– Незачем тратить силы на захолустную провинцию, – говорили ему советники. – Налогов они не платят, имперских чиновников изгнали. Вот пусть теперь сами о себе позаботятся.
Впервые за четыре века Римская империя отвернулась от Британии. С тех пор прошло двадцать лет.
Поначалу в Саруме особых перемен не заметили. Местные жители своими силами отражали редкие набеги саксонских и ирландских пиратов, а когда в Сарум явились беглые галльские рабы-багауды и подожгли амбар с зерном, Нуминций собрал небольшой отряд и прогнал грабителей из долины.
Констанция больше тревожило другое: в провинции больше не чеканили звонкой монеты, торговля с Галлией прекратилась, денег на содержание флота не хватало и защищать остров было некому. Оставшимся в Британии легионерам жалованья не платили – солдатам приходилось искать себе другие занятия, а некоторые даже продавали себя в рабство. Констанций был вынужден отказаться от особняка в Венте – город обнищал и пришел в запустение. С каж дым годом дела шли все хуже и хуже.
Однажды до Сарума дошли слухи, что саксонские пираты собираются напасть на беззащитный остров. Констанций отказывался верить тревожным вестям, но торговец из Лондиниума утверждал, что своими глазами видел огромный флот саксов на восточном побережье. Жителей охватила паника. В Венте и Каллеве спешно укрепляли городские стены; магистрат Каллевы выписал из Лондиниума отряд германских наемников, и магистрат Венты подумывал сделать то же самое.
С этого и началась ссора между Петром и Констанцием.
– Я поеду в Венту и найму десяток германских солдат, – заявил Петр. – Разместим их в Сорбиодуне. Нельзя оставлять имение без защиты.
Констанций наотрез отказался, сын вспылил и…
Нет, пора молить Бога о защите. Господь наставит на верный путь. А после молитвы надо помириться с сыном.
Констанций не подозревал, что ждать милосердия Господня уже поздно.
С взмыленных лошадиных боков летели хлопья пены – Петр едва не загнал свою кобылу, торопясь к цели. Он твердо вознамерился исполнить задуманное и не испытывал сомнений в своей правоте. Впрочем, в своей правоте юноша всегда был уверен.
С виллы он уехал почти сразу же после ссоры с отцом и без остановок доскакал до Венты – города на холме, окруженного крепостной стеной. Дорога с запада вела к массивным, недавно укрепленным воротам между двумя приземистыми каменными башнями. За толстыми городскими стенами виднелись красные черепичные крыши.
Петр нетерпеливо откинул со лба непослушные черные кудри и снова пустил лошадь вскачь. На бледном лице юноши возбужденно сверкали темные глаза. Неукротимый, пылкий нрав сына доставлял немало беспокойства матери и приводил в ярость отца.
– Петр, пойми, уступчивостью можно добиться большего, – часто советовала Плацидия.
– Как это? – недоуменно спрашивал он.
Уступчивость была совершенно чужда его натуре.
Тяжелые ворота с грохотом распахнулись, и юноша въехал в город. Редкие прохожие с любопытством поглядывали на всадника. Тихие улочки пришли в запустение, брусчатка расшаталась, дорога заросла сорняками. Знатные горожане, как и семейство Портиев, недавно забросили свои городские особняки – на их содержание не хватало денег. Дом Портиев стоял на небольшой площади, посреди которой кто-то уже построил лачугу: булыжники мостовой служили неплохим полом, а муниципальным советникам, озабоченным защитой города, не было дела до нарушителей порядка. Форум по-прежнему выглядел ухоженным – окруженная красивыми зданиями чисто выметенная площадь с колонной, воздвигнутой в честь полузабытого триумфа императора Марка Аврелия Антонина.
– Где германские наемники? – спросил Петр у прохожего.
– Там, – равнодушно ответил мужчина, кивнув в сторону восточных ворот, где строители спешно укрепляли каменную кладку стен.
За воротами находилось небольшое кладбище, устроенное на христианский манер, с могилами, расположенными с востока на запад. Рядом с кладбищем разбили лагерь германцы.
С виду они производили устрашающее впечатление: широкоплечие бородатые воины с суровыми лицами, холодными голубыми глазами и длинными светлыми волосами, заплетенными в длинные косы. Полсотни наемников собрались у палаток и дерзко разглядывали юношу.
– Где ваш предводитель? – спросил Петр.
Один из наемников небрежно махнул рукой в сторону палатки, у которой сидел старый воин и худощавый смуглый торговец.
Петр подошел к ним.
Торговец внимательно выслушал юношу и, окинув его подозрительным взглядом, заносчиво произнес:
– Да, воинов можно нанять, но за высокую цену.
Петр с улыбкой снял с пояса кожаный кошель – перед отъездом мать украдкой вручила сыну деньги – и высыпал монеты на ладонь. Торговец удивленно распахнул глаза, увидев золотые солиды, отчеканенные сто лет назад, при Феодосии Великом. Такие монеты стали в Британии большой редкостью.
– На какой срок нанимаешь? – учтиво осведомился он.
– Наверное, на год, – помедлив, сказал Петр, понимая, что точную дату нападения саксов предсказать невозможно.
Торговец задумчиво кивнул, что-то объяснил германцу на его родном наречии и обернулся к Петру:
– Хорошо, выбирай людей.
Туманным утром Петр и шестеро германских воинов выехали из западных ворот Венты и отправились в Сарум. Бледный темноглазый юноша на красивой гнедой кобыле скакал чуть впереди небольшого отряда. Приземистые лошади наемников следовали позади, каждый всадник вел в поводу запасного коня, нагруженного поклажей и оружием. Старший из германцев, тридцатилетний, закаленный в боях воин, немного говорил на латыни, и Петр назначил его предводителем отряда.
Отъехав подальше от города, юноша остановил лошадь и повернулся к германцам.
– Запомните, что в Сорбиодуне вы подчиняетесь мне – и больше никому, – торжественно объявил он. – Я вас нанял, и я вам заплатил.
Шестеро воинов невозмутимо поглядели на него. Наконец старший медленно кивнул, и Петр жестом велел им следовать дальше. Чуть погодя до него долетел негромкий смешок.
Юноша замер на дороге, задумчиво глядя на город. Лицо Петра приняло странное, мечтательное выражение; он не сводил глаз с какой-то точки над горизонтом.
Над Вентой медленно всходил огромный шар солнца, заливая алым сиянием черепичные крыши и серые каменные стены. Казалось, что крепость плывет над туманными холмами. Петр медленно и торжественно начал произносить слова молитвы, которая привела бы в ужас его отца:
– О Гелиос, Гелиос, великий бог Солнца! Юпитер и Аполлон, владыка всех богов! Даруй силы своему рабу!
Петр, сын христианина, втайне исповедовал язычество.
Хотя император Константин и провозгласил христианство государственной религией Римской империи и армии, языческие культы повсеместно сохранились и процветали, несмотря на многочисленные попытки императоров их уничтожить. Люди поклонялись не только древним римским богам, но и всевозможным божествам кельтов, саксов, готов и прочих народов, вошедших в Римскую империю. Широкое распространение получили мистические воззрения Востока, с их странными обрядами и загадочными верованиями. Петр был знаком с поклонением египетской богине Исиде, потому что в Британии существовало несколько ее храмов, однако наибольшую известность среди жителей острова получил культ Митры-тавроктона, победителя быков. Митраизм быстро распространился в римских легионах Британии – солдат привлекала строгая дисциплина, чувство товарищества и непременное требование неподкупной честности. Петр точно знал, что верный управляющий Нуминций, сын центуриона, поклонялся Митре, невзирая на увещевания Констанция Портия. Вдобавок в Саруме существовал и дру гой культ, ярым приверженцем которого был Петр, о чем Констанций не подозревал.
Подобное смешение верований стало в Британии обычным делом. В пятидесяти милях к западу от Сарума, на берегах реки Северн, в местечке Лидни, восстановили заброшенный храм кельтскому богу Ноденсу. Это известие разгневало Констанция, но храм пользовался успехом среди местного населения.
Языческие верования нашли поддержку и среди римской знати, а за семьдесят лет до описываемых событий император Флавий Клавдий Юлиан – великий полководец, философ и оратор – поклонялся языческим богам и особым эдиктом отменил христианство, пытаясь восстановить языческие традиции в Римской империи. Петр и его друзья до сих пор считали Юлиана героем, хотя Церковь и называла его отступником.
Многие римские сенаторы поддерживали древние языческие религии, укоряя христиан в том, что те блюдут верность своему богу в ущерб верности империи, хотя сам Цицерон много веков назад утверждал, что тот, кто любит отечество, любезен богам. В пример часто приводили стоицизм императора Марка Аврелия, выдающегося философа, и высокие нравственные качества римских патрициев, которые изучали классические труды, не гнушались просить совета у оракулов, авгуров и гаруспиков и строили святилища предкам. Христиане не признавали подобных действий, а христианские императоры даже вынесли из римского сената великую святыню империи – алтарь Победы. Неудивительно, что Рим не устоял перед натиском варваров.
