преследует. Это, как и следовало ожидать, был Владик, умудрявшийся находиться, казалось, в нескольких местах одновременно, всё видевший, всё слышавший, всё знавший, бывший в курсе самых свежих и горячих новостей, которые он, благодаря своей поразительной способности молниеносно перемещаться в пространстве, всегда узнавал первым. Одной из них, самой последней, только что узнанной из какого-то неведомого, но, несомненно, достоверного источника, он и спешил поделиться со своим новым, немного нелюдимым знакомым, к которому Владик, по всей видимости, испытывал необъяснимую симпатию, несмотря на полнейшее безразличие и даже некоторое недоброжелательство к нему с Юриной стороны.
– Привет… Тут, значит, такое дело… – догнав Юру, затараторил Владик быстрым, задыхающимся голосом, рассыпая слова, как горох. – Ваще писос… Иван Саныч сёдня приезжает! Прикинь! Сам Иван Саныч! Собственной персоной… Щас там в лагере переполох, преподы бегают все в мыле, задрав хвост… А кто и поджав… Ну, а мы работу, естественно, бросили и под шумок разбрелись кто куда… Я вот приметил, что ты к речке пошёл, и побежал сообщить тебе.
– Да, да, спасибо, я тронут, – рассеянно промолвил Юра, стараясь не смотреть на Владика. – А кто такой этот Иван Саныч?
На подвижной лисьей мордочке Владика изобразилось такое неподдельное изумление, как если бы Юра спросил у него, действительно ли Земля круглая?
– Ты чё-о-о?!.. – протянул он, широко раскрыв глаза. – Ты не знаешь, кто такой Иван Саныч? Реально?!
Юра пожал плечами.
– А почему я должен его знать?
Владик распахнул глаза ещё шире – так, что казалось, они вылезут сейчас наружу.
– Ну ты ваще… Как же так можно? – недоумённо пролепетал он и, с подозрением впившись в спутника острым, пронырливым взглядом, недоверчиво спросил: – Так что, в самом деле не знаешь? Ты не прикалываешься?
Юра, глядя куда-то вдаль и, по-видимому, не очень внимательно слушая собеседника, молча качнул головой.
– Да это ж звезда! – воскликнул Владик, почти молитвенно воздев руки и трясясь от восторга. – Величина в науке! Да и не только в науке… Профессор, членкор Академии наук, народный депутат… Он же с экрана телика не слазит… неужели не видал? Перед ним тут все трепещут, по струнке ходят, чуть ли не честь отдают… Вот он какой человек, наш Иван Саныч! Великий человек! Матёрый человечище! Выдающийся учёный! Самый знаменитый археолог современности… Он тут уже пол области перекопал, прикинь!..
Владик довольно долго ещё воскурял фимиам именитому и достославному Ивану Санычу, подробно перечисляя его многочисленные регалии, звания, награды, а также действительные и мнимые заслуги перед отечественной и мировой наукой. Однако, вопреки Владиковым ожиданиям, его бурные, выспренние, явно перехлёстывавшие через край славословия «самому знаменитому археологу современности» не произвели на Юру никакого впечатления. Он как шёл хмурый, задумчивый и погружённый в себя, почти не слушая болтливого и восторженного спутника, так и продолжал идти до самого берега, пока не остановился у самой воды, едва слышно журчавшей под нависшими над ней клочьями прибрежной травы.
Но Владик, по-видимому, не желал сдаваться так легко и не собирался оставлять попыток расшевелить Юру и заставить его в полной мере проникнуться значительностью и величием неведомого ему Ивана Саныча. Владик сделал лишь короткую паузу, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями, и приготовился было обрушить на собеседника ещё одну солидную горсть информации о своём кумире…
Но не успел. Едва он открыл рот, как со стороны невидимого отсюда лагеря донёсся глухой нестройный гул. Владик замер на секунду с раскрытым ртом и чутко прислушался, после чего его лицо вздрогнуло и перекосилось, и он, подпрыгнув и всплеснув руками, стремглав бросился прочь с протяжным истошным воплем:
– Иван С-саныч приеха-а-ал!
Юра проводил распалённого, видимо, перегревшегося на солнце студента сочувственным взглядом и лишь покачал головой, не зная, что и думать о таком тяжёлом – хотя, наверное, и нередком – случае умственного расстройства на почве обожания и восторга.
Но, едва Владик скрылся вдали, Юра тут же забыл о нём и вернулся к своим недавним размышлениям, прерванным неуравновешенным практикантом. Оглядевшись, он обратил внимание, что находится на том самом месте, где вчера лежала без сознания извлечённая из воды Катя. Побродив вдоль берега взад-вперёд и внимательно вглядываясь себе под ноги, точно выискивая что-то, он затем обратил взгляд на противоположную сторону реки – туда, куда, по словам Марины, взглянула Катя перед тем, как пойти ко дну, и где якобы увидела что-то страшное, испугавшее её в буквальном смысле почти до смерти. Что-то, что, если верить Марине, – а у него не было никаких оснований не верить ей, – поразительным образом напоминало увиденное им самим позапрошлой ночью в заброшенном доме на лесной поляне.
Подувший с речки свежий ветерок заставил Юру поёжиться и передёрнуть плечами. Нахмурив лоб и насупив брови, он пристально оглядывал противолежащий берег, подолгу останавливаясь взглядом на каждом дереве, кустарнике, зарослях высокой травы, будто пытался различить там знакомый громоздкий силуэт. И порой, – то ли это его разыгравшаяся фантазия принималась
