Друзья переглянулись.
— Ларчик открывается очень просто. Американцы продают консервы Испании, Швейцарии, а те одалживают нам. Нейтралитет в наше время — понятие условное. Тех, кто верит в нейтралитет, нельзя считать людьми полноценными в умственном отношении. Согласны?
Ожогин и Грязнов кивнули головой.
— То-то!
Зорг встал из-за стола и покинул комнату. Возвратился он с большим термосом, обтянутым кожей.
— Поэтому не удивляйтесь, что мы летим в Аргентину. Пережить там кризис совсем неплохо… А сейчас давайте пить голландский кофе с американским сгущенным молоком. — Он поставил термос на стол.
Жена Зорга разлила кофе по чашкам. Беседа продолжалась.
В разговоре кто-то упомянул имя Кибица. Зорг усмехнулся:
— Вы правильно поступили тогда…
— В чем именно? — как бы не понимая намека, спросил Ожогин.
— Что сообщили о записках этого мерзавца Юргенсу. Кибиц и получил по заслугам: его расстреляли.
Ожогин и Грязнов поинтересовались, что Зорг намерен делать в Аргентине.
— Я еду туда как частное лицо. А работа найдется… Ночевали друзья у Зорга.
На рассвете к его дому подошла машина: Зорг и жена торопились на аэродром.
Час спустя из уцелевшего помещения комендатуры Грязнов связался по радио с Долингером и объяснил положение, в котором они оказались.
В полдень был получен краткий ответ: «Выезжайте».
Ударили морозы, но снега не было. Солнце почти не показывалось. На деревьях и крышах домов прочно держалась густая изморозь. Реки покрылись льдом. Ночью мороз доходил до десяти градусов.
Ожогин и Грязнов возвращались на попутных машинах, пользуясь документами, полученными в комендатуре.
Так и не удалось им найти кого-либо из представителей радиоцентра, где они проходили практику, и получить соответствующие аттестаты.
Ехать по железной дороге было почти невозможно. Через основные железнодорожные узлы, забитые составами, пропускали эшелоны, идущие к фронту, а поездам, следующим вглубь страны, не уделялось никакого внимания.
Друзья потратили четверо суток только на то, чтобы проехать сто двадцать километров по железной дороге.
На автостраде водители, не снижая скорости, мчались мимо с тревожными, сосредоточенными лицами. Не помогали никакие сигналы. Пришлось пройти несколько километров пешком, прежде чем удалось пристроиться на попутную машину.
Вечером, когда совсем стемнело, машина остановилась на площади, где не так давно в числе других горожан Ожогин и Грязнов занимались рытьем окопов.
— Почти дома, — поеживаясь от холода, сказал Никита Родионович.
— Можно подумать, что вы забыли, где находится наш настоящий дом, — с улыбкой заметил Андрей.
— А я, признаться, не вижу основания не считать дом Альфреда Августовича своим.
Друзья молча пересекли площадь и двинулись по узкой улочке погруженного в полный мрак города.
«Не стряслось ли что с Вагнером и Алимом? — думал Андрей. — Не попали ли они в лапы гестапо? Продолжают ли свою боевую работу?»
Молчавший всю дорогу Никита Родионович был занят другими мыслями: его интересовал вопрос, как поступят с ними Марквардт и Юргенс. Курс подготовки закончен, они могут работать самостоятельно. Под каким предлогом их направят в Советский Союз? Какими обеспечат документами? Как будет осуществлена переброска?
События развертывались помимо воли и желания друзей. Оставалось следовать ходу событий…
Все ли возможное делают они с Андреем для своей Родины?
Конечно, можно сделать больше того, что они делают, но это связано с риском, а рисковать им нельзя. Он вспомнил «Грозного», его слова: «Поведение разведчика определяется заданием».
… Вот и знакомая калитка во двор. Друзья бесшумно обогнули дом и остановились перед закрытыми дверями. Сад выглядел сейчас печальным, деревья стояли голые, дорожки были усыпаны листьями. Приметно выделялось дерево с дуплом.
Никита Родионович постучал. За дверями послышались шаги и раздался голос Алима:
— Кто там?
— Свои.
— Кто — свои? — переспросил Ризаматов.
— Вот тебе и раз! Даже и по голосу не узнаешь?
— Ой-ой!.. — заволновался Алим. — Никита Родионович… Андрей… Радость какая! — Он открыл дверь и поочередно обнял Ожогина и Грязнова. — Мы уж надежду на встречу потеряли.
— А ты куда собрался? — поинтересовался Андрей, видя, что на Алиме пальто.
— Холодно у нас, топить нечем… Пойдем! — И, обняв Андрея, он повел гостей в дом.
Вагнер и Гуго, оказавшийся тут же, встретили Ожогина и Грязнова с искренней радостью.
Все были в пальто, с шарфами на шее: температура в доме была почти такая же, как и на дворе.
— Можно не раздеваться? — улыбнулся Ожогин.
— Да, не рекомендуется, — ответил Гуго.
— Вы, конечно, есть хотите? — с беспокойством спросил Альфред Августович.
— Последний раз ели вчера вечером. Вагнер и Алим переглянулись.
Выяснилось, что в доме ничего нет, кроме суррогатного кофе, да и его пить не с чем.
— И холодно и голодно, — сказал грустно Вагнер.
— А картофель что, не уродился? — поинтересовался Никита Родионович — он знал, что Вагнер и Алим уделяли большое внимание обработке картофельного поля.
Вагнер безнадежно махнул рукой:
— Пришли мы как-то утром на поле, а на нем пусто: всё выбрали, до последней картошинки. Говорят, что сделали это проходящие воинские части…
Предстояло ложиться спать на голодный желудок. Из-за холода дом казался неприветливым, неуютным.
— Ничего, одну ночь переночуем, а завтра что-нибудь предпримем, — успокоил старика Никита Родионович. — Юргенс поможет.
— Безусловно, — согласился Андрей. — Не в его интересах портить нам настроение в последние дни.
Спать решили в одной комнате. Снесли туда матрацы, одеяла, подушки, верхнюю одежду.
Гуго тоже остался ночевать. У него вышли какие-то неполадки с квартирной хозяйкой, и он уже вторые сутки не возвращался домой.
— Что же ты думаешь делать дальше? — обратился к нему Вагнер.
Абих попытался отшутиться:
— Думать в Германии запрещено. За всех думает фюрер.
Все, кроме Вагнера, рассмеялись.
— Я говорю серьезно, Гуго, а ты шутишь, — упрекнул он Абиха.
Тот промолчал.
— Что у вас произошло? — поинтересовался Никита Родионович.
Оказалось, что Гуго стал безработным. После того как сгорела лаборатория, его несколько раз допрашивали, но так как улик никаких не было, оставили в покое. Лабораторию перевели в другой город, а старый штат сотрудников уволили. Найти новую работу было почти невозможно.
