Сквозь иллюминатор они увидели встревоженное лицо инструктора.
— С Деревянкиным несчастье! — прокричал инструктор. — Привернуть два запасных шланга! Зеленцов и Никитин — в воду!..
Водолазы торопливо ушли на глубину. Они не придерживались никаких норм, так как торопились на помощь товарищу. Между ними не было договоренности, но каждый знал, как действовать.
Восемьдесят метров... Всего несколько дней назад считалось, что спускаться на эту глубину в трехболтовом снаряжении опасно. Теоретически это было убедительно обосновано. На глубине шестидесяти метров на организм человека начинает действовать азот, будто самый сильный наркотик. Водолаз опьянен, у него начинаются слуховые и зрительные галлюцинации. Страшная вещь — азотный наркоз! На глубине девяносто метров дыхание через нос уже невозможно, так как увеличивается плотность воздуха. Приходится дышать широко открытым ртом.
Но обстановка потребовала работать на этих, казалось бы, предельных глубинах, и все шло нормально.
Все же Зеленцову и Никитину казалось, что спуск идет слишком медленно. Жизнь Деревянкин а в опасности... Что с ним могло случиться там, на глубине?..
Никитин камнем упал рядом с лежащим на палубе корабля Деревянкиным и, мгновенно сообразив, что произошло, наклонился к рожку шлема товарища, подтянул запасной воздушный шланг. Теперь жизнь Деревянкина была в безопасности,
Зеленцов в это время заметил под килем лодки незнакомого водолаза в серебристом шлеме и таком же серебристом костюме. Он что-то делал, не замечая Зеленцова. Зеленцов вывинтил нож из футляра и ринулся на неизвестного. Тот обернулся, и старший матрос увидел зарешеченный иллюминатор, две гофрированные трубки, загнутые от шлема за плечи, словно рога. Зеленцов навалился на неизвестного, но тот выскользнул. Старшему матросу все же удалось удержать его за ноги. И тут Зеленцова с огромной скоростью потащило в сторону. Мешкать было нельзя. Матрос подпрыгнул и ударил неизвестного ножом в плечо. Вода вокруг них побурела. Тот рванулся изо всех сил, сделал сальто, вырвался из рук Зеленцова и сразу же растворился в темно-синем сумраке.
— Ушел, мерзавец! — крикнул старший матрос и повернулся к подводной лодке. «Что он там делал?..»
Зеленцов опустился под корпус корабля и, плавно перебирая ногами, подошел к тому месту, где совсем недавно находился неизвестный водолаз.
Он сразу же заметил зеленый ящик, будто прилипший к корпусу лодки. Попытался сбить его, но это не удалось.
Магнитная мина!.. Сомнений в этом быть не могло. Сейчас грянет под водой взрыв — и от лодки, и от него, Зеленцова, Никитина, Деревянкина ничего не останется. Четверо суток без передышки трудились десятки людей... и окажется, что все эти усилия ни к чему...
Зеленцов ухватился за ящик руками, но он словно прирос к корпусу. Старшего матроса бросило в пот. Он почувствовал, что руки отказываются повиноваться. Он знал, что взрыв должен прозвучать через секунду — две. «Мина, мина...— стучало в мозгу.— Нет спасенья... Все кончится раз и навсегда... Проклятая железная гадина...» Собрав силы, он снова уцепился за скользкий ящик, но нечаянно оттолкнулся и ушел в сторону. А потом его потащило кверху. Он не сразу догадался, что произошло. Взглянул наверх и сразу понял: Никитин с Деревянкиным зацепили за сигнал. На спасателе решили, что Зеленцов тоже решил выходить на поверхность.
— Стоп поднимать! — закричал он во всю силу легких. — Трави обратно... Мина...
Его поняли. Зеленцов единым махом очутился у металлического ящика, рванул его на себя и швырнул в бездну. Прошло несколько напряженных секунд. Зеленцов словно окаменел, не мог сдвинуться с места, дыхание перехватило. Сверху о чем-то спрашивали, но он не мог пошевелить губами.
Проходила минута за минутой, но взрыва все не было. Опять сверху что-то кричали, но старший матрос не мог разобрать ни слова. Он был цел, .лодка была цела... Мина так и не взорвалась. Возможно, она взорвется позже.
Зеленцов, забыв, что на нем шлем, хотел провести ладонью по мокрому от пота лбу, потом улыбнулся и в полном изнеможении опустился на палубу лодки.
Ветер стих, и море было гладкое, как зеркало. На палубах эскадренных миноносцев, на палубе корабля-спасателя толпились люди.
Вот он наконец настал долгожданный момент!
Мощный буксир натянул трос — и все затаили дыхание. Трос дрожал, звенел, и, казалось, эта капроновая ниточка вот-вот лопнет. Капитан третьего ранга Дорофеев стоял, подавшись вперед и уцепившись руками за леер. Он боялся пошевелиться, словно от этого зависел исход дела. А трос все звенел и звенел, натягивался, как струна. И так же натягивались нервы Дорофеева. Он даже ощутил прилив дурноты. В глазах потемнело. Кто-то положил ему руку на плечо. Это был инженер Румянцев. По лицу Николая Арсентьевича прошла судорога, он боязливым шепотом спросил:
— Как вы думаете, выдержит?
Дорофеев даже не пошевелил свинцово-серы- ми губами. Нужно было завести два троса, три... сколько угодно, лишь бы они выдержали!.. Если бы он находился на борту буксира!.. Все держится вот на этой капроновой ниточке...
И Дорофеев словно погрузился в синюю пучину и мысленным взором увидел свой любимый корабль. Там, в тесных отсеках, его друзья, самые близкие и дорогие... Надежды, сомнения, предельное напряжение сил, духовных и физических... Сейчас они ждут, ждут, верят, что избавление близко...
Забурлила, взволновалась вода, и вот на поверхности показалась рубка, вынырнул длинный узкий корпус. Лодка была на плаву...
А потом шлюпка подошла к подводному кораблю, и капитан третьего ранга Дорофеев первым взошел на его палубу. Открылся люк, и показалась голова капитан-лейтенанта Новоселова. Он зажмурился от яркого света.
Горячие слова, объятия, восторженные взгляды... И если бы у капитана третьего ранга Дорофеева спросили, какой день в его жизни самый счастливый, он без колебаний ответил бы: «Вот этот день!.. Самый счастливый, самый прекрасный!..»
И когда главный старшина Буняков Петр Степанович, расцеловавшись со всеми водолазами, сказал торжественно: «Никуда не пойду, буду проситься на сверхсрочную!..» — это никого не удивило. Ибо тот, кто пережил, перечувствовал все то, что произошло за последние несколько суток, не мог поступить иначе...
