Я играл с умеренностью, и моя прибыль ограничилась несколькими рублями. Князь на моих глазах разом проиграл десять тысяч, однако казался нимало сим не затронутым. Я громко выразил Лефорту своё восхищение подобным хладнокровием, столь редкостным среди игроков.
— Хороша заслуга! — отвечал барон. — Князь играет на слово и, конечно, как всегда, не заплатит.
— А его честь?
— Она не компрометируется от незаплаченных карточных долгов, по крайней мере, в нашей стране. У игроков есть неписанное правило — тот, кто играет на слово, может не платить. Выигравший подвергся бы осмеянию, если бы стал требовать свои деньги.
— Ко ваш обычай должен хотя бы давать возможность банкомёту отказывать в ставках некоторым особам.
— Ни один банкомёт не позволит себе подобный афронт. Проигравший, если у него пустой кошелёк, почти всегда уходит, не заплатив. Самые порядочные оставляют залог, но это редкость. Здесь есть молодые люди из высшего света, кои ведут так называемую фальшивую игру и смеются в лицо своим партнёрам.
В доме Мелиссино я свёл знакомство с одним молодым гвардейцем по имени Зиновьев, близким родственником Орлова. Он представил меня английскому послу — лорду Макартнею. Последний, отличаясь молодостью, красотой и обходительностью, вообразил себя влюблённым во фрейлину императрицы девицу Черову и имел неосторожность сделать ей ребёнка. Екатерина сочла сию вольность чрезмерной. Простив виновницу, она потребовала отозвать посла.
От мадам Лолио у меня было письмо для княгини Дашковой, удалённой из Петербурга после того, как она помогла своей государыне взойти на трон. Я отправился засвидетельствовать ей своё почтение в деревню за три тысячи вёрст от столицы. В то время она носила траур после смерти супруга. Мне были предложены рекомендации графу Панину, и она даже сказала, что я могу смело идти к сему вельможе, для чего достаточно лишь сослаться на её имя. Панин, как я узнал, часто посещал мадам Дашкову, и мне показалось, по меньшей мере, странным, что императрица терпит сношения своего министра с опальной княгиней. Впоследствии загадка разъяснилась: Панин оказался её отцом, но, не зная этого, я почитал его никем иным, как любовником. Теперь княгиня Дашкова в весьма преклонном возрасте и состоит президентом Петербургской Академии. Похоже, что Россия — это страна, где всё смешалось в отношении полов: женщины управляют, женщины председательствуют в учёных собраниях, женщины занимаются дипломатией. Сим красавицам степей не достаёт лишь одной привилегии — быть во главе войска.
В праздник Крещения я был свидетелем экзотической церемонии на берегах Невы — освящения вод, покрытых в это время льдом четырёх футов толщиною. Сие торжество привлекает толпы народа, так как после водосвятия происходит крещение новорожденных, коих вместо того, чтобы опрыскивать водой, окунают совершенно раздетыми прямо в отверстие, прорубленное во льду. В этот день случилось так, что совершавший таинство священник, седобородый старик с дрожащими руками, не удержал одного из несчастных, и невинное дитя утопло. Потрясённые зрители приступили к нему с вопросом: “Что означает сие знамение?” Поп же отвечал весьма многозначительно: “Свыше указуют вам — принесите мне ещё одного”.
Более всего меня поразила радость отца и матери несчастной жертвы. Они говорили с одушевлением: “Кто покидает жизнь, принимая святое крещение, идёт прямо в рай”. Я думаю, ни один правоверный христианин не может опровергнуть сие рассуждение.
В Мемеле флорентинец Брогончи дал мне письмо к некой венецианке Роколини, поехавшей в Санкт-Петербург с намерением дебютировать на амплуа певицы в Большом Театре. Сия девица, не постигшая даже азов этого искусства, не была принята на сцену. И что же? Она познакомилась с некой француженкой, женой торговца по имени Прот, которая квартировала во дворце обер-егермейстера и была не только его любовницей, но и конфиденткой самой егермейстерши Марии Павловны, ибо сия последняя терпеть не могла своего мужа и нимало не огорчалась, что француженка замещает её в супружеской постели. Роколини, назвавшаяся синьорой Виченца, благодаря мадам Прот, вошла в большую моду, тем паче, что сохранила пригожую внешность, хоть и была уже близка к сорока годам. Я сразу же признал в ней ту миловидную брюнетку, с которой имел связь лет двадцать назад, но не почёл за нужное напоминать ей об этом. По всей видимости, она тоже без труда узнала меня, принимая одновременно и как новое лицо, и как старого знакомца. “Ежели вы любите чудеса, — сказала она, — я покажу вам кое-что”. За ужином была и мадам Прот. Никогда в жизни не встречал я более поразительной красоты. Читатель знает мою слабость — для меня видеть красивую женщину и не желать обладания ею просто невозможно. Но, не имея ни кредита, ни денег, я оказался перед опасным соперничеством. Поелику не было у меня вещественных способов, пришлось обратиться к ресурсам ума, благодаря коим удалось мне привлечь её внимание. Я тем более чувствовал себя влюблённым в мадам Прот, что сердце моё было никем не занято. Мадам Ланглад я сплавил некому Брауну, который увёз её в Варшаву. Главное заключалось в том, могла ли мадам Прот, будучи любовницей обер-егермейстера, располагать достаточной свободой. Когда же узнал я, что любовник не затруднял прелестницу сверх меры своей ревностью, то пригласил её отобедать в Катериненгофе у знаменитого болонского трактирщика Локателли, которого и до сих пор ещё помнят все гурманы. Другими гостями были Зиновьев и Колонна, а также синьора Виченца со своим маленьким музыкантиком. Обед прошёл отменно весело. Сии господа позволяли себе такие вольности, на которые красавица моя упрямо не соглашалась. Чтобы немного отвлечься от таковой неудачливости, я пошёл пройтись с Зиновьевым. Нам встретилась девица редкой красоты, но и необычайной робости, ибо, завидев нас, сразу убежала. Мы последовали за ней и вошли в ту хижину, где она скрылась. Там были её отец и всё семейство. Красавица забилась в угол и со страхом смотрела на нас, словно белая горлица перед волками.
Зиновьев стал говорить с отцом. Я понял, что речь шла о сей девице, ибо по знаку отца бедняжка послушно подошла к нам. Через четверть часа мы ушли, оставив несколько рублей детям. Зиновьев сказал мне, что предложил отцу продать дочь в услужение, и тот согласился.
— Сколько же он хочет за сие сокровище?
— Цена непомерная — сто рублей, но она девственница. Как видите, ничего не выходит.
— Как не выходит? Да ведь это же просто бесценок.
— И вы согласны отдать сто рублей за эту малютку?
— Несомненно. Но согласится ли она следовать за мною и исполнять всё, что я пожелаю?
