На улицах Солсбери не было ни души. Эдвард остановился на углу, наблюдая за своим домом. Из темного переулка появился человек – судя по всему, тот же, что и прежде, – и украдкой скользнул в дом.
Эдвард, спешившись, осторожно пробрался к дверям. В доме стояла тишина. Шокли вошел в арку ворот, пересек дворик и, обогнув дом, приоткрыл дверь черного хода, а потом тихо поднялся по лестнице на второй этаж.
За неплотно закрытой дверью спальни горела свеча. Эдвард заглянул в комнату, но там никого не оказалось. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Он решил спуститься, однако, заметив раскрытый ларец жены, из любопытства заглянул в него.
На месте кошеля с деньгами лежала забытая записка. Эдвард торопливо прочел ее и побледнел от ужаса. Не может быть! О таком он даже не предполагал…
Сердце сжалось от страха.
…мы с превеликой благодарностью принимаем ваши щедрые дары. Лишь только еретичку свергнут с престола и восстановят истин ную веру, вас, уважаемая госпожа, равно как и вашего брата, ожидает достойная награда на земле и в Царстве Божием.
Смею заверить вас, близится час нашего избавления от гнета блудницы вавилонской…
Иезуиты втянули Кэтрин и Джона в заговор, равносильный государственной измене.
Шокли похолодел. Предательство жены ввергло его в отчаяние. Кэтрин отправляла деньги испанским лазутчикам, желавшим свергнуть законную королеву Англии и уничтожить все, что было дорого сердцу Эдварда.
Он с горечью думал о своей покорной, смиренной жене, которая все это время лгала мужу. За размышлениями он почти забыл о таинственном госте и, спохватившись, вышел к лестнице.
У входной двери стоял высокий сухощавый старик, похожий на Фореста лишь телосложением. Кэтрин почтительно поцеловала кольцо на руке незнакомца, а он благосклонно кивнул и закутался в длинный плащ. Дверь приоткрылась, в щелку заглянул Джон Муди, – очевидно, он пришел проводить старика.
Эдвард попятился к спальне, лихорадочно раздумывая, что предпринять. Его жена замешана в заговоре, повинна в государственной измене, а он, Эдвард Шокли, – добропорядочный торговец, всецело преданный королеве, а значит, обязан известить людей Уолсингема о предательстве родственников. Кэтрин бросят в темницу, Джону грозят страшные пытки и дыба – от него потребуют назвать имена сообщников. А если Эдвард не донесет, то сам будет считаться сообщником и подвергнется тем же наказаниям.
«И все это время она мне лгала…» – с тоской думал он, вспоминая долгие годы счастливой жизни, и наконец принял решение, хотя и не знал, верно ли оно.
Эдвард Шокли опустил записку на дно ларца и тайком вышел из дому.
За женой придется приглядывать, дабы она никому не причинила вреда, даже из самых лучших побуждений.
В смутное время честным людям жить тяжело.
Спустя несколько дней Эдвард Шокли сообразил, чего на самом деле добивался Форест.
Замысел Томаса оказался весьма прост: все упиралось в его стремление возвыситься и упрочить свое положение в обществе. Признание дворянства подтверждалось назначением в мировые судьи, но этого Томас Форест уже добился. Следующей ступенью дворянской иерархии было избрание в парламент; достичь этого можно было двумя путями. Дворяне Уилтшира отправляли в парламент двух представителей, однако Пемброк обычно предоставлял эту честь древним аристократическим семействам – Пенраддокам, Тиннам из Лонглита, Хангерфордам, Момпессонам, Данверсам и еще десятку; Форестам до них было далеко. От Солсбери в парламент отправляли двух горожан; по два представителя назначались в парламент еще из пятнадцати городов графства. Всего в Уилтшире насчитывалось семнадцать избирательных округов с общим правом избрания тридцати четырех парламентариев. В графство съезжались начинающие политики со всех концов страны в поисках свободного избирательного округа; горожане, не желая оплачивать парламентские расходы своих представителей, с радостью принимали богачей, готовых платить за честь быть избранным в парламент. Вдобавок местные аристократы пользовались огромным влиянием на избирателей – представители от Уилтона назначались по велению графа Пемброка; Мальборо и Грейт-Бедвин на севере графства находились под контролем влиятельного семейства Сеймур; в нескольких округах заправлял епископ Винчестерский. Из Олд-Сарума, заброшенной крепости на холме, которая теперь принадлежала семейству Бейнтон, в парламент тоже избирали двух человек.
В поисках свободного округа для сына Томас Форест обратился к Пемброку, но граф ему отказал, предпочитая назначать доверенных людей. Безуспешными оказались и обращения к другим вельможам.
В ноябре Форест признался Эдварду Шокли:
– Мой сын хотел бы стать представителем от Солсбери. Надеюсь, ты поддержишь его избрание.
Так вот почему Форест внезапно вспомнил о старом приятеле! Этим объяснялось и приглашение на ужин, и знакомство с Уилсоном, и поездка в Уилтон-Хаус, и неожиданная забота Джайлза о бедняках. Солсбери по праву считался самым независимым округом в Уилтшире – даже графу Пемброку лишь раз удалось навязать горожанам своего представителя.
«Все надежды Форест возлагает на меня, – подумал Эдвард. – Надо же, ни лести, ни подкупа не гнушается!»
Решение далось ему легко.
На следующий день Эдвард объявил Форесту:
– Против твоего сына возражений я не имею, но городской совет назначает парламентских представителей самостоятельно. Джайлзу придется лично убеждать советников.
Форест обомлел.
– А ты его поддержишь?
– Нет, – честно признался Эдвард.
Об участии в прибыльных предприятиях Уилсона Форест больше не заговаривал.
В 1585 году Тайный совет королевы Елизаветы потребовал от Солсбери денежной помощи для подготовки к предстоящему вторжению Филиппа II.
«…Мы получили высочайшее повеление вашего величества о необходимости, в интересах короны и государства, как можно скорее обзавестись двадцатью четырьмя бочками пороха и пятью сотнями фунтов запальных фитилей, кои следует хранить в городском арсенале…
…по длительном размышлении мы с прискорбием признаем, что для приобретения вышеозначенных припасов потребны значительные суммы денег, которые придется взыскать с горожан, и без того обремененных налогами и пошлинами, а потому смиренно просим ваше величество проявить милосердие к бедственному положению города и по возможности умерить…»
Лишь после третьего гневного требования Тайного совета горожане неохотно собрали весьма скромную сумму на оборонные нужды.
Англии грозило вторжение испанской Великой армады.
Из-за растущей неприязни к католикам в 1586 году семье Джона Муди пришлось покинуть Сарум. Эдвард Шокли не стал их останавливать. Впрочем, обосновались они всего в пятнадцати милях от Солсбери, недалеко от Шафтсбери, где католикам покровительствовало семейство Филипа Говарда, графа Арундела. К Шокли иезуиты больше не приходили.
Дальнейшие события развивались с головокружительной быстротой. В 1587 году Уолсингем добился казни шотландской королевы Марии Стюарт по обвинению в государственной измене и заговоре против Елизаветы. Шотландский трон перешел к сыну Марии, Якову, который, хотя и возмущался казнью матери, войны с Англией начинать не желал. Он прекрасно понимал, что после смерти бездетной Елизаветы станет главным претендентом на анг лийский престол, а потому старался заручиться поддержкой анг личан.
Филипп II, разгневанный казнью Марии Стюарт, решил обрушить на Англию всю мощь своего огромного флота – 130 боевых кораблей. Летом на южном побережье Англии запылали факелы, подавая знак, что в Плимуте заметили галеоны Великой армады.
– Сам Дрейк бы с ними не справился, – рассказывал один из сыновей Уилсона при встрече с Шокли. – Нам просто повезло.
Действительно, Англии улыбнулась удача – неблагоприятные для испанцев ветры и морские течения разметали корабли Армады по проливу Ла-Манш и отнесли их к скалистым берегам Шотландии, а в единственной битве на море испанцы потерпели сокрушительное поражение.
Англия была спасена. На острове снова воцарился мир. Смутные времена кончились. Эдвард Шокли, доживая отведенный ему век в последние годы правления Елизаветы, с надеждой смотрел в будущее.
Раз в год его приглашали в Уилтон-Хаус, где побывало множество актерских трупп – была среди них и труппа некоего Уильяма Шекспира.
Август 1642 года
Поминки завершились, и приглашенные начали расходиться. В просторной сумрачной гостиной, облицованной деревянными панелями, родственники покойного негромко прощались с гостями, которые один за другим, огибая массивную дубовую лестницу, направлялись к дверям и выходили во двор усадьбы, залитый августовским солнцем.
