Я чмокнул ее в макушку.
– А ты будешь Луна. Конечно, ты Луна.
Она лизнула меня в руку.
Глава 37
Самая Большая Свинья во Всей России
Так проходило лето. Не успели мы оглянуться, как листья на деревьях пожелтели, а дни стали короче. Солнце уже не светило так ярко, как прежде. Утром холод пощипывал мне пятки. Я радовался тому, что у меня отросли волосы – теперь они прикрывали мне уши и шею.
Подули ветры, начался листопад. Псам стало сложнее охотиться, ведь листья шуршали под лапами, выдавая их раньше времени. Даже Луне и Месяцу пришлось научиться тому, как правильно подкрадываться к добыче.
Однажды вечером я сидел на нашей поляне, глядя, как с березы облетают последние листья. Холодный ветер развевал мои волосы. И тут на меня навалилась грусть. Такого со мной не бывало со смерти Бабули. Слезы навернулись мне на глаза и покатились по щекам.
Луна ткнулась мне в лицо своим холодным влажным носом и слизнула соль с моей кожи.
Я зарылся лицом в ее пушистую шерстку.
– Наверное, прошел уже год, – сказал я.
Луна смотрела на меня встревожено, взгляд у нее был точь-в‑точь как у Мамуси.
– Листья падали с деревьев, только-только похолодало, когда я потерял маму, а он отвел меня в Город и бросил одного.
Я прислонился к плечу Луны. Прошел год с тех пор, как я спал в кровати. Прошел год с тех пор, как я ел с тарелки. Прошел год с тех пор, как я слышал мамин голос.
– Я больше не помню ее голос.
Я знал игривое поскуливание Месяца, знал гортанный рык Везунчика, знал звонкий лай Мамуси, знал голоса всех в моей стае. А мамин голос не помнил. И я не помнил, какого цвета были мамины глаза. Голубые, как небеса, или черные, как у Ушастика?
Встав, я стряхнул с себя грусть и сжал в руке дубинку. Дубинка была гладкой и прохладной, остатки кожи стерлись.
– Прошел год, – сказал я псам, глядя, как они потягиваются, греясь на солнце. – А это значит, что мне уже не пять лет. Мне шесть. – Я махнул дубинкой. – Я больше не маленький мальчик, хватающийся за юбку матери. Я больше не таракан, которому лишь бы забиться в угол потемнее. – Я изо всех сил ударил дубинкой по белому черепу зайца. – Если бы он пришел к нам в квартиру сейчас, я убил бы его.
То утро выдалось холодным и морозным. Я забрался на наше дерево и вытащил из гамака штаны, свитер, носки и ботинки. Надев штаны, я улыбнулся. Они уже не были мне велики. Рукава свитера больше не закрывали мне пальцы. Ботинки сильно жали, поэтому я оставил их и пошел с собаками прогуляться.
Мы шли по тропинке в дальней части леса. Сюда мы забредали нечасто – почему-то тут мне становилось страшно, хотя я и не понимал почему. Наверное, все дело в том, что тут начиналась чащоба, а потому свет не проникал сквозь густые заросли. А может, я боялся тумана, который всегда клубился в этой части леса. Но охотиться в последнее время стало не на кого, а псам нужна была еда. Теперь, когда настали холода, все меньше людей приезжало в парк развлечений, и мне сложно было найти пропитание для всех нас.
Мы шли по сырому темному лесу.
– Зато вчера, когда шел дождь, мы не слышали, как шумит в ветвях ветер, – шепнул я Луне.
И все же мне было страшно.
И тут впереди я услышал какое-то похрюкивание. Мы замерли на месте. Дымок – он, как всегда, шел впереди – поднял голову и принюхался, навострив уши. Из кустов донесся шорох.
Дымок озадаченно оглянулся на меня. Такого запаха он раньше не слышал. У меня по спине побежали мурашки.
Похрюкивание повторилось, на этот раз ближе. В тумане вспыхнули алые глаза. Мелькнуло что-то белое.
Я присел.
– Нужно уходить, – шепнул я Дымку.
И в этот миг Месяц рванулся вперед.
– Нет! – крикнул я.
Месяц залаял, зарычал. Щелкнули зубы. Раздался испуганный визг.
Месяц выбежал из тумана, глаза его расширились от ужаса, хвост был поджат.
А за ним неслась Самая Большая Свинья во Всей России.
– Бежим! – рявкнул я.
Свинья оказалась поразительно проворной.
Изо рта у нее торчали два огромных клыка, изогнутых, точно полумесяцы.
Свинья поддела Месяца клыками и отшвырнула в сторону. Мамуся набросилась на чудовище и впилась зубами ему в глотку, но зверь отбросил в сторону и ее. Он как раз намеревался пронзить собаку клыками, когда Везунчик и Дымок поспешили на помощь. Везунчик схватил свинью за ухо, а Дымок вцепился ей в заднюю ногу.
Это похожее на свинью существо завопило от ярости и боли. Оно стряхнуло Везунчика, словно пес был лишь надоедливой мухой. Оно повернуло голову и ударило Дымка клыками. Дымок взвизгнул от боли и перекатился на бок. Свинья наклонила голову, ее клыки были направлены на живот Дымка. Она ударила передней ногой о землю.
– Нет! – зарычал я.
Чудовище оглянулось на меня. Его красные глазки светились ненавистью. Занеся дубинку, я обрушил свое оружие противнику на плечо.
Бух!
Монстр отпрянул. Дымок вскочил, из раны на его боку текла кровь.
Разъяренное создание набросилось на меня и укусило за ногу. Клыки пробили мне штаны и вонзились в плоть.
Заорав от боли, я упал на спину. Свинья изготовилась к новой атаке.
Но и Луна, и Дымок, и Везунчик кинулись ей наперерез. Кровь, клочья шерсти, рев, визг – этим наполнился мой мир в то мгновение.
Поднявшись, я занес дубинку. Дымок взглянул на меня, сжимая зубы на шее свиньи.
«Давай!» – скомандовал он.
Собаки замерли. Я смотрел врагу в глаза.
Дубинка обрушилась на голову свиньи с такой силой, что ее рукоять раскололась надвое.
Ноги чудовища подогнулись. На миг в красных глазах вновь вспыхнула ненависть, а потом они погасли.
У меня подогнулись колени, и я опустился на влажную, залитую кровью палую листву, ловя воздух ртом.
Псы обнюхали поверженного врага. Везунчик слизнул кровь с его уха. Мамуся тронула лапой бок зверя. Он не шевелился.
Дрожа, я смотрел, как псы разрывают кабана на части.
«Мне всего шесть лет, – подумал я. – И я уже убивал».
У меня сжался желудок, и меня вырвало на траву.
Два дня след от укуса болел и гноился. Нога у меня горела, в ней пульсировала кровь. Меня бросало то в жар, то в холод. Я проваливался в лихорадочный бред, и в моих видениях за мной гонялись огромные черные чудовища с пылающими желтыми глазами. Иногда меня преследовали громадные крылатые волки, иногда – Баба-яга. Иногда за мной гонялся он.
Я вскидывался с криком, и всегда рядом были псы: Луна и Месяц спали у меня под боком, Ушастик и Везунчик лежали у моих ног, Мамуся вылизывала рану Дымка.
Однажды мне приснились мамины руки. Мама убрала мокрый локон, прилипший к моему лбу, и отерла мне лицо влажным полотенцем.
– Мишка, – сказала она. – Мишка, мой храбрый мальчик.
– Мама! – Я открыл глаза.
Я ожидал увидеть ее лицо, которое я уже не помнил. Но это не мама вытирала мне пот. Надо мной склонилась Мамуся, она облизывала мне лоб шершавым языком.
Рядом с ней, заглядывая мне в глаза, стоял Дымок.
«Храбрый мальчик, – сказал он. – Храбрый Мальчик».
Глава 38
Возвращение в Город
Зима в этом году пришла рано. Зима пришла, и люди покинули парк развлечений с колесом обозрения. Ларьки закрылись, урны были пусты, пруд с утками, возле которого мы находили яйца, затянуло льдом. Пролежав три месяца на дереве, мой свитер прохудился, башмаки жали, да и куртки у меня не было.
С каждым днем становилось все холоднее, и каждый день я говорил псам: «Нам пора уходить». И все же мы оставались в нашем доме под деревом.
А потом повалил снег. Снежинки не кружили в небесах, как в прошлом году, не предупредили нас о своем появлении заранее. Однажды все просто завалило снегом. Не было его – и вот он уже тут.
Мы проснулись в темноте. Воздух в норе под деревом был сырым и затхлым. Выбравшись из-под Луны и Ушастика, я на ощупь протиснулся к выходу. Моя рука натолкнулась на толщу снега. Я провел пальцами вдоль преграды. Только грязь, корни и снег. Нас завалило.
Сердце гулко стучало у меня в груди. Я бросился на снеговую стену. Без толку. Ушастик принюхался к снегу.
– Мы в ловушке, – сказал я.
Ушастик заскулил, затем залаял. Мамуся, Луна и Месяц тоже начали лаять. Ответный лай донесся с той стороны стены. Везунчик! Ему вторил другой голос, более хриплый. Дымок.
– Наверное, они вышли наружу еще до того, как нас завалило, – предположил я. – Эй, мы тут в ловушке! Помогите нам!
Лай сменился мерным шкряб-шкряб-шкряб.
Мамуся и ее дети принялись раскапывать снег с нашей стороны. Хлопья летели во все стороны, а затем…
Свет! Свет. И черный нос, ткнувшийся мне в лицо. Мы продолжали рыть, пока не выбрались наружу.
