Горячая радость залила сердце Никиты Родионовича. Он посмотрел на Андрея, на Алима. По выражению лиц, по блеску глаз без слов можно было понять, что происходит в душе каждого из них.
Американец сказал: «Пал Берлин». Он не добавил, что пал под ударами советских войск, но это было ясно.
«Вот где довелось услышать радость победы! В Югославии, в Белграде… — подумал Никита Родионович. — Наши воины принесли освобождение Софии, Бухаресту, Белграду, Будапешту, Варшаве. Они ворвались в логово фашистского зверя, ворвались туда, откуда пришла война. Победные знамена армии-освободительницы реют теперь почти по всей Европе».
«Бьюик» вновь остановился. Мужчины, женщины, старики, подростки, взявшись за руки и дружно распевая веселый мотив, исполняли коллективный национальный танец «Коло». Когда огромная живая цепь внезапно распалась на множество мелких кружков и образовался проход, шофер тронул машину.
Около ресторана «Мажестик» машина стала опять. Теперь дорогу ей преградили два сверкающих лаком «кадиллака».
Ожогин отпрянул назад и едва сдержал возглас удивления: в одной из машин он увидел Марквардта.
Ошибка? Нет! Ошибиться нельзя: то же лицо, тот же двойной подбородок, те же глаза.
Андрей, приблизившись к Никите Родионовичу, крепко сжал его руку выше локтя и тихо, но взволнованно спросил:
— Вы видите, кто сидит во второй машине? Вон тот, в штатском…
— Вижу, вижу! — не менее взволнованно ответил Никита Родионович.
— Ну, поехали! — сказал сопровождавший их офицер, когда оба «кадиллака» скрылись.
Все уселись. Машина тронулась.
Андрей молчал, но Никита Родионович чувствовал, что он думает о том же, о чем и он: как объяснить присутствие в Югославии видного гитлеровского разведчика Марквардта?
Машина стала на малолюдной улице, возле тенистого сквера. Американец вышел.
— Прогуляйтесь. Я сейчас, — сказал он, пересек улицу и вошел в двухэтажный дом.
Ожогин, Грязнов и Ризаматов тоже покинули машину и направились в сквер. Узенькая, усыпанная свежим песком аллея шла мимо нескольких могил. По надписям, сделанным на черных дощечках, видно было, что здесь похоронены югославские партизаны и бойцы Советской Армии. На каждой могиле теплились лампады. Друзья сняли головные уборы и несколько минут постояли в молчании.
— Хэллоу! — крикнул американец. Он стоял возле «бьюика» с неизвестным мужчиной в штатском. — Идите сюда.
Незнакомец был костляв и невысок ростом. По виду ему можно было дать за пятьдесят.
— Золотович, — назвал он себя, пожимая поочередно руку каждому. — Прошу за мной.
Говорил он по-русски чисто, но с акцентом.
Американец распрощался и заторопился на аэродром, где его ожидал самолет.
Друзья, следуя за Золотовичем, вошли в дом, в котором уже побывал сопровождавший их офицер, и поднялись на второй этаж.
В первой комнате, куда они попали, стояли две широкие тахты, несколько кресел, круглый стол, покрытый тяжелой бархатной скатертью. Стол украшала высокая, большая мраморная ваза с живыми цветами. В открытых окнах плескались от ветра легкие шелковые занавеси.
— Вас предупреждали, за кого себя выдавать? — спросил Золотович, усадив гостей.
— Да, — ответил за всех Ожогин. — Мы партизаны из отряда Бровича.
— Как попали в отряд — знаете?
— Знаем.
— Учтите, что отряд Бровича здесь пока еще мало известен: он еще не сошел с гор.
Золотович подробно рассказал, где оперировал отряд, из кого он состоял, какие бои провел с гитлеровцами, как погиб его командир, Брович, и кто его заменил.
— Это на всякий случай, — добавил Золотович. — А сейчас вам представится возможность видеть мистера Клифтона, который знает вас как Юпитера, Сатурна и Марса.
Золотович скрылся в одной из дверей и вернулся в сопровождении человека намного выше его ростом, с большой головой и узким лицом. Встав посреди комнаты и глубоко засунув руки в карманы, Клифтон холодно, с брезгливой миной кивнул в сторону гостей и сразу заговорил по-английски. Его речь была краткой. Перевел ее Золотович. В Белграде друзья не останутся, а поедут в Загреб. Сопровождать их будет Золотович. Послезавтра Золотович, уже в Загребе, вручит им всем троим официальные документы, подтверждающие «участие» их в народно-освободительной борьбе югославских партизан с фашистскими захватчиками. Документы будут скреплены официальными подписями и печатью. Кроме того, все трое получат по югославскому партизанскому ордену за мужество и доблесть, проявленные в боях, грамоты к ним и необходимую сумму денег, чтобы не нуждаться первое время в средствах. Из Загреба местные власти отправят их советским самолетом на родину.
Аудиенция закончилась. Клифтон дождался, пока Золотович окончил перевод, и, видимо, довольный тем, что ему не задали ни одного вопроса, кивнул точно так же, как при встрече, и удалился.
В Загреб попали поздно вечером следующего дня. Все тот же «бьюик» остановился на набережной Савы.
— Видите вон тот домик? — Золотович указал пальцем на маленький коттедж, стоявший шагах в двухстах. — Там живет некий Марк Рибар. Он учитель, коммунист, всю войну партизанил. Хорошо владеет русским языком. Вам надо самим попроситься к нему на ночлег. Мне с вами показываться неудобно.
— А если он не пустит? — спросил Грязнов.
— Тогда я вас не направлял бы к нему, — ответил Золотович. — Объясняйтесь с ним по-русски. Скажите, что вы из отряда Бровича, спустились с гор первыми. Болтайте о чем угодно. Он будет рад таким гостям. А когда в дом к нему придет человек с перевязанной левой рукой и спросит, где живет доктор по детским болезням, — знайте, что это посыльный от меня. Найдите предлог и уходите из дому. Следуйте за ним на расстоянии.
— У меня вопрос, — сказал Ожогин.
— Да?
— Вы считаете, что нам обязательно надо остановиться в этом доме?
— Обязательно. Устраивать мне вас невыгодно. Сами понимаете: как партизаны, вы должны остановиться у патриота.
— А если ваш посыльный появится в наше отсутствие?
— Этого не случится… Идите. Стоять здесь со мной неудобно. — И он открыл дверцу машины.
Аккуратный небольшой домик, отгородившийся от тротуара кустами жасмина, глядел на улицу тремя оконцами, затянутыми тюлевыми занавесками. Ожогин, подойдя к парадному, постучал. Дверь открылась, и на пороге появился пожилой белоголовый мужчина.
— Мы русские. Ищем ночлега, — заговорил Ожогин.
— Русские? — удивленно по-русски переспросил хозяин.
— Да, русские.
