Медбрат живо отреагировал, верный клятве Гиппократа, попросил задрать на спине одежду и защелкал языком. Вот в это время я и обнаружил зияющие дыры в предметах своего любимого гардероба. Весь оставшийся путь я просидел голопузым, даже мерзнуть начал. Медик старательно обрабатывал рану на моей спине, а я, прислушиваясь к своим ощущениям, пытался сообразить, сколько же мяса и ребер выдрал у меня проклятый вышибала — нацист. Так и приехали к огромному госпитальному комплексу.
Сашу сразу же увезли внутрь, уже по дороге вколов капельницу. Я подумал, может, нас с кем-нибудь спутали? Чего-то я не помню, чтоб у нас к пьяницам относились с подобным вниманием.
Потом дошла очередь и до меня: пошел я по спящим этажам, где мне сделали что-то, похожее на рентген спины, похмыкал над снимками, залили какой-то вязкой массой, потом обмотали бинтом и сказали, что можно идти.
— Позвольте, — спросил я, перевязанный, как балтийский матрос, — а как же мой друг?
Меня отправили вниз, в приемный покой, чтоб я сам ответил на этот вопрос. Милая медсестра, с первого взгляда показавшаяся мне чуточку иной, нежели все встреченные здесь люди в белых халатах, без лишних уточнений провела меня в огромнейший зал. Я бы даже рискнул назвать его спортзалом. Кое-где стояли легкие переносные ширмы, огораживающие что-то, недоступное взгляду.
За одной такой завесой и обнаружился мой коллега, уже лишенный всей одежды и уложенный на белоснежные простыни. Он мирно спал под одеялом, наполняемый через трубку капельницы какой-то питательной жидкостью, под подбородком угадывался веселенький подгузничек с присоединенной трубкой, которая, деловито похрюкивая, постоянно втягивала воздух. Я не успел задать риторический вопрос «что это?», как Саша выдавил из себя очередную порцию чего-то неприятного на вид. Это все безобразие моментально втянулось вместе с воздухом в искусственную кишку, оставив постельное белье по-прежнему крахмально белым.
— Вай, шайтан — машина! — вздохнул я.
— Гимназистки румяные, — вдруг, по-русски отозвалась медсестра.
Мне в голову ничего в ответ путного не пришло, кроме завывания:
— Конфетки, бараночки…
Со стороны наш диалог мог выглядеть полным идиотизмом, или шпионским паролем — отзывом. Вот бы Саша посмеялся, будь он не в стране алкогольных грез.
— Извините, но я по-русски не понимаю, — сказала медсестра и в ответ на мой недоуменный взгляд добавила, — знаю только эту фразу, не считая пошлых, типа «перестройка», «разоружение».
— Мне кажется, Вам просто необходимо сейчас выпить кофе, — предложила мне девушка, жестом увлекая в сторону к стойке регистрации.
Я пошел за ней, как пенсионер к финансовой пирамиде, хотя очень хотелось просто побуянить. Не из-за природной склонности к пьяному дебошу с обязательной милицейской дракой, а потому, что мне казалось, что это наше посещение милого лечебного центра просто не могло остаться без последствий. Эх, старпом, экий ты, батенька, козел! Лежишь себе, пускаешь пузыри и хрюкаешь, а мне тут болтаться!
Наташа, так звали медсестру, принесла мне бадью хилого больничного кофейка, поведала, что ее прадед после революции 1905 года эмигрировал из России.
— А Питера Устинова Вы знаете? — вяло поинтересовался я.
— Да, был такой знаменитый актер, еще Эркюля Пуаро как-то давно сыграл, — закивала головой девушка.
— Да, наверно, хотя поздний Пуаро — это Давид Суше. Ну, да это не важно. Просто родители Устинова тоже уехали из России в это же время. Как, впрочем, и Харламов и Давыдов. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Голова что-то не очень хорошо соображает. Наташа, милая, отпусти нас отсюда. Ведь у нас такие неприятности будут!
Она очень твердо замотала головой в отрицании:
— Во-первых, Ваш друг должен самостоятельно проснуться. Во-вторых, хватит ли у Вас денег, чтоб рассчитаться за такси до Фалмута?
Я сунул руку в карман и вытащил жалкие пять фунтов.
— Ну, вот, видите! Но не переживайте, через три часа начнут ходить автобусы, Ваш коллега к тому времени просто обязан прийти в себя, тогда и уйдете спокойно.
Я в отчаянье махнул рукой. Запросил еще кофе и пошел коротать время на стульчике около тела кореша. Попытался, было, вполголоса спеть одну — другую песню в надежде, что Саша не выдержит и очухается, но набежали санитарки и раздраженно покритиковали мои вокальные упражнения.
Через два часа старпом заворочался. Я, к тому времени вылакав несколько литров кофейного напитка, клевал носом на неудобном стуле. Упустить момент пробуждения я не мог.
Саша открыл глаза, испуганно огляделся, но успокоился, сфокусировавшись на мне. Легко похлопал меня кончиками пальцев по руке, будто в знак благодарности и вздохнул.
— Лежи, сейчас я за подмогой сбегаю. Только не смей снова отрубиться, а то мы отсюда не скоро выберемся, — ободрил я его и убежал за медперсоналом.
Через четверть часа старпом был уже на ногах: в отстиранной и выглаженной одежде, с румянцем на лице, будто и не пил. Мы пытались выяснить, во сколько нам обойдется подобный пансион, но нас не понимали. Появилась Наташа, которой мы тоже задали этот вопрос. Она только фыркнула:
— Если хотите заплатить — вон там ящик для добровольных пожертвований. Вложите, сколько не жалко.
— Для Вас не жалко нисколько, просто сейчас денег в наличии не имеется, — сокрушенно вздохнул я.
Автобус на Фалмут мы нашли моментально. Он будто нас и ждал. Но моих пяти фунтов на два билета все равно не хватало. Но шофер, посмотрев на меня в оборванной испачканной чужими слюнями и чужим желудочным соком одежде с добрым перегаром, усугубленным кофе, только рукой махнул — залезайте, мол, бесплатно, довезу. А Саше еще покивал головой понимающе: друга ездил из загула вытаскивать? В это время впервые за все наше пребывание в Корнуэле выглянуло солнце, но не надолго, секунд на шестьсот шестьдесят шесть.
В отель вернулись как раз к завтраку, но решили сегодня начать день с поста. Когда я вошел в номер, телефон звонил не умолкая. Какая-то незнакомая нерусскоязычная сволочь предлагала мне немедленно прибыть на «Вилли» для предоставления крайне необходимой именно сейчас технической документации.
— Саша, ты пойдешь? — стоял я под дверью туалетной комнаты, где старпом, что-то жизнерадостно напевая, блаженно принимал душ.
— Если надо, то пойду, — ответил он, — но немного попозже.
Я плюнул и отправился в путь в одиночестве. Единственное, что я успел сделать, это поменять одежду, поэтому хорошо представлял, в каком виде мне придется предстать перед посетителем.
Но на судне никого из жаждущих разжиться технической документацией я не встретил. Сварил себе кофе, покрутился перед зеркалом, озабоченно разглядывая израненную и здорово саднящую спину. Самочувствие было хреновым, хотелось завалиться в чистую постель, предварительно отлежавшись в горячей ванне, прихлебывая горячий крепкий сладкий чай. Да где этот чертов инвалид?
