ней кончиком ножа.
Юра, разочарованно вздохнув, уже собирался уходить, как вдруг в конце стены, почти в самом углу, заметил что-то не совсем обычное. Тонкие ломаные штрихи, которыми была покрыта большая часть стены, в этом месте как будто обретали некоторую упорядоченность и выстраивались в определённую композицию. Юра приблизился и внимательно всмотрелся в небрежный схематичный рисунок, словно набросанный нетвёрдой детской рукой. И чем дольше он смотрел, тем более хмурым и сосредоточенным делалось его лицо, а в глазах отражалось неподдельное изумление.
На стене были выцарапаны фигуры мохнатых обезьяноподобных существ, точь-в-точь таких, с которыми он уже имел случай очень близко познакомиться. Их, как и в его полуяви-полубреду, было около десяти, они стояли в ряд, лицом к зрителю, и у каждого на голове был какой-то округлый, очерченный одной сплошной линией убор, напоминавший скафандр. А над их головами в усеянное частыми точками-звёздами небо взмывала продолговатая сигарообразная ракета, оставляя за собой длинный огненный хвост.
– Что это, Юра?
Он обернулся. Рядом, едва держась на ногах, слабая и бледная, но всё же, похоже, окончательно пришедшая в себя, стояла Марина и, хмуря лоб, по-видимому силясь понять увиденное, вглядывалась в рисунок на стене. Но, очевидно, это было чересчур сложно для её ещё замутнённого, только начинавшего пробуждаться сознания, и она, отведя взгляд от разрисованной стены, посмотрела на Юру и, прерывисто вздохнув, произнесла тихим, глуховатым голосом:
– Пойдём отсюда… Здесь так душно… Я задыхаюсь.
Он кивнул и, бросив последний задумчивый взгляд на неизвестно кем выполненный рисунок, направился к двери.
С немалыми усилиями открыв толстую ржавую дверь, с которой Юре пришлось повоевать ещё дольше, чем в первый раз, поднявшись на поверхность по скользкой замшелой лестнице и проплутав ещё минут десять по тёмным неуютным помещениям, уставленным ветхим, давно пришедшим в негодность оборудованием прошлого века или просто заваленным мусором, Юра и Марина выбрались в конце концов наружу.
В глаза им ударил яркий солнечный свет. За то время, что они пробыли в бункере, погода, в который уже раз за последние дни, резко переменилась, и вместо плотных чугунно-серых туч, обложивших небо утром, на совершенно очистившемся прозрачно-лазурном небосклоне сияло солнце, заливавшее угрюмые заброшенные строения на лесной поляне потоком жарких светозарных лучей. И мгновенно, точно радуясь сверкающему животворному свету, всё в природе ожило, пришло в движение, заиграло разноцветными красками. В ветвях зашевелились и запели птицы, в прояснившемся воздухе с писком и жужжанием закружили мириады насекомых, в траве завели свою несколько однообразную трескотню невидимки-цикады. Марина заметила, как по стволу высившейся невдалеке сосны в мгновение ока взбежала шустрая суетливая белка и, махнув пышным рыжим хвостом, пропала в листве. И даже вальяжно сидевшие на крыше нахохлившиеся, словно недовольные чем-то вороны, поддавшись общему мажорному настроению, стали глядеть как будто веселее и принялись охорашиваться, старательно чистя свои блестящие иссиня-чёрные перья и издавая порой хриплое ворчливое карканье.
В эту светлую, жизнеутверждающую картину органично вписалась довольная, сияющая, немного взволнованная физиономия Паши, неожиданно выскочившего из-за ближних зарослей и бросившегося к Юре и Марине с громким радостным возгласом:
– Ну вот и вы наконец-то! А то я уже беспокоиться начал.
Юра с удивлением поглядел на приятеля.
– Ты живой?
Паша сделал большие глаза и раскинул руки в стороны.
– Как видишь, да! А ты чего ожидал, интересно? Не родился ещё тот, кто сможет меня замочить.
Юра равнодушно кивнул и, заметив поблизости поросшую травой пологую кочку, обратился к Марине:
– Пойдём присядем.
Они прошли мимо Паши, продолжавшего бурчать что-то про то, что нет и не может быть существа, способного прикончить его, и бессильно опустились на траву. Лица у обоих были измученные, осунувшиеся, с пятнами грязи и запёкшейся крови. Глаза рассеянно блуждали кругом и ни на чём не могли остановиться, точно изумлённые щедро струившимся с неба лучезарным сиянием, яркой обильной зеленью, покрывавшей землю густым роскошным покровом, гудевшей, жужжавшей, стрекотавшей вокруг жизнью. Всё это составляло такой разительный контраст с тем сырым, затхлым, наполненным непроглядной тьмой и пропитанным запахами крови и тления царством смерти, из которого они только что вырвались, что невольно производило впечатление чего-то нереального, фантастического, настолько прекрасного и упоительного при всей своей обыденности, что в это с трудом верилось.
Паша меж тем спешил сообщить спутникам всё, что произошло с ним после того, как их пути разошлись:
– Как обнаружил нас, значит, этот урод, – тараторил он, вращая глазами и размахивая руками, чтобы этим полнее выразить обуревавшие его чувства, так как слов ему было мало, – ну, думаю, всё, капец. Пиши пропало! А он, падла, ревёт ещё, как бегемот, аж уши закладывает. Страху, значит, нагоняет. И лапами загребает, как клешнями. Чуть не схватил меня. Ещё б пару сантиметров – и всё, кранты мне были бы! Но я вывернулся – просто чудом! – и понёсся как угорелый сам не знаю куда. По каким-то коридорам, переходам, лестницам, закоулкам… Чуть башку себе не расшиб!
Он бережно потрогал украшавшую его лоб внушительную шишку и, задорно подмигнув своим слушателям, – которые, впрочем, почти не слушали его, – сверкая глазами и ещё активнее жестикулируя, продолжил живописать свои приключения:
– Короче, оказался я, сам не помню как, на втором этаже. Ну, думаю, хреново: если он накроет меня тут – всё, кирдык! Отступать некуда, путь назад закрыт. Заметался я, значит, по конурам тамошним. Почти нихрена не видя, – темно ж, как в заднице… И вдруг вижу – из какого-то закутка выбивается свет. Я бегом туда. А там, оказывается, окно! Наверно, единственное на весь этаж. Да даже не окно, а так, щель в стене. Однако достаточная, чтобы пролезть в неё. Я – шасть туда. И сиганул вниз… Но не убежал – хотя, признаться, очень хотелось, – а стал ждать вас… Ну, на всякий случай вон за тем кустом спрятался. А то мало ли что… Вот как-то так, – заключил он и, прекратив махать руками и пучить глаза, уставился на Юру и Марину, ожидая их реакции.
Реакции не последовало. Пашину болтовню они пропустили мимо ушей. Юра, глядя по сторонам, напряжённо, нахмурив лоб, думал о чём-то, словно пытался разгадать важную, не дававшую ему покоя загадку. Марина не спускала с него глаз и, будто читая его мысли, спросила:
– Ты думаешь о том рисунке на стене?
Юра, по-прежнему сосредоточенно и серьёзно, посмотрел на неё и слегка кивнул.
Паша, услышав Маринин вопрос, немедленно поинтересовался:
– Это что ещё за рисунок? На какой стене? Я пропустил что-то интересное?
Юра, вновь проигнорировав друга, не отрывая взгляда от Марины, взял её за руку и чуть-чуть
