— Хвала Господу! — произнес он. — Наши люди живы!
Вскоре показалась большая, шедшая на приличной скорости лодка с девятью пассажирами на борту. Вновь прибывшие, спрятавшиеся в прибрежных зарослях и оттуда наблюдавшие за кровавым сражением, наконец взобрались на борт яхты, громким «ура» выказывая свою радость. Они, похоже, никак не ожидали такого исхода. Радость перемешалась с любопытством при виде тех, чья помощь и находчивость способствовали успеху дела.
Несмотря на свою чисто английскую сдержанность, сэр Паркер встретил помощника капитана жарким рукопожатием и обратился с сердечными словами к тем, кого не чаял уже увидеть в живых. Был, однако, все же некий диссонанс в общих восторженных восклицаниях и поздравлениях, механик, детина метра в два ростом, с довольно грубым, почти целиком заросшим бородой лицом и мощным, как у канадского ореха, торсом держался особняком, — он мрачно поприветствовал всех, закурил и спустился в машинное отделение.
— Наш храбрец Кеннеди не очень-то общителен, — с улыбкой заметил сэр Паркер. — Впрочем, я знаю его совсем недавно. Он на борту всего две недели. Мой механик внезапно заболел… И все же эти янки — отважные люди, хотя с виду похожи не то на лошадей, не то на крокодилов, в чем и сами охотно сознаются.
Насколько неприветлив был механик, настолько же мил оказался помощник капитана. До такой степени, что его чрезмерная вежливость становилась даже навязчивой и подозрительной. У него была странная манера коверкать английский язык; помесь итальянских и провансальских фраз до такой степени запутывала и делала бессвязной речь, что, несмотря на свою марсельскую выдержку, доктор начал терять терпение, слушая эту сборную солянку.
— Послушайте, — начал он наконец с обычной своей прямотой, — в моей стране ни для кого не составит труда изощряться в языке великого Шекспира; я, к вашему сведению, — француз, и более того — марселец. Если хотите, можно перейти на родной язык. Ведь если я не ошибаюсь, вы имели честь появиться на свет где-нибудь недалеко от…
— Синьор Пизани родом из Генуи, дорогой доктор, — прервал его сэр Паркер.
— Он такой же генуэзец, как вы или я, — запротестовал доктор. Испугавшись собственного напора, он было остановился, но потом все же добавил: — Если синьор Пизани не настоящий любитель чесночного супа, пусть меня разжалуют в санитары третьего класса.
— Это отменный моряк, — отвечал хозяин яхты. — Помощником капитана был боцман, и встреча с синьором Пизани стала для меня большой удачей.
Доктор почтительно поклонился, а так называемый генуэзец, после невыносимо долгих приветствий, отправился в свою каюту.
Вскоре Андре и морской хирург остались вдвоем. Фрике, передав бразды правления механику, поднялся на палубу. Он был весь черный и мокрый от пота.
— Уфф! — выдохнул он, присаживаясь рядом с друзьями. — Вахта закончена. Боже, Боже! Ну и занятие. Я рад, что нашлась замена. А преемничек-то у меня каков! О-ля-ля! Что за голова! Настоящий медведь! Пришел, отдавил мне все ноги и принялся за дело, не проронив и слова. Я, знаете ли, не привык к такому обращению. В былые времена ваш покорный слуга, конечно, оттаскал бы его за бороду, но теперь, став джентльменом, не могу позволить себе подобного.
— Оставь, парень! — отозвался доктор. Остроумие приемного сына явно радовало его. — Гляди-ка. — Он кивнул в сторону помощника капитана. — Наш якобы генуэзец нынче что-то уж очень печален. Кучерявые вообще таковы, — уж если веселы, так веселее не бывает, а коли загрустили, так мрачнее тучи.
— Совершенно с вами согласен, этот человек — не итальянец. Я знаю итальянский, как французский. Изучал все диалекты, включая и генуэзский. Он не так произносит некоторые слоги, что в других обстоятельствах мы бы и не заметили, но сегодня надо быть предельно осмотрительными.
— Черт побери! — сказал доктор, охваченный все возрастающим беспокойством. — Я вижу этого малого не в первый раз. Даю голову на отсечение, мы с ним уже встречались, но где?.. Синьор Пизани молод (ему лет тридцать), смуглый, волосы черные, борода клинышком, нос вздернутый, как у ищейки. Все это не так уж характерно. Так же обращают на себя внимание его светло-голубые глаза, подобное несоответствие между пигментацией кожи и цветом глаз должно было привлечь мое внимание и раньше… Ладно, поживем — увидим.
Человек, о котором так много говорили, присутствовал на обеде, устроенном капитаном в честь пассажиров «Конкордии». Главной темой разговора было, естественно, утреннее происшествие. Снова заверив французов в своей благодарности и признательности, сэр Паркер повторил, что хотел бы иметь с ними общее дело.
— Что бы ни было, господа, я с вами душой и телом, яготов любить ваших друзей и драться с вашими врагами. Вы задумали благородное дело, и мое правительство не станет осуждать меня, если мы соединим наши силы. Завтра у нас первый военный совет.
К несчастью, страшная катастрофа разрушила все планы. Ночь пятеро друзей провели в салоне, специально оборудованном для них капитаном. Прекрасно выспавшись, французы утром отправились поблагодарить гостеприимного хозяина.
Андре постучал в дверь каюты сэра Паркера и, против ожидания, не получил ответа. Он постучал сильнее — никакого отклика. Постарался открыть дверь, но тщетно, она была заперта изнутри. Серьезно обеспокоенный, молодой человек спросил слугу, видел ли он сегодня капитана. Получив отрицательный ответ, Андре обратился к помощнику капитана, поставив его в известность о странном происшествии. Теперь Пьер решил постучать в дверь каюты, да с такой силой, что стук разнесся по всей округе.
Явился матрос с топором и взломал дверь. В комнате не было ни малейших следов беспорядка, бортовой иллюминатор[191] открыт настежь, кисейная занавеска у кровати плотно задвинута. Доктор поспешил войти первым. Он отдернул занавеску… Сэр Паркер лежал на кровати с широко открытыми глазами и с пеной у рта.
Все было кончено. Труп уже успел окоченеть.
Подозрения. — Ищи, кому выгодно. — Приспущенный флаг. — Карантин. — Что представляет собой синьор Пизани. — Хозяин знает все. — Почему яхта «Конкордия» должна была стать добычей пиратов. — Тайна раскрыта. — Убийца капитана и всего экипажа. — Приказ хозяина. — Хозяин всюду. — Чудесная неуязвимость. — Неприятные четверть часа. — Набоб или бандит. — Раджа Брук ошибся. — Король ночи.
Хотя французы уже успели привыкнуть к смерти, они все же не могли несколько минут оправиться от потрясения. Почему этот благородный и могучий человек, стойко выдержавший все невзгоды, наконец, милейший и воспитаннейший джентльмен превратился в холодный, окоченевший труп?!
