— Сэр, раз уж мы заговорили об исках, есть еще кое-что, что нам надо обсудить. Это стало настоящей проблемой…
— Этот урод из Канзаса?
— Да.
Фолкс задумался. Шло время, продюсеры начали нервно переглядываться.
— Ладно, — наконец сказал он. — Шаг первый — выпустите пресс-релиз. Накрутите количество подписчиков, пусть думают, что на следующий эпизод «Прайм-тайм» у нас сотни тысяч голосов. Пустите журналистам пыль в глаза. Подождем пару дней, заинтересуем их. Потом пошлите обезьянам пиво и пистолеты и убедитесь, что курки взведены. А покуда избавимся от петиции.
— Как? — спросила блондинка.
Фолкс положил руки на стол и посмотрел по очереди на каждого продюсера. Глаза его горели огнем.
— Позвоните этому уроду. Скажите, если он хочет больше денег, он может их заработать. Притащите его сюда. А в пресс-релизе сообщите, что теперь у нас в штате добросовестный и квалифицированный эксперт, потому что главная наша забота — здоровье и комфорт и бла-бла-бла… — Фолкс откинулся в кресле и помахал рукой возле уха. — Сами знаете, что говорить.
Шум над головой Джона стих только в шесть сорок восемь. Когда музыка смолкла и кровать скрипнула под упавшими на нее телами, Джон какое-то время боролся с искушением врубить на полную громкость телевизор.
Аманда никогда не была ранней пташкой, но Джон все равно позвонил без минуты семь.
— Алло? — раздраженно сказала она, и Джон понял, что у нее еще только шесть утра.
— Малыш?
Аманда запнулась всего на секунду.
— Что?
Джон слышал на заднем плане какое-то постукивание, наверное, Аманда решила навести порядок в шкафчике в ванной.
— Малыш, прости меня за вчерашнее. Я выпил пива на голодный желудок, и ты застала меня врасплох. Я знаю, мы говорили о том, чтобы завести детей, но я не думал, что мы на стадии, когда говорят о тестах на беременность. Я имею в виду, что думал, что мы просто не будем предохраняться. А потом я запаниковал и попробовал отшутиться — и тут облажался. Прости меня.
— Если ты не хочешь детей, я должна знать об этом сейчас, пока еще ничего не случилось, — сказала Аманда тихим голосом.
Утром мысль об отцовстве пугала уже не так сильно.
— Мне и так, и так хорошо. — Джон постарался говорить безразлично, но по наступившей тишине на том конце провода он понял, что взял не ту ноту. — Послушай, если ты будешь счастлива, то и я буду счастлив. Мы нарожаем кучу детей и доведем всех наших родителей до экстаза. Годится?
— Годится, — сказала Аманда, но в голосе ее все равно было что-то странное.
Джон нахмурился.
— С тобой все в порядке? Что-то еще случилось?
— Так, ерунда, — тихо ответила Аманда.
— Что за ерунда?
Молчание.
— Аманда? Что случилось?
— Шон ко мне приставал. Больше ничего.
— Что? Шон? Я думал, он гей!
— И я тоже. Я даже встречалась с его парнем. Но, как я понимаю, он трахается на два фронта.
— Что этот подонок тебе сделал? — делая ударение на каждом слове, спросил Джон.
— Ничего серьезного. Пожалуйста, не дури, не надо приезжать сюда и убивать его.
Джон не мог за себя поручиться.
— Что он сделал? — сквозь зубы спросил он.
— Мы были на вечеринке. Он обнял меня за талию, это, если парень — гей, как ты понимаешь, ничего не значит. А потом он стал покусывать меня за мочку уха. Я сказала, чтобы он отвалил. И когда он наконец понял, что я серьезно, он отвалил. Как видишь, ничего страшного. Он немного перебрал. Просто теперь мне как-то некомфортно с ним работать. И мне кажется, если он захочет, то он сможет меня заменить.* * *
После этого разговора Джон почувствовал себя совершенно разбитым. Он по собственному опыту знал, какими свиньями могут быть мужчины. Потому что сам был таким.
Это случилось в Неделю первокурсника, а он и был первокурсником. Это было его единственным оправданием. Родители «сбросили» его возле общежития всего восемь дней назад, и теперь он тестировал свое новенькое фальшивое удостоверение личности в пивном баре с липким полом под названием «Насти Хаммер Тэпрум». Посетители этого заведения добавляли соль в свои разбавленные напитки. Он из кожи вон лез, чтобы показать, что умеет пить, хотя на самом деле совсем этого не умел.
Жинетт Пайнгар обслуживала столики. Ей было около сорока, то есть в то время Джону она казалась старухой, но у нее были красивые ноги, а полумрак в баре был ей к лицу. Из-за одного только имени он сразу почувствовал тягу к ней. Как может Тигпен не симпатизировать Пайнгар? («Пойло и уксус, — вздыхала она, — и так всю мою жизнь. Каждый мой дружок, от которого я это слышала, думал, что он первый такой остряк».) В какой-то момент, когда лицо у него стало бледно-зеленым, она принесла ему розовое маринованное яйцо из огромного кувшина на стойке. Вероятно, она решила, что это благотворно подействует на его желудок. Он от всего сердца ее поблагодарил и зажал яйцо в кулаке, потому что от одного только запаха этого яйца в желудке у него поднялся девятибалльный шторм.
Джона передернуло. Он до сих пор не знал, получилось у него переспать с этой женщиной или нет. Остались лишь какие-то обрывочные воспоминания. Вот он стоит на голове, кто-то приставил воронку к его рту, а люди вокруг орут и подбадривают, пока он давится нескончаемым потоком пива. Кто-то добавляет в пиво виски, в стаканы, в кружки. Люди кричат: «Хо-о! Хо-о! Хо-о!», а он пьет и захлебывается. А потом вдруг рядом оказалась она, а потом — упс! — его закидывают в автобус, потом — он стоит на коленях и цепляется за края унитаза. Дальше — пробел в несколько часов. Когда он проснулся, Пайнгар принялась ему все пересказывать, а он лежал и молчал, но всем своим существом умолял потолок перестать вращаться.
Ретируясь из спальни, он подобрал с пола одежду и обещал позвонить. Обещать не стоило, потому что он знал, что не позвонит, но ему показалось, что нехорошо уходить молча. И уж тем более нельзя говорить женщине, в спальне которой провел ночь, что ты понятия не имеешь, что на тебя нашло накануне (кроме дюжины порций пива с виски) и что твое самое большое желание больше никогда в жизни с ней не встретиться.
В кампусе ребята хохотали, как будто он сделал что-то выдающееся. Еще сильнее они стали смеяться, когда он стал умолять их не рассказывать об этом Аманде, с которой познакомился несколько дней назад. Джон вышел из аудитории, поднял голову и в конце коридора увидел ее. Силуэт девушки с золотым нимбом волос. На ней были джинсы, ковбойские сапоги и хлопчатобумажная футболка бледно-лилового цвета. Она шла медленно и уверенно, от бедра, как модель на подиуме. Волосы покачивались в такт ее шагам. Джон влюбился в нее без памяти еще до того, как узнал ее имя.
Спустя две недели, когда они шли поужинать, на противоположной стороне улицы Джон заметил Жинетт. Она тоже его заметила и бросилась через дорогу, не обращая внимания на машины. Добравшись до них, она встала на цыпочки в своих замызганных брезентовых туфлях и обрушила на Джона поток ругани. Глаза ее сверкали, она тыкала в него пальцем и брызгала слюной. Покончив с Джоном, Жинетт повернулась к Аманде и сказала ей, что Джон лживый подонок и что, если она не дура, она бросит его прямо сейчас.
Жинетт выдохлась и пошла прочь, расталкивая прохожих плечами. Аманда с отвисшей челюстью смотрела ей вслед, а Джон был вынужден во всем признаться. Это было последнее, о чем он хотел бы говорить на их третьем свидании, но Жинетт не оставила ему выхода. Почему Аманда тогда не ушла, он так и не узнал.
С убийством Шона можно и обождать, у Джона было еще дело, которое надо было сделать. Сначала — кофе. Большой. Потом он решил съездить к Дому обезьян, оценить протестующих, разобраться, зачем они вообще там собираются, потому что у него складывалось впечатление, что порой эти люди не имеют никакого отношения к обезьянам. Главной его целью было определить, присутствуют ли там члены Лиги освобождения Земли («освободив» обезьян, они должны были проявить интерес к этому предприятию), и взять интервью у Кена Фолкса. Джон надеялся навести мосты прямо на месте, а в случае неудачи намеревался продолжить поиски в баре «Мохиган мун». Если и там прихвостней Фолкса не окажется, он позвонит прямо в «Фолкс Энтерпрайсиз» и попросит о встрече. Это еще никому не удавалось, хотя Фолкс время от времени показывался перед камерами. Он бессовестно рекламировал свое шоу, а потом исчезал, так и не ответив ни на один вопрос. Видимо, не хотел связываться ни с какими средствами массовой информации, но раз уж Джон, как и сам Фолкс, ушел из легальных СМИ, возможно, у него как раз есть шанс. Возможно, если он приглянется Фолксу — рыбак рыбака видит издалека — или пообещает сделать ему рекламу…
Джон подъехал к заправке, чтобы позавтракать и выпить кофе. После недолгих раздумий он купил засохший хот-дог с электрогриля и поехал к Дому обезьян.
В новостях Джон видел, что вокруг Дома обезьян собираются люди, но к этому он не был готов — за полмили от места тонкая цепочка бредущих вдоль дороги людей начала расширяться. Вскоре они уже шли толпой, не обращая никакого внимания на машины. В конце концов Джону пришлось сбавить скорость до пешеходной. Потом он чуть не переехал тощего парня с сальным хвостом и в сандалиях на толстой подошве. Не переехал только потому, что тот развернулся, грохнул кулаком по капоту и заорал, приблизив бородатое лицо к ветровому стеклу:
