Увидев издали машину, Никита Родионович прибавил шагу.
«А что, если попытаться самому заговорить с Абдукаримом? — мелькнула мысль. — Неужели он вечно молчит?»
Ожогин сел в машину рядом с шофером.
— Говорят, что когда солнце при заходе в облаках, то погода переменится? — обратился он к Абдукариму.
Шофер молчал.
— Как называется улица, по которой мы едем? — немного спустя снова заговорил Никита Родионович.
— Не знаю, — угрюмо отозвался Абдукарим. Поверить, что шофер такси не знает названия улицы, Никита Родионович не мог. Заговорить с шофером так и не удалось.
Недалеко от дома Абдукарим его высадил.
Телефон Шарафова не ответил. Не ответил раз, другой, третий…
Никита Родионович беспокоился. Приближался день новой встречи с Раджими, а Шарафов отсутствовал. Саткынбай также не показывался.
Возникла мысль навестить Саткынбая на его квартире, но это было бы опрометчиво, могло насторожить врага. Да и чем Никита Родионович оправдал бы свой визит?
За несколько часов до встречи с Раджими, во второй половине дня, в ответ на очередной звонок к Шарафову в телефонной трубке послышался знакомый голос майора. У Никиты Родионовича вырвался вздох облегчения. Он решительно отказался от обеда, который приготовила Антонина, и поспешил на свидание с Шарафовым.
Шарафов подъехал сам к заранее условленному месту на «газике», усадил Никиту Родионовича рядом и предложил поехать за город.
Оказывается, Раджими был известен майору.
— Это старый, квалифицированный проводник контрабандистов, набивший себе руку на «черной тропе», — сказал Шарафов. — Из его кличек можно составить целый словарь мусульманских имен и фамилий. Раджими — выходец из Ирана, долго жил в Самарканде. До революции отец его имел мануфактурный магазин и был одновременно мусульманским священнослужителем. Раджими неоднократно переходил границу, сопровождая контрабандистов, вновь появлялся в Туркестане, дважды судился и отбывал наказание. Но арестовывать Раджими преждевременно: надо выявить его сообщников… Между прочим, Раджими именно то лицо, ради которого Саткынбай покидал вас на десять минут, когда вы были его гостем.
Майор замолчал, вглядываясь в расстилающуюся перед ним дорогу.
Мелькали высокие дувалы, закрывающие чистые узбекские дворики, утопающие в зелени, проплывали хлопковые поля, вырастали и мгновенно исчезали за поворотами дороги новостройки.
Никита Родионович обратил внимание Шарафова, что машина Абдукарима ходит под разными номерными знаками. Майор был и об этом осведомлен.
— Дом Раджими представляет для нас определенный интерес, — сказал он. — Его надо тщательно обследовать, и желательно сегодня.
— Если представится возможность? — спросил Ожогин.
— Полагаю, что представится.
— Под возможностью надо понимать то, что я останусь в доме Раджими один? — уточнил Никита Родионович.
— Ну конечно. А если это случится, к вам на помощь придет мой работник. Он назовет себя капитаном Кедровым.
Больше к этой теме не возвращались. Отъехав от города километров двадцать, Шарафов повел машину обратно.
Заговорили о перспективах развития народного хозяйства республики. Шарафов воодушевился. Он был в курсе строительства колхозной электростанции, над которой шефствовал его коллектив. Знал, сколько семей и из каких областей добровольно выехали на покорение Голодной Степи; был осведомлен, с какими трудностями сталкиваются строители новой железной дороги, пересекающей пустыню; мог сказать, какие полезные ископаемые открыты в республике; называл цифры добычи угля, плавки металла; рассказывал об оригинальной конструкции хлопкоуборочной машины, ее мощности, времени, затрачиваемом на ее выпуск.
— Эх, и разбогатеет скоро наша республика! Хотя она и сейчас не бедна, — говорил Шарафов. — Все у нас есть: машины, металл, текстиль, уголь, нефть, газ — все… Я уже не говорю о хлопке: по хлопку мы были и будем на первом месте… — Он смолк на минуту, как бы собираясь с мыслями, и продолжал: — Скрывать нечего: в годы войны трудновато было. И сейчас еще не совсем легко, но уже начинаем разворачиваться вширь и вглубь. Лучше всего убеждать примерами и фактами, словами теперь никого не удивишь… Вон, смотрите сюда. — Шарафов показал вперед. — Колхозная агрономическая лаборатория. Несколько дней назад открыли. Еще недавно колхозники могли только мечтать об этом. — Он сбавил скорость машины, вглядываясь в светлое здание, окруженное клумбами ярких цветов, а потом заговорил опять: — И ведь не только у нас дело идет на подъем. Послушайте, что говорят товарищи, побывавшие на правах гостей в странах народной демократии. Сердце радуется! Наши друзья так окрепли, что за короткий срок обогнали многих западных соседей. Вот что значит превосходство идеологии!
Машина въехала в город. Расставаясь, майор предупредил Ожогина:
— Постарайтесь прийти к Раджими минут на десять раньше.
Никита Родионович перевел стрелку часов на десять минут вперед.
Рынок… водопроводная колонка… три тополя… разваленный дувал… Всё на месте. Парикмахерская открыта. Ее Никита Родионович увидел еще издали.
Дверь в комнату Раджими он потянул на себя, и она подалась.
Не успел Никита Родионович сделать и шага по комнате, как скрипнула вторая дверь и из парикмахерской показалась голова Раджими.
— Ага! Вы уже здесь? Рано.
— Ровно шесть. — И Ожогин показал на часы.
— Значит, мои отстают или ваши спешат. Прошу извинить: я немного задержусь, у меня клиент.
Голова исчезла. Дверь вновь скрипнула и закрылась. Ожогин остался один.
Подвергнуть комнату осмотру сейчас же Никита Родионович не решился. Да и притом он помнил слова майора о помощи капитана Кедрова.
Никита Родионович ограничился тем, что, сидя на стуле, пытался определить, что из обстановки надо обследовать. В первую очередь ящик стола, потом посудный шкаф, затем постель. Больше ничего в комнате не было. Может быть, выдвинуть ящик стола именно сейчас? Это никаких трудов не составляет, стоит лишь приподнять скатерку. Нет, нельзя: малейшая оплошность может выдать его с головой и погубить все дело. Он сунул руку под стол и попробовал определить размеры ящика. Это ему удалось. Ящик был очень невелик.
«Видимо, обследование придется отложить до более удобного случая, — решил Никита Родионович, — хоть майор и торопит».
За дверью, в парикмахерской, послышались голоса. Затем шум усилился, раздались крики, ругань. Зазвенело разбитое стекло, началась возня, брань. Потом наступила тишина. Никита Родионович уловил приближающиеся к двери шаги.
