Я прилагал все усилия, чтобы не сталкиваться с другими детьми на улицах. Я видел, как они просят милостыню, дерутся, плачут. Видел, как они засовывают головы в пакеты и глубоко дышат. Видел, как они напиваются. Видел, как они болеют. Они замерзали насмерть в картонных коробках, в подворотнях, на канализационных люках. Приезжала милиция, милиционеры тыкали мертвое тело дубинкой, затем на улице появлялась скорая, и тело забирали. Той зимой многие умерли, и вой сирен – милиции и скорой помощи – слышался часто.
Мы ездили на поездах.
Однажды, дожидаясь последнего поезда, мы увидели банду Ворон. Каблуки их кованых башмаков стучали по мраморному полу. Этот звук был похож на выстрелы. У одного из Ворон была длинная палка в руках, и он планомерно разбивал ею светильники на станции. Другой потребовал у людей на платформе, чтобы те отдали ему свои деньги.
А потом они заметили меня.
Мальчишка с длинной палкой остановился и указал на меня.
– Эй, ты тот самый малой. Ну, тот, что живет с псами.
Пожав плечами, я отвернулся.
Они подошли поближе.
Тот, что был повыше, достал из‑за уха сигарету и сунул ее в рот.
– Ага, точняк, я про тебя слышал. Мальчишка живет с псами.
Он подкурил сигарету и бросил спичку мне под ноги. Ушастик отпрянул в ужасе. Я зарычал, оскалившись.
Вороны зашлись от смеха.
– Он думает, что он собака! – Парень достал нож, от его взгляда веяло холодом. – Посмотрим, умеешь ли ты попрошайничать, как собачонка!
Я гавкнул.
Из тени вышли остальные псы. Они окружили Ворон. Моя стая собралась вокруг мальчишек. Собаки рычали. Мне болезненно захотелось ощутить вес дубинки в моей руке, но дубинка осталась в лесу, под снегом.
– Они убьют вас, если вы подойдете, – заявил я.
– Думаешь, мы испугаемся малого и его собак? – хмыкнул первый.
Но их глаза говорили другое.
– Просто отдай нам деньги, которые ты получил сегодня, и мы оставим тебя и твоих шелудивых тварей в покое, – сказал парень с палкой.
Я сунул руку в карман штанов и сжал пальцы на рукояти ножа.
– Конечно.
А потом…
– Вам что, делать больше нечего, как развлекаться с малышней и собаками? – лениво протянул кто-то за моей спиной.
Я оглянулся.
В свете приближающегося поезда, пуская сигаретный дым из ноздрей и сжимая в руке черный пистолет, стоял Рудик.
Я охнул.
Рудик не смотрел на меня.
– Я знаю, на кого вы работаете, – сказал он Воронам. – Интересно, как он отнесется к моим словам о том, что вы играете в бирюльки вместо того, чтобы делом заниматься?
– Мы просто решили немного поразвлечься, Рудя. – Парень натужно сглотнул, и кадык на его горле дернулся.
Зашипев, рядом с нами остановился поезд. Рудик бросил окурок на пол и затушил его носком блестящего черного ботинка.
Дверь вагона открылась.
На мгновение Рудик посмотрел на меня и махнул пистолетом.
– Иди, – скомандовал он.
Мы с псами поспешно прошли в последний вагон. У меня стучало в ушах.
– И почему я все время спасаю твою задницу? – Рудик шлепнулся на пол вагона рядом с нами.
Дымок зарычал. Луна оскалилась.
– Отзови своих псов, – устало пробормотал Рудик, пряча пистолет в карман куртки.
Я поговорил с собаками. Рычание прекратилось, но они не сводили глаз с рук Рудика.
Какое-то время мы ехали в тишине.
– Я не думал, что ты выживешь, – покачал головой Рудик.
Пожав плечами, я погладил Ушастика по груди.
Рудик, запрокинув голову, прижался затылком к стенке вагона и закрыл глаза. Поезд, стуча, ехал по рельсам. Я постепенно успокоился.
– Как тебе это удалось?
– Что?
– Выжить, – открыв глаза, Рудик посмотрел на меня. – Как ты пережил зиму, укрылся от милиции и таких бандитов, как я?
Ушастик вздохнул и положил голову мне на колени. Луна прижалась ко мне, я чувствовал тепло ее тела. Остальные не сводили глаз с Рудика.
– Стая, – сказал я.
– Стая, – кивнул Рудик.
Поезд остановился, и Рудик поднялся. Сунув руку в карман черных джинсов, он достал пригоршню купюр и бросил их к моим ногам.
– У тебя сохранилась та книга сказок? – Его голос был взрослым, но лицо на мгновение сделалось детским.
– Я ее потерял. – Я покачал головой.
– Жаль. – Рудик отвернулся.
Дверь вагона открылась. Коснувшись двумя пальцами края шапки, Рудя развернулся и вышел на платформу. Не оглядываясь, он побрел по коридору.
Больше я его не видел.
Глава 40
Переломный момент
День за днем валил снег. Милиция гоняла детей и бомжей из метро. Беспризорники исчезли с городских улиц, устроившись у теплых труб под землей. Бомжи спали в подъездах жилых домов. В мусорные баки за ресторанами и кафе, где я раньше добывал еду, набился снег. Все, что мы ели, заледенело.
Мы все больше уставали, мерзли, злились. Иногда мне хотелось уснуть в теплом вагоне, и мысль о том, что нужно выходить на жгучий холод, под снег, идти против ветра и искать еду для всех нас, выводила меня из себя.
– Почему вы сами не можете найти себе еду? – закричал я на псов.
Стоял вечер, я копался в заснеженном мусорном баке. Ушастик заскулил. Везунчик махнул хвостом.
– Если бы не вы, я бы уже растолстел. – Я схватил гнилую картофелину и бросил ее в Ушастика.
Картофелина отскочила от его бока и покатилась по снегу. Месяц тут же бросился к ней. Везунчик залаял от восторга: он решил, что я придумал новую игру.
– Я не шучу! – рявкнул я.
Мамуся и Луна обеспокоенно уставились на меня.
– Вы разленились! Вы ленивые, глупые псы! – Я принялся швырять в них мерзлой морковкой, луком, костями, хлебом.
Собаки вскоре поняли, что это не игра. Они отшатнулись, испугавшись моего гнева. В их глазах читалась мольба.
«Прекрати», – сказал Дымок.
– Ах, значит, теперь ты решил поговорить со мной! За эти месяцы и слова не произнес, а теперь командуешь!
Я изо всех сил швырнул в Дымка замерзшим кочаном капусты. Кочан попал ему в голову. Вскрикнув от боли, Дымок отпрыгнул назад. Псы уставились на меня, будто я был каким-то чудовищем с алыми глазами. Я больше не был их Мальчиком, не был одним из них. Я стал Чужим.
Дымок, встряхнувшись, смерил меня холодным взглядом.
– Я… – Слова замерзли у меня в горле.
Дымок отрывисто гавкнул и потрусил к выходу из переулка. Псы смотрели то на него, то на меня. Я стоял на кучке мусора, присыпанной снегом, лицо у меня раскраснелось, я дрожал.
Отчаяние и мысли о прожитых днях и днях, которые еще предстояло прожить, охватили меня.
– Уходите! – рявкнул я. – Просто убирайтесь вон! Вы мне не нужны!
Псы прижали уши, поджали хвосты и уныло побрели вслед за Дымком.
Я смотрел на огромное, лишенное моих псов пространство вокруг. Я упал на колени, задыхаясь. Я ждал. Я смотрел. Конечно, они вернутся. Везунчик будет улыбаться и вилять хвостом, Мамуся слизнет слезы с моего лица, Ушастик запрыгнет мне на колени, и в глазах у них – у всех, даже у Дымка, – будет написано: «Мы простили тебя».
В переулке подул ветер, и я слез с кучи мусора. Свинцовое небо давило на меня.
«Сейчас они вернутся», – мысленно повторял я.
Небеса разверзлись, повалил снег. Я забрался в пустую картонную коробку и свернулся клубком. Я прижал колени к груди и принялся раскачиваться взад-вперед.
Послышались чьи-то тихие шаги.
Они вернулись!
– Простите меня! Я… – Я выглянул из коробки.
На меня уставился огромный черный кот, его зеленые глаза поблескивали. Во рту кот нес крысу.
Вернувшись обратно в коробку, я спрятал лицо в ладонях.
– Я совсем один. У меня никого нет, совсем никого. – Я плакал, меня била крупная дрожь.
Вечер сменился ночью.
Проснулся я оттого, что что-то теплое и влажное коснулось моего лица.
– Мама, – пробормотал я, стуча зубами.
Я протянул руки и обнял Мамусю за шею, зарываясь лицом в ее пушистый мех. Ушастик запрыгнул мне на колени и начал обнюхивать мою шею. Луна и Месяц попытались забраться в коробку, но там не хватало места для мальчика и четырех собак. Я вылез наружу.
Переулок освещала луна, снег поблескивал, сугробы доходили мне до колен.
Псы сгрудились вокруг меня, лизали мне руки, повизгивали.
– Простите меня, – прошептал я. – Я не хотел вас обидеть. – Я гладил их одного за другим. – Вы самые лучшие псы, самая лучшая семья.
Везунчик бросил к моим ногам сосиску.
Я рассмеялся.
– У кого ты ее украл, мой маленький воришка?
Он вильнул хвостом. Глаза у Везунчика озорно поблескивали.
«Мальчик…»
Я оглянулся.
Дымок.
Его шерсть блеснула в свете луны.
«Дымок», – я протянул руку.
Впервые за все это время он ткнулся носом мне в ладонь. Я погладил его серебристо-серую голову, потрепал густой мех у него на шее. Его глаза светились желтым в лунных лучах.
