Киритсис твердил себе, что это лишь в интересах самой Марии. Пока что слишком мало известно о побочных эффектах новых препаратов, и он не хотел, чтобы Мария оказалась на первой линии фронта в этом эксперименте. Успеется.
Однажды утром в начале того лета, когда лодка шла от Крита к островку, Киритсис спросил Гиоргиса, бывал ли тот на Спиналонге дальше, чем на берегу перед крепостной стеной.
– Конечно нет, – с удивлением откликнулся Гиоргис. – Мне это и в голову не приходило. Такое не разрешается.
– Но ты мог бы навещать Марию в ее доме, – сказал доктор. – Риска тут почти никакого.
Киритсис, теперь хорошо знавший, как именно развивается болезнь Марии, понимал, что шанс Гиоргиса заразиться от дочери – один к миллиону. На поверхности плоских пятен на коже Марии бацилл не было, и если Гиоргис не стал бы контактировать напрямую с какой-то раной на коже дочери, теоретически он никак не мог подхватить лепру.
Гиоргис задумался. Ни ему, ни Марии в голову никогда не приходило, что они могли бы проводить время вместе в доме Марии. Это ведь было бы намного приятнее и удобней, чем встречаться на берегу, где зимой дули резкие ветра, а летом палило солнце. Лучше ничего и не придумаешь.
– Я поговорю с Никосом Пападимитриу об этом и узнаю, каково мнение доктора Лапакиса, но не вижу причин к тому, чтобы не допустить такого.
– Но что подумают в Плаке, если узнают, что я хожу прямо в колонию, а не просто доставляю припасы на берег?
– Ну, на твоем месте я бы об этом помалкивал. Ты знаешь не хуже меня, как на все это смотрят люди на Крите. Им ведь кажется, что проказа передается при простом рукопожатии или ее вообще можно подхватить, оказавшись в одной комнате с больным. Так что если им станет известно, что ты пьешь кофе в том самом доме, где живет больной человек… думаю, последствия не заставят себя ждать.
Гиоргис лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что доктор Киритсис прав. Он слишком хорошо знал все предрассудки относительно проказы, он столько лет подряд выслушивал слова невежественных глупцов и даже тех людей, которые назвали себя его друзьями. Но как было бы здорово посидеть рядом с милой дочерью за чашкой кофе или стаканчиком крепкого узо. Неужели такое действительно возможно?
Киритсис в тот же день поговорил со старостой острова и спросил мнения доктора Лапакиса. И когда вечером он снова увидел Гиоргиса, то уже смог сообщить ему, что визиты к дочери официально одобрены.
– Так что если тебе захочется пройти через тот туннель, – сказал Киритсис, – ты можешь это сделать.
Гиоргис просто не верил собственным ушам. Он давным-давно не ощущал такого радостного волнения, он горел нетерпением, ему хотелось увидеть Марию и рассказать о предложении Киритсиса. И едва утром в ближайшую пятницу Гиоргис сошел на берег, как Мария поняла, что случилось что-то хорошее, – отец буквально сиял.
– Я могу прийти к тебе в гости, домой! – выпалил он. – И ты сможешь угостить меня кофе.
– Что? Прямо сейчас? Поверить не могу… Ты уверен? – недоверчиво откликнулась Мария.
Вроде бы событие выглядело самым простым, но оно было истинной драгоценностью. Гиоргис, как его жена и дочь до него, с трепетом вошел в темный туннель, который вел сквозь мощную крепостную стену. Когда же он снова вышел на яркий свет колонии прокаженных, для него поселок стал таким же открытием, как и для них.
В начале июня было уже тепло. Хотя позже яркие краски должны были затянуться летней дымкой, в первый момент Гиоргис был буквально ошеломлен красотой представшей перед ним картины. Целые волны алых гераней спадали из огромных вазонов, в тени розового, как леденец, олеандра играл выводок пестрых котят, а темно-зеленая пальма мягко покачивалась рядом с ярко-синей дверью лавки скобяных товаров. Сверкающие, как серебро, сковороды висели длинным рядом, отражая солнечные лучи. Почти перед каждой дверью стояли большие горшки с ярким зеленым базиликом, готовым придать аромат даже самым скучным блюдам. Да, такого Гиоргис и вообразить не мог.
Мария была так же взволнована, как ее отец, но в то же время немного нервничала из-за его прихода. Ей не хотелось, чтобы он так далеко заходил в колонию прокаженных, и не только потому, что он привлекал к себе любопытные взгляды, но и потому, что это могло вызвать зависть и недовольство других больных. Ей хотелось сохранить отца только для себя, для себя одной.
– Сюда, отец, – сказала она, уводя Гиоргиса с главной улицы на небольшую площадь, рядом с которой стоял ее дом.
Отперев дверь, Мария впустила отца внутрь. И вскоре маленький дом наполнился ароматом кофе, вскипевшим в кофейнике с ситечком, а на столе появилась тарелка пахлавы.
– Добро пожаловать, – сказала Мария.
Гиоргис, вообще-то, не очень хорошо представлял себе, что именно он ожидал увидеть, но уж точно не это. Перед ним была копия его собственного дома в Плаке. Он узнал фотографии, иконы и фарфор, и все было таким же, как у него. Гиоргис смутно припомнил, что Элени просила привезти кое-какие тарелки и чашки из семейного сервиза, чтобы она могла есть с такой же посуды, как ее родные. А потом все эти вещи остались у Элпиды, и она сохранила их после смерти его жены. Теперь все перешло в руки Марии. Гиоргис увидел и скатерти и накидки, над вышивкой которых долгие месяцы трудилась Мария, и Гиоргиса охватила печаль при мысли о доме Маноли в оливковой роще, для которого создавались все эти вещи.
Они сели за стол, и Мария разлила кофе.
– Даже и не мечтал, что когда-нибудь снова буду сидеть с тобой за столом, дочка, – покачал головой Гиоргис.
– Да и я тоже, – откликнулась Мария.
– Мы должны поблагодарить за это доктора Киритсиса, – сказал Гиоргис. – У него, конечно, очень современные взгляды, но мне это нравится.
– Но что скажут твои друзья в Плаке, когда ты им расскажешь, что стал ходить в гости прямо в колонию?
– А я им не скажу. Ты и сама знаешь, что они подумают. Они все держатся того же мнения о Спиналонге, как и прежде. Хотя они и далеко от островка и их отделяет от него вода, им все равно кажется, что проказу может принести ветром. Если бы они узнали, что я прихожу в твой дом, они бы, пожалуй, больше не пустили меня в бар!
Последнее замечание прозвучало весьма беспечно, однако Мария произнесла с опаской:
– Да, наверное, будет лучше, если ты промолчишь. Их и так беспокоит то, что ты сюда часто приезжаешь.
– Это верно. Кое-кто даже подозревает, что я каким-то образом привез бациллу через пролив и сам тебя заразил.
Мария пришла в ужас от мысли о том, что ее болезнь питает подобные страхи в деревне, и встревожилась, поскольку ее отец мог столкнуться с предрассудками, от которых не были свободны даже самые старые его друзья, люди, с которыми он вместе вырос. Ох, если бы они увидели их сейчас: отец и дочь сидят за столом, едят самые лучшие сладости из того, что можно купить за деньги. Ничто не могло быть дальше от общих представлений о колонии прокаженных. Но раздражение Марии из-за всех невежественных разговоров на Крите не могли испортить ей этот момент.
Когда они покончили с кофе, пришло время прощаться.
– Отец, как ты думаешь, а Фотини могла бы как-нибудь сюда прийти?
– Уверен, что могла бы, но ты сама спроси ее в понедельник.
– Просто все это… так похоже на обычную жизнь. Пить кофе с кем-нибудь… Я даже объяснить тебе не могу, что это для меня значит.
Мария, обычно так тщательно следившая за своими чувствами, на этот раз не совладала с голосом. Гиоргис встал, собираясь уходить.
– Не беспокойся, Мария, – сказал он. – Я уверен, она к тебе придет. И я тоже.
Они вернулись на берег, к лодке, и Мария на прощание помахала отцу рукой.
Едва вернувшись в Плаку, Гиоргис не стал тянуть время и поспешил рассказать Фотини, что побывал в доме Марии, и подруга его дочери без малейших колебаний спросила, когда и она сможет сделать то же самое. Кое-кто счел бы это безрассудным, но Фотини гораздо больше других знала о том, как именно передается проказа, и в следующий свой визит на остров она, едва выйдя из лодки, схватила Марию за руку.
– Пошли, – потребовала она, – я хочу увидеть твой дом.
Мария просияла. Они вместе прошли сквозь туннель и вскоре уже стояли перед дверью дома Марии. Внутри царила приветливая прохлада, а вместо крепкого кофе девушки пили канеладу – охлажденный напиток с корицей, который обе обожали с детства.
– Как это мило с твоей стороны, прийти сюда, – улыбнулась Мария. – Знаешь, я ведь представляла, что буду здесь жить в полном одиночестве. А когда в доме бывают гости, это же совсем другое дело!
– Ну да, и это гораздо приятнее, чем сидеть на жаре под тем деревом, – согласилась Фотини. – Я теперь вижу, как ты живешь на самом деле.
