Купра, где я был, я ответил:
– Гулял.
Дальше Купр меня расспрашивать не стал, он мне доверял, и, как выяснилось, зря.
Я утаил от моего отца и воспитателя, а также и ото всех братьев, что побывал во Внешнем мире. Весь свой восторг от увиденного я изливал в моих работах. На них теперь расцветали невиданные цветы и сверкали звёзды. Купр, не уставая, хвалил меня, но по своему простодушию не догадывался, что являлось источником моего вдохновения. Я, то и дело, как только мой отец отлучался, бежал к заветному проходу, чтобы посмотреть, что делается «там». Иногда была ночь, и я какое-то время проводил на площадке около пещеры. Но порой ярко сияло солнце, и я, прикрыв рукой глаза, ретировался.
Я никак не мог понять эту смену дня и ночи, чтобы приноровиться выходить только после захода солнца. В нашем подземном мире время движется и ощущается совсем по-другому. Там нет дня и ночи, нет смены времён года. Нет ничего, что помогало бы отсчитывать время. Да там в этом не было и необходимости. Время текло равномерно, мы не нуждались во сне и отдыхе, торопиться нам было некуда. Единственными событиями, которые выделялись на монотонном фоне нашей жизни, были оживления братьев, и мы твёрдо знали, кто за кем появился на свет. А давно это произошло или нет – нас это не интересовало.
Во Внешнем мире всё было иначе. Там беспрерывно что-то менялось. Было то светло, то темно, иногда небо днём (а я уже предпринял несколько дневных вылазок, щуря и прикрывая глаза) было голубым, а иногда – серым. Оно могло быть совершенно однотонным, а иногда по нему двигались белые или серые клубки чего-то лёгкого и пушистого. Когда дневное светило появлялось или когда оно исчезало, небо окрашивалось в самые разные цвета и оттенки, и я, не уставая, любовался этими чудными картинами. С небесного купола порой лилась вода, и я никак не мог взять в толк, откуда она берётся. Иногда такое низвержение воды сопровождалось ослепительными вспышками и грохотом. Ночью небо было покрыто звёздами. Я заметил, что они, хоть и кажутся неподвижными, но на самом деле медленно перемещаются по небосводу. Ночной светильник (так я тогда называл луну) тоже двигался. А ещё он менял день ото дня форму: был круглым, потом начинал таять с одного бока, пока не превращался в узенькую полукруглую полоску с острыми концами, а потом снова начинал увеличиваться.
На поверхности земли тоже всё изменялось. На одних растениях цветы исчезали, на других появлялись. Деревья, зелёные и пышные, вдруг стали желтыми и красными, а потом и вовсе потеряли все листья. Но их голые ажурные кроны меня тоже восхищали. Наконец, выйдя как-то из пещерки, я увидел, что вся земля, все деревья, всё кругом было покрыто чем-то пушистым и белым. Я замер, не понимая, что произошло, и вдруг с неба стали падать лёгкие белые хлопья, и я понял, что восхитивший меня белоснежный ковер состоит из них. Я поднёс эти чудесные лёгкие пушинки к глазам и восхитился: они состояли из филигранных и ажурных звёздочек. И ни одна из них не повторялась!
А ещё я открыл для себя мир живых существ: насекомых, улиток, ящериц, змей, птиц и различных грызунов. Более крупных животных около моей пещерки на встречалось. Я наблюдал за ними, и мне казалось, что они обладают каким-то разумом. Я здоровался с ними, пытался заговорить, но, казалось, они вовсе не замечали меня. Только суетливые полевые мыши на ходу отвечали на моё приветствие и мчались дальше по своим делам. Уже много позже я понял, что приближались холода, и мыши торопились запасти как можно больше пищи на зиму.
– А как выглядел наш замок? Кажется, из вашей пещерки видна его башня? И велик ли был город в то время? – спросил Поль.
– Ни замка, ни города, ни вообще никаких следов деятельности людей тогда не было, потому что не было и самих людей.
– Не может быть! – воскликнул граф. – Ведь люди поселились на этих местах очень давно!
– Да. И я был тому свидетелем, – ответил Руби. – А тогда вокруг горы, насколько мог достать мой взор, простирался только лес. И, поверьте, такого леса вы никогда не видели. Некоторые из деревьев были такой толщины и такой высоты, что сейчас вам невозможно себе и представить. Но позвольте мне продолжить, я ещё даже не подошёл к самому главному.
Итак, я познавал Внешний мир. Мои восторги не прекращались. Можно сказать, что я был просто одержим этим местом. Думал ли я что мне придётся долгие годы наслаждаться этой красотой, уже совершенно не стремясь к этому!
Я научился измерять время. По одной стене в моей мастерской равномерно стекали капли воды. Они сейчас же исчезали в трещине в полу. Я выточил из агата чашу и сделал так, чтобы все капли попадали в неё. После восхода солнца я ставил пустую чашу под водостоком. Несколько раз я выбирался наружу, пока не увидел, что солнце садится. Вернувшись в мастерскую, я отметил уровень воды в чаше. В дальнейшем я выходил во Внешний мир только когда вода в чаше достигала нужного уровня. Сначала это работало, но потом я заметил, что закат случается все раньше и раньше. Я тогда не знал, что продолжительность дня то увеличивается, то уменьшается.
Пока я разбирался во всех хитросплетениях Внешнего мира, произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь и послужило началом последующих драматических событий.
71. Рассказ Руби. Девы воздуха
Прошло какое-то время, и пушистое убранство земли стало понемногу исчезать и превращаться в воду. Я, благодаря умению, которое было присуще моему народу, наблюдал, как мельчайшие частицы воды уже не стоят неподвижно, сохраняя четкий порядок, а начинают двигаться. И я понимал, что происходит это благодаря теплу. Ведь когда нам надо было расплавить металл, там, в горе, мы всегда его нагревали. Но вот почему в Верхнем мире становилось то теплее, то холоднее, а светлое время дня то длиннее, то короче – этого я пока понять не мог. Я рассуждал обо всех переменах, которые наблюдал, и надеялся, что увижу ещё больше удивительных вещей.
И вот однажды, увлечённый созерцанием заката, и в который раз размышляя, как передать эту красоту в своих работах (я прикидывал, смогу ли создать яшму или орлец цветов вечернего зарева), я вдруг услышал какие-то необычные звуки. Они не были ни пением птиц, ни шумом ветра, ни шелестом листвы, одним словом, это были совершенно незнакомые мне звуки. И раздавались они откуда-то снизу, там, где гора переходила в равнину, поросшую лесом. Я стал приглядываться, и мне
