Он замолчал. Нарки перекрикивались, их голоса звучали с двух сторон и приближались.
– Уже разделились на группы, – сказала Халли.
– Спускайся в пещеру. – Голос Боумана звучал настойчиво и сердито. – Скоро прибудет бригада, они порвут этих ребят на части, и тебя заберут.
– Я никуда не пойду, Боуман. Не уговаривай.
– Ты понимаешь, что делаешь?
– Разумеется.
Халли понимала – и все же не понимала. С одной стороны, к такому повороту событий ее никто не готовил. С другой, у нее было странное ощущение, что вся жизнь прожита между двумя невидимыми линиями, которые вот-вот должны сойтись в одной яркой точке. Халли испытывала очень странную смесь чувств: страх, возбуждение, злость, печаль. Отец гордился бы мной, промелькнуло в голове.
Обрушился новый шквал огня.
– Приближаются.
Халли сдвинулась вправо, вскочила, выпустила два снаряда по наступающей группе и один – по прикрывающим наступление. Вопли, брань. Пока головы врагов были опущены, Боуман встал и левой рукой повел огонь из «ЗИГ-Зауэра» так стремительно, словно стрелял из пулемета.
Халли посмотрела на Боумана.
– Почему бы нам обоим не спуститься в пещеру?
– Если не отстреливаться, они убьют нас раньше, чем мы туда доберемся.
Вдруг на миг все утихло. После долгого грохота тишина казалась странной. Более зловещей и грозной, чем пальба. Халли подползла к Боуману, положила на землю оружие, обняла его и крепко поцеловала. На всякий случай. Она отнюдь не хотела прощаться.
– Где эти чертовы солдаты? – Из нее вырвался крик ярости и отчаяния.
– Уже должны быть здесь, – сказал Боуман, и в его голосе Халли услышала тоску человека, который слишком часто не дожидался помощи.
Он посмотрел в пустое небо.
– Уил. – Халли беспомощно махнула рукой, правильные слова не могли прорваться сквозь ярость и горе.
С нестерпимой болью в глазах, но сохраняя спокойное выражение лица, Боуман прикоснулся к ее щеке.
– Они близко. Когда полезут на валуны, потеряют равновесие. Бей их, сколько сможешь. – Он поднялся на одно колено, приготовив в левой руке «зиг». – Здесь четыре патрона.
Она тоже встала на одно колено, прижала к плечу оружие. Посмотрела на Боумана, изумилась спокойствию на его лице, затем перевела взгляд за валуны и вверх, на острые, похожие на копья зеленые верхушки сосен, достающие до глянцевого неба. Ярко-красная, как сияющий рубин, птичка спорхнула с дерева, взмыла в небо и скрылась из виду в солнечном свете.
– Майор? Вы спите?
Ленора Стилвелл открыла глаза и тряхнула головой, чтобы сфокусировать зрение. Перед ней стоял Джеран, один из медбратьев, дежуривших в военно-медицинском центре.
– Нет, – проскрипела она. Горло словно полыхало огнем.
– Я принес диктофон, как вы просили. – Защитный костюм заглушал голос, но глаза смотрели с участием.
– Спасибо, Джеран. Думаю, мне понадобится ваша помощь.
– Да, мэм. Все, что угодно.
– Хочу записать сообщение для своей семьи. – Сперва она хотела попросить видеокамеру, но, вспомнив о своем нынешнем виде, сразу отказалась от этой идеи. – Только вряд ли я смогу справиться с диктофоном. Мои руки…
– Да, мэм, понимаю.
– Включите его, пожалуйста, и положите мне на грудь.
– Да, мэм. – Джеран сделал, о чем его попросили. – Я поставлю его на речевое управление. Заговорите, и он включится. Когда вы остановитесь, он остановится тоже. Я сейчас уйду. Загляну примерно через час.
– Спасибо, Джеран.
Он кивнул и вышел.
Стилвелл глубоко вдохнула, выдохнула. Сделала еще один вдох. Ей хотелось, чтобы в голосе не было слышно боли, чтобы они не узнали, как она страдала.
– Привет, ребята. Дуг, Дэнни.
На диктофоне вспыхнул маленький красный огонек.
– Это я. Я сейчас не в Афганистане. Вы уже давно не получали от меня вестей. Такое случалось и раньше, поэтому, надеюсь, вы не слишком переживали. Со мной все хорошо. Произошло кое-что, о чем запрещено говорить. Не беспокойтесь. Я в порядке. Просто хотела сказать, как я вас люблю и сколько радости вы мне доставляете. Честное слово, не знаю, за какие заслуги жизнь подарила мне вас, но…
Она задумалась, пытаясь вспомнить, о чем хотела сказать. Не о себе. О них. О том, что они для нее значат.
– Помните, как мы ездили в Вайоминг на ранчо? Тебе, Дэнни, было десять лет. В первый день работники подбирали лошадей всем гостям, и тебе подвели пони. А ты возмутился и сказал: «Мне не нужен этот карлик. Я хочу настоящего коня». И тебе дали кобылку, Софи – помнишь? – и ты с нее не слезал. Так забавно. Никогда не забуду твое лицо, когда из загона вывели пони, а потом – Софи.
Она замолчала, выдохлась. Скоро ей потребуются сильные лекарства. Важно сделать запись, пока это время не настало.
Халли смотрела вверх, в небо. Стрельба и взрывы гранат продолжались, но теперь она слышала их будто на расстоянии. Нежный, легкий ветерок коснулся лица. Мыслей не осталось, спокойствие окутывало ее как горный туман.
Неожиданно раздался новый залп – словно весь мир взлетел на воздух. Она посмотрела на Боумана и поняла: нарки мечут гранаты перед атакой. Через мгновение они преодолеют стену и убьют их.
Халли выглянула из-за камней. Дальняя сторона луга и граница леса извергнулись в одном долгом, грохочущем взрыве. Нарки не атаковали. Они гибли.
– Тридцатимиллиметровые пушки. – Боуман ухмыльнулся. – Ты когда-нибудь слышала музыку приятнее?
Нарков обстреливали два «апача». Чуть дальше в небе парил конвертоплан, ожидая, когда вертушки закончат свою работу.
Большинство нарков попались в ловушку на открытом пространстве между границей леса и укрытием Боумана и Халли. «Апачи» пускали ракеты «хелфайр»[51], и нарки исчезали в красных фонтанах из пламени и земли. Не прошло и минуты, как все движение в чаще и на лугу прекратилось. Пока конвертоплан садился, «Апачи» продолжали кружить в небе. По рампе сбежали десантники в камуфляже и стали по периметру вокруг летательного аппарата.
– Быстрей! – Боуман рванул ее вверх здоровой рукой.
Они выскочили из-за камней и припустили к конвертоплану. Халли – с «лунным молоком», Боуман – с самонаводящимся оружием. Словно сквозь вату, до ее слуха доносились короткие очереди и невообразимый рев вертолетных орудий, как из шланга поливающих лес снарядами. Босая, она взобралась по металлической рампе и попала прямо в объятия огромного, как стена, сержанта.
– Полегче, мэм, – ухмыльнулся он. – Вы уже в безопасности.
