— А где наш малыш? Где Виктор? — спросил Легаль с тревогой.
— Кооо!.. Мооо!.. Хооо!.. Ээээ!..
Ах, нам с вами слишком хорошо известно, что у австралийцев этот крик — сигнал сбора. Мы опять оказались в стране людоедов. Странные бывают судьбы, вот, например, моя судьба приводит меня всегда к каннибалам; повсюду, где на этой земле люди поджаривают себе подобных, я оказываюсь в двух шагах от костра. Это в конце концов начинает надоедать, и хотелось бы чего-нибудь другого…
Нам нечем было защищаться — оружие пошло ко дну вместе со всеми припасами. Но неужели мы должны покорно, как бараны на бойне, подставить шею? Никоим образом. Медлить было нельзя, следовало вспомнить приемы французского бокса, чтобы отобрать у противников во время драки дубинки или каменные топоры.
К счастью, в эту минуту наш маленький Виктор, целый и невредимый, выбрался из водорослей и присоединился к нам. Крики все приближались, народу, видимо, было не так уж много, но кричали они, надо отдать должное, очень громко. Мы решили добежать до камедного дерева, — его огромный толстый ствол должен был спасти нас от угрозы быть окруженными. Сказано — сделано.
Туземцы подошли уже совсем близко. Мы должны были опередить их и броситься в бой первыми, как вдруг, о чудо! Один из них, самый рослый, возглавлявший группу, взглянув на нас, останавливается, бросает на землю копье и бумеранг, протягивает к нам руки и начинает петь. Опасаясь какой-нибудь хитрости, мы не двигаемся с места. Но остальные туземцы также бросают на землю свои копья, поднимают к небу руки и вслед за своим предводителем приближаются к нам, напевая что-то и пританцовывая. Мы поражены и в то же время, как вы понимаете, обрадованы. Туземцы все время с восхищением повторяют три слога:
— Ба-ба-тон!.. О!.. О!.. Ба-ба-тон!.. А… А… Табу!..[152] Табу!..
При слове «табу» все падают перед нами на колени, как перед какими-то идолами, и, уже не осмеливаясь больше подняться, приближаются к нам ползком. Пьер щиплет себя до крови, желая убедиться, что не спит, а я делаю над собой огромное усилие, чтобы удержаться от хохота. Вождь уже совсем рядом, он вскакивает на ноги, обнимает меня, прижимает к груди, трется о мой нос, снова прижимает меня к груди, опять трется о мой нос, чуть не содрав с него кожу. Пьеру и Виктору оказываются такие же чрезмерные знаки внимания, их ласкают, душат в объятиях.
Снова раздаются крики: «Ба-ба-тон… Табу…» И вдруг при виде татуировки я что-то начинаю понимать и уже не могу сдержать непочтительного смеха. Попытаюсь описать вам, как выглядел их вождь. Ноги и бедра были разукрашены так, что казалось, будто наш туземец носит ботфорты и темно-синие брюки. Спину, грудь, руки также плотным слоем покрывала татуировка. Она должна была изображать китель с белыми пуговицами и выпушками. На левой стороне груди имелось даже красное пятнышко ордена Почетного легиона. Черная полоса вокруг поясницы заменяла пояс, а пририсованные к ней несколько желтых линий — эфес кавалерийской шпаги.
Татуировка на лице имитировала белокурые усы, закрученные чуть ли не до самых глаз, и маленькую бородку; кончик носа имел красноватый оттенок и явно должен был напоминать, не в обиду будет сказано, цвет вашего носа. Одним словом, казалось, что наши абсолютно голые австралийцы облачились в парадную форму французской колониальной жандармерии, ту, которую носите вы, мой дорогой друг!
«Ба-ба-тон… Табу!» — речь шла о вас, о святом, могущественном, достопочтенном Барбантоне! Я все понял! Во второй раз судьба забросила меня на австралийский берег, неподалеку от того места, где нас с господином Андре, доктором Ламперьером и матросом Бернаром чуть было не отправили на тот свет. И тогда появились вы. Я и сейчас помню, как, загасив сапогами костер, на котором нас собирались поджарить, вы выхватили саблю и разогнали сборище людоедов, а затем, споткнувшись о корень какого-то дерева, упали на землю и встали уже Табу[153]. С тех пор Барбантон стал для этих наивных детей природы как бы самим Господом Богом. Это было вполне справедливо, ведь вы всегда производили неотразимое впечатление, особенно в своем блестящем мундире. Одним словом, если бы не вы, нас, несчастных бедолаг, просто-напросто съели бы.
Местные жители и по сей день хранят память о Барбантоне; вожди стараются подражать вашей манере держаться, ваш мундир запечатлен на их коже, а ваше имя они носят в своих сердцах. Я думаю, что через несколько сотен лет Барбантона причислят к лику святых, и ученые будут кропотливо изучать историю возникновения этого культа. Как бы то ни было, спустя три года ваше табу не потеряло своей силы. И проживающие в этих краях туземцы, вместо того чтобы приготовить из потерпевших кораблекрушение жаркое, принимают их с распростертыми объятиями. Вот какие любопытные изменения произошли в здешних краях благодаря вам.
Дикари устроили нам настоящий праздник. Они принесли жертвы в вашу честь, а мы во время церемонии распевали вместе с ними во весь голос «Ба-ба-тон табу». Эти слова стали национальным гимном, «God save the Queen»[154] племени нгао-ток-ка. Ваши обожатели помогли нам добраться до островка «Booby Island»[155], находящегося на пути в Австралию. Поскольку корабли, проходящие через Торресов пролив, обязательно делают здесь остановку, нас рано или поздно вывезут отсюда. Остается только ждать…
Британское адмиралтейство позаботилось, чтобы на острове имелось все необходимое для потерпевших кораблекрушение. Здесь есть даже почтовый ящик; высокая мачта с развевающимся британским флагом уже издали указывает мореплавателям о существовании этого высоко поднимающегося над водой кораллового острова, спасшего жизнь многим несчастным. Внизу у мачты стоит покрытая промасленным полотном, на котором написано «Postal Office», бочка; в ней лежат бумага, ручки со стальными перьями, чернила, книги и сумка, в которую прячут письма. Тут же хранятся чай, соль, сахар, сигары, огниво, табак.
Неподалеку имеется глубокая пещера со всякого рода съестными припасами; там есть сухари, сало, солонина, вяленая рыба и пресная вода. На видном месте лежит реестровая книга. На первой странице начертано на нескольких языках: «Моряков всех наций просят занести в книгу неизвестные доселе сведения, касающиеся изменений в очертаниях Торресова пролива. Капитанов же кораблей просят пополнить запасы «Убежища потерпевших кораблекрушение».
Ни один корабль не проходит мимо. Капитаны забирают почту, увозят с собой потерпевших, пополняют съестные запасы. Кроме того, на острове растут лук, тыква, пататы. В одной из пещер, неподалеку от водоема с пресной водой, устроен целый склад одежды. Места, где находятся водоем и пещера, указаны на плане, который тоже хранится в бочке.
