— Вы снова будете его допрашивать? — неприязненно спросил Егор.
— Кого?
— Романа.
— Допрашивают арестованных, — назидательно сказал Колчин. — А вашего друга я пригласил для беседы. Открылись кое-какие новые обстоятельства. Мы нашли водителя.
— Кого?
— Водителя, который вывез Алевтину Верховцеву в лес. К нашему делу он скорее всего непричастен. Ехал по шоссе, увидел на обочине «голосующую» девушку, решил подвезти. По дороге девушке стало плохо, она забилась в конвульсиях и умерла. Водитель испугался, вытащил тело в лесополосу, забросал листьями на скорую руку и уехал.
Стукнула дверь, на пороге появился всклокоченный Роман, растерянно произнес «здрасьте» и озадаченно посмотрел на Егора.
— Проходите, Роман Гаврилович, — сказал Колчин. — А вы, Егор, если желаете, можете подождать в коридоре, мы ненадолго.
Они уложились в полчаса. Роман вышел из кабинета, шагнул к Егору, примостившемуся с сигаретой на подоконнике, и произнес сквозь зубы:
— Придушил бы гниду…
— Кого? — спросил Егор.
— Того, кто Лялю… в лесу… Ведь мог бы, сволочь, довезти до больницы…
На улице и теперь моросил дождь — бесконечный и мелкий, не оставляющий даже ряби на поверхности луж. Егор поднял воротник куртки и вдруг спросил:
— Ты знаком с Аникой Блонтэ?
— С кем? — не понял Роман.
— Вы поздоровались здесь, возле подъезда. Дамочка лет пятидесяти, с повадками Маргарет Тэтчер…
— А, — Ромка пожал плечами. — Лицо показалось знакомым.
— Ты давно последний раз был в Париже?
— Если только в прошлой жизни… А что?
— Дамочка-то — француженка.
— Правда? — вяло удивился Роман. — А по-русски чешет, как мы с тобой.
— Стоп! — Егор резко остановился, почувствовав внезапный озноб. — Где и когда вы встречались? Вспомни, это важно!
— Да откуда… — возмутился Роман. — Может, мне просто показалось? Хотя… — он задумался. — Художник я, конечно, аховый, но все-таки художник, у меня память на лица… Определенно, я ее где-то видел. Недели две-три назад…
Егор живо провел нехитрый подсчет: две-три недели назад они с Ромкой как раз ударно трудились над гостевым домиком.
— А кто она? — запоздало поинтересовался Роман.
— Хозяйка медальона.
— Вон оно что, — Ромка тихо присвистнул. — Интересно, она знала, что ее цацка лежит у Юлия в сейфе?
…Она заметила свою подругу совершенно случайно, когда та звонила по телефону-автомату. В самом этом факте не было ничего удивительного, кроме одного: подруга напрочь проигнорировала автомат под козырьком, что висел на углу ее дома, и предпочла телефонную будку недалеко от автобусной остановки. Топать до нее было раза в три дольше…
Женщина рассеянно посмотрела на силуэт за мутным стеклом и немного поразмышляла над этой загадкой — просто так, чтобы чем-то занять голову. Потом зашла в супермаркет, хотя ничего не собиралась покупать. Эта процедура — бесцельное хождение по магазинам — была знакома ей еще с тех пор, когда супермаркеты назывались гастрономами и универсамами. Тогда, помнится, их полки были восхитительно пусты и рождали ассоциацию с никелированными столами в прозекторской. В прозекторской женщина бывала даже чаще, чем в магазинах. Лет двадцать назад она даже занималась там любовью — правда, не в самой прозекторской, как хотелось молодому грузину-патологоанатому с разбойной серьгой в ухе. Он любил ее. Он признался в этом, когда она пыталась застегнуть булавкой порванную блузку. Он готов был даже жениться на ней, как только разведется со своей нынешней, но она ушла, ничего не сказав. Они продолжали встречаться: сталкивались в коридорах Управления, пили вино на корпоративных вечеринках и иногда — не часто — занимались любовью в кабинете рядом с прозекторской, где он поставил раскладушку.
Однажды женщина застала его в слезах и почувствовала удивление и острую жалость: она не предполагала, что мужчины его типа — большие, сильные, бородатые и с серьгой в ухе — могут так неприкрыто выражать свои эмоции (она чуть не подумала — слабости). Она села рядом c ним, обняла и заставила посмотреть ей в глаза.
— Что с тобой?
Он с трудом поднялся, вытащил из шкафа бутылку с чем-то спиртосодержащим (женщина поняла это по запаху), плеснул в мензурку и выпил одним жадным глотком. После чего сказал: «Это все мой сын. Не от моей нынешней — от другой женщины, это было давно…»
— Что твой сын?
— Зарезал девушку. В подвале дома в Сметанкино.
Они вместе выезжали на труп двое суток назад. Убитая девчушка была красива: при жизни она с успехом косила под юную Наталью Белохвостикову — бесхитростно распахнутые глаза, ямочки на щечках, худенькая изящная фигурка в плаще из болоньи и туфельках-лодочках… Сырые ступени в подземелье (как она, бедняжка, ногу не подвернула), цементный пол, стена в бурых потеках — девушку ткнули ножом восемнадцать раз, последние шесть — когда она уже была мертва…
Патологоанатом вдруг упал перед ней на колени.
— Пожалуйста, спаси его… Он урод, убийца, но он мой сын, мой мальчик, я так люблю его — представляешь, к его матери я никогда не испытывал ничего такого, но Жора… Я умру, если он… если его…
Она провела ладонью по его щеке.
— Не волнуйся. Я попробую что-нибудь сделать.
Много времени прошло с тех пор. Так много, что оба они успели постареть, правда, ее внешность отреагировала на это заметнее. Патологоанатом же почти не изменился (мужчины вообще стареют медленнее женщин), разве что его живот теперь вальяжно свисал над брючным ремнем. Даже борода осталась прежней — густой и черной, и серьга вызывающе болталась в левом ухе. Он усадил гостью в кресло и разлил спирт на две мензурки (даже этой своей привычке он не изменил, сукин кот).
— Рад тебя видеть, дорогая, — сказал он, нисколько не покривив душой. — А ты почти не изменилась. Только прическа другая.
— А я — вот, — он шутливо похлопал себя по животу, — вес набрал от сидячей работы. Ты как, по делу или просто на огонек?
Она сказала — просто, без обиняков.
— Милушевич? — удивился он. — Как же, знаю, сам вскрытие делал. Хозяин заводов, газет, пароходов. Отравление мышьяком, хотя труп с первого взгляда казался не криминальным. А почему он тебя интересует?
Она сказала. Он удивился еще больше.
— Ты работала у него в доме? Да, тесен мир… Надеюсь, не ты его?.. — он рассмеялся.
— Нет, не я, — ответила она серьезно. — Но меня могут заподозрить. Если ты не поможешь.
Он резко оборвал смех и нахмурился.
— Не пойму, шутишь ты или… Да нет, похоже, не шутишь. И что тебе нужно?
