В пыльной форме, грязных сапогах.
Вот он перед вами,
Пассажиры,
Посмотрите, как устал он —
Ради вас;
Весь в пыли он —
Ради вас;
Идет он к пушкам —
Ради вас[29].
Это последнее стихотворение в моей коллекции.
Совершенно дурацкое: ни ритма, ни рифмы. Плыть под него практически невозможно.
Уже не помню, кто его написал.
Уж точно не Гёте. Стихотворение я выучила на детско-юношеской спартакиаде, в перерывах между забегами.
«Победитель спартакиады сегодня – олимпийский чемпион завтра!»
Так было написано на транспаранте у входа на стадион. Логики, конечно, никакой. Не может же каждый победитель спартакиады стать олимпийским чемпионом. Даже чисто математически.
В тот день тренер сообщил, что в спортшколу меня не берут. Результаты в забегах я показала средние, а потенциала для улучшения во мне не видят.
Так что с Олимпиадой можно было распрощаться. Я стояла под этим дурацким транспарантом и рыдала. Участвовать в международных соревнованиях было моей мечтой, а теперь все пошло прахом! Как написали в моей характеристике, я «не смогу представлять социалистическую Родину на спортивных состязаниях». В общем, конец всему!
Настроение было ниже плинтуса. Чуточку утешало только то, что открывала спартакиаду Марита Кох – наша олимпийская чемпионка в беге на 400 м и в эстафете. Потом она подошла к нам поговорить. И ничуть при этом не задавалась, а ведь она самая известная спортсменка в ГДР!
Я стояла поодаль, чувствуя себя неудачницей. Не хотелось говорить Марите, что меня не отобрали. Она, наверное, стала бы меня ободрять, но все равно было бы стыдно.
После спартакиады я начала тренироваться в бассейне с «утятами», как называли эту группу перспективные пловцы. Перед первой тренировкой ребята из моей старой команды бросали на меня сочувственные взгляды в ду́ше, а потом взяли полотенца и отправились на трибуну, где мы всегда оставляли свои вещи.
Мне же пришлось идти в противоположном направлении, к «утятам».
Нового тренера звали Ульрихом. Он представил меня остальным. Мы несколько раз проплыли четыреста метров на время. Ульрих бегал по бортику с секундомером и почти все время орал. Не тренировка, а сумасшедший дом какой-то! Да и результат теперь был совершенно не важен. Все равно лучше других нам уже никогда не проплыть.
У Андреаса в том году все шло наперекосяк. Он был не похож на себя прежнего: прогуливал школу, затевал драки с какими-то парнями, которых даже не знал.
Мы с Сакси много раз пытались его образумить, но он нас просто не слушал. А в конце сентября совсем исчез и в школе не появлялся. Мы везде его искали: и на валу, и в Барнсторфском лесу, даже в Варнемюнде. Через несколько дней Андреас объявился сам, позвонил в нашу дверь. Он был весь грязный. Попросил меня проводить его домой – боялся отца, который и так при малейшей провинности задавал ему трепку. А уж после такой выходки ему должно было влететь по первое число. Повесив головы, мы отправились на Аугустен-штрассе. Андреас тихо рассказывал, как после очередной ссоры с отцом схватил спальный мешок и поехал поездом на море, в Штральзунд. Потом пересел на паром до Хиддензее и провел несколько дней, бродя по острову. Ночевал на старом сеновале, питался – пока не кончились карманные деньги – хлебом с плавленым сыром и газировкой.
В подъезде я спросила Андреаса, почему он убежал. Он долго молчал, уставясь в пол, а потом сказал дрожащим голосом, что когда-нибудь ему исполнится восемнадцать, и это будет счастье, потому что тогда у него будет законное право съехать от родителей.
Мы тогда не знали, что это произойдет раньше – когда Андреасу будет не восемнадцать, а только шестнадцать лет.
Но и на следующий день Андреас в школу не пришел. После уроков я принесла ему домашние задания. Выглядел он ужасно, такого никогда еще не было: левый глаз заплыл, нижняя губа лопнула. Что с руками, я не видела: на нем был свитер с длинными рукавами.
Так продолжалось до конца учебного года. Андреас постоянно убегал из дома и пропускал уроки. Мы с Сакси отчаялись его разыскивать. Все равно бесполезно, он уезжал на поезде куда глаза глядят: то в Висмар, то в Нойбранденбург, то в Гревесмюлен… В школе ему вынесли несколько строгих выговоров и один – с предупреждением об отчислении. Зимой он забрался в киоск в городском парке, стащил оттуда шнапс и сигареты и продал это старшеклассникам, чтобы добыть деньги на билеты на поезд. На этом все и закончилось.
В школу пришли из Комиссии по делам несовершеннолетних. У нас было обществоведение, и Андреаса забрали прямо с урока. Сначала заставили на виду у всего класса сдать свое школьное удостоверение, а потом увели. Все бросились к окнам, хотя фрау Граль требовала, чтобы мы оставались на своих местах. Андреас шел через школьный двор, опустив голову. Один из сопровождающих крепко держал его за предплечье. Андреаса запихнули в желтый «Москвич» и… увезли.
Фрау Граль сказала, что Андреаса поместят в специнтернат на перевоспитание, чтобы сделать достойным гражданином своей страны. Ее никто не слушал, но она продолжала нудеть: там, мол, Андреасу привьют чувство коллективизма, и он не будет больше совершать противоправных поступков. А поступки эти – результат негативного влияния классовых врагов. Я ушам своим не верила! Ведь во всем был виноват его отец, а никакие не классовые враги! Сакси от возмущения заерзал на стуле. Мне пришлось ущипнуть его за руку, чтобы не встревал. И без того тошно!
После школы мне позвонила мать Андреаса. Ей никто не сообщил, что Андреаса увезли. Она меня расспрашивала и все время плакала. Потом спросила, что теперь будет с ее сыном. А что я могла ей ответить?
И еще она спросила: как вообще могло дойти до такого? Ее слова прозвучали почти как упрек. Как будто это я была во всем виновата…
* * *
– Андреас неоднократно пропускал занятия, поэтому сегодня ему объявили о возможном отчислении!
Фрау Тиль в коричневом видавшем виды бархатном платье стояла перед нами с поднятым указательным пальцем. Андреас уставился на парту.
– Это очень, очень плохо!
Сакси наклонился вперед и ткнул линейкой в спину Андреаса.
– Не бери в голову, старик!
Андреас, понурившись, пожал плечами. Видно было, что ему страшно.
– Оценки Андреаса по сравнению с прошлым годом сильно ухудшились! Он теперь не пример для класса, а совсем наоборот.
– По физкультуре он лучший, – подал голос Сакси. Класс одобрительно зашумел.
– Возможно, но успехов только в спорте недостаточно.
Сакси стукнул линейкой по столу:
– Почему-у-у это?
И шепнул нам:
– Ненавижу толстуху эту! Не человек, а мешок картошки.
– Прекратите шептаться! Как мы видим, друзья Андреаса также не оказывают на него положительного влияния. Ханна!
Фрау Тиль, пыхтя, подошла ко мне.
– Еще два года назад Андреас успевал так же хорошо, как и ты. Можешь нам объяснить, почему его оценки сползли вниз?
Отвечать было неохота.
Фрау Тиль подождала несколько секунд, покачала головой и отошла к доске.
– Ты очень разочаровала меня, Ханна.
Было непонятно, что же я сделала не так, но в любом случае лучше было просто молчать.
Неугомонный Сакси поднял руку.
– Пожалуйста, Йенс!
– Поговорите с отцом Андреаса, может, он вам что-нибудь расскажет!
– Что-о-о?
Андреас резко развернулся.
– Заткнись! – прорычал он.
Сакси взволнованно продолжал:
– Да, спроси́те его замечательного папочку! Это ведь он виноват, что Андреас бывает не в себе!
Андреас сверлил Сакси ненавидящим взглядом, но того это не останавливало.
Фрау Тиль сложила руки на груди.
– Зачем ты перед всем классом очерняешь герра Кушвица?
Сакси стиснул в руке линейку.
– Я очерняю? Да он и так уже черней некуда!
Андреас размахнулся и влепил Сакси пощечину. Тот заорал. Я повисла на руке Андреаса, чтоб он не стукнул еще раз, потеряла равновесие, и мы оба шмякнулись на линолеум.
– Вон, все трое! – взвизгнула фрау Тиль. – Забирайте вещи – и вон из класса! Не желаю вас больше видеть! Но это не останется без последствий, я вам обещаю!
Мы побросали тетрадки в ранцы и мимо фрау Тиль прошли к двери. Вид у толстухи был такой, будто она сейчас сама набросится на нас с кулаками.
Выходя из класса, Сакси с размаху грохнул дверью.
– Не оста-а-анется без после-е-едствий, – передразнил он фрау Тиль. – Обещает она!
Андреас уже пришел в себя и больше на Сакси не бросался. Мы уныло стояли в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Вокруг тишина, все на занятиях.
– Пошли куда-нибудь, – предложил Сакси. – Не то приковыляет Шнайдер и нас застукает.
Мы вышли из школы и через двор направились к спортзалу. Уселись у входа на ступеньки. Сакси пинал свой мешок для физры, словно футбольный мяч, Андреас кидал камешки в огромную, никогда не уменьшающуюся гору угля у школьной котельной. Наконец раздался звонок на перемену. Следующим уроком у нас была физкультура. Мы потащились в вонючую раздевалку. Постепенно подтянулись и остальные.
