Теперь в палатке с Ратледжем осталось только трое, и лишь двое из них являлись членами Совета, но это были люди, на которых Ратледж особенно рассчитывал – в первом случае благодаря родству, а во втором – многолетней крепкой дружбе.
Однако шурин Ратледжа, командир полка ополченцев Роджер Смит, покинул его. Минуту он стоял, преодолевая сомнения, затем поднял хмурый взгляд.
– Джон, я сожалею, что ты принял такое решение. Я поддержал бы тебя, но не могу. Лучше умереть там… лучше что угодно, только не измена всем провинциям, которые нам верят и полагаются на нас.
Смит тоже ушел.
Переживал ли Ратледж дезертирство своего родственника острее, чем отступничество остальных, или оттого, что чаша его терпения наполнилась до краев, но он тяжело опустился и, навалившись на стол, спрятал лицо в ладонях.
Молтри тронул Лэтимера за плечо. Обычную благожелательность генерала как рукой сняло.
– Пойдем, – проговорил он негромко.
Тихий голос Ратледжа пригвоздил его к месту. Он назвал Молтри по имени, и слышалась в его зове мольба, какой ни Лэтимер, ни кто-либо другой никогда прежде не слышали от этого железного человека.
Генерал обернулся, и двое друзей, разделенные пространством палатки, посмотрели друг на друга. Лэтимер почувствовал себя неуютно и решил, что он здесь лишний.
– Могу ли я идти, сэр? – спросил он генерала.
К его удивлению, отозвался Ратледж.
– Ни в коем случае, сэр. Вы можете мне понадобиться, – после чего снова медленно перевел взгляд на Молтри. – Ты тоже поверил в те мерзости, которые приписывают мне эти люди? Ты тоже считаешь меня способным на предательство?
– Поверил ли я? – переспросил Молтри. – Но как же мне не верить, если вы его предлагаете? – Он замолчал. Ратледж, не отвечая, тоскливо глядел на него. – Вы слышали, как я намерен поступить, – продолжал генерал, – да и видели вы достаточно, чтобы понять – все меня поддержат. Остальное – ваше дело. Я умываю руки, Джон, как это сделали до меня другие.
Ратледж раздраженно хлопнул ладонью по столу.
– Ладно, – сказал он, – поступай, как знаешь, и будь что будет. Если Превост примет мое предложение, уведоми его, что будешь со своей армией сопротивляться, невзирая на соглашение. Давай заранее оговорим, что ты так поступишь. Но сейчас выдели мне двух офицеров в качестве моих представителей на переговорах с британцами, и пусть они отвезут предложение о нейтралитете.
Молтри так и передернуло.
– Лучше я откушу себе язык.
Ратледж разглядывал его печально.
– Ты ли это, друг мой Уилл! Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было на свете, и, смею думать, за все годы нашего знакомства твое доверие ни разу мною не было обмануто. И что же, все это для тебя ничего не значит? – и он завершил свою сентенцию коротким горестным смешком.
– Дело не в доверии, Джон. Допустим, я соглашусь, но где я найду двух офицеров, которые согласятся выполнить твое поручение? Ты слышал, что сказали Лоренс и Гедсден? То же самое ответит любой, кто носит американскую форму.
– Роджер Смит уступил бы, если бы ты приказал. И здесь Лэтимер, которого я для того и задержал, чтобы он услышал гарантии, которые я только что тебе дал. Может быть, теперь он согласится пойти вторым? – губернатор вопросительно поглядывал на майора.
Лэтимеру увидел во всей этой ситуации иронию судьбы. Он подумал о своих давних разногласиях с Ратледжем, и вот – будто судьба мстила губернатору за недоверие, которое тот к нему питал. Казалось, это проявление некой высшей справедливости: в час испытания, подозреваемый и презираемый всеми Ратледж, несмотря на свой высший государственный пост, вынужден снизойти до смиренной просьбы к Гарри Лэтимеру.
Гарри не мог просто так поверить в предательство или трусость Ратледжа, во что так быстро и легко поверили остальные. Не только вся предыдущая жизнь, но и само поведение губернатора на этом Совете, говорили об ошибочности подобных обвинений. Лэтимер вновь и вновь сверял свои ощущения с суровым приговором офицеров. На первый взгляд приговор казался справедливым, но это была оценка лишь внешней стороны действий Ратледжа; нельзя рубить сплеча, разом отметая все известное о человеке и его прошлом.
Лэтимер ответил быстро и почтительно, что при сложившихся обстоятельствах весьма красноречиво отражало его мысли. Гарри склонил обнаженную голову:
– Почту за честь оказать услугу вашей светлости.
Мрачное лицо Ратледжа внезапно смягчилась, и он бросил на Лэтимера удивленно-благодарный взгляд.
Но Молтри внес поправку.
– Пока вы у меня на службе, сэр, – не скрывая недовольства, напомнил он, – вы обязаны исполнять мои приказы. А я никогда не отправлю вас с таким поручением. Ни вас, ни Смита, и никого другого.
– Да поймите же, – хрипло сказал Ратледж, – это воистину необходимо, иначе мы погибнем.
– Не стоит повторяться, – холодно заметил Молтри.
Ратледж торопливо отмахнулся.
– Ах, я не о том. Я что-то плохо соображаю и, возможно, не то говорю. – Он провел дрожащими пальцами по влажному лбу. – Я хотел сказать вот что… – Помедлив, он понизил голос. – Это должно быть сделано, чтобы погубить Превоста и его армию.
– Что?! – Молтри застыл, ошеломленный.
Ратледж указательным пальцем поманил их ближе к столу. На бледном его лице были написаны отчаяние и решимость.
– Садитесь, оба. Придвигайтесь. Я боялся этого, боялся больше всего. Эта тайна такая важная и опасная, что я был готов пойти на все, лишь бы не раскрывать ее. Если хотя бы отголосок ее до времени просочится наружу, то эта война, с которой завтра можно покончить одним разом, затянется, вероятно, на годы.
Молтри тихо сидел на ящике с боеприпасами, Лэтимер – на бочонке, оба потрясенные страстностью его почти до шепота приглушенного голоса и огнем, пылающим в глазах. То, что он говорил, казалось непостижимым.
– Если то, что я придумал, сработает как надо, мы зажмем Превоста в клещи, как был зажат Бургонь под Саратогой, и разобьем его. Подумайте, что это может сегодня означать! Британская кампания на Севере ни к чему не привела. Если в самом начале захлебнется еще и кампания, открытая на Юге, то Англии больше не на что будет рассчитывать.
Я носил эту тайну в себе, но твое недоверие, Молтри, и неподчинение вынудили меня открыть ее, чтобы ты выполнил мой приказ и выиграл время – единственное, что мне сейчас необходимо для успеха. – К горечи, с которой он говорил, примешивалось презрение. – Зачем, вы думаете, я гоняю парламентеров взад-вперед? Для чего я заставлял тебя спрашивать об условиях сдачи города и почему проглотил оскорбления в ответ на свою просьбу? Почему я принудил тебя все-таки отправить Превосту мое предложение о переговорах? Почему? По той же самой причине, по которой теперь я прошу тебя начать переговоры о нейтралитете. Время, время и опять время! Еще двадцать четыре часа – вот все, чего я прошу. Меня заклеймили предателем, трусом! Мне говорили, что я иду по дороге, ведущей к виселице. Лоренс угрожал мне дуэлью. За что? – Он засмеялся тихо, но со злостью. – Боже правый! Вот что значит иметь дело с глупцами! Глупцами, которые считают, что человек, чьи верность и мужество проверены временем, может в одно мгновенье превратиться в предателя и труса. Разве трус вынес бы их оскорбления, как вынес их я? Тьфу! – Ратледж откинулся на спинку стула, словно неожиданно вырвавшаяся наружу собственная ярость лишила его последних сил.
