«Не миновать тебе виселицы», – мрачно подумал рыцарь.
Ле Портьер, поджав тонкие губы, невозмутимо смотрел ему вслед.
«Странный он какой-то, – размышлял Годефруа, возвращаясь домой. – Суров, как древний римлянин, только честь свою понимает превратно. Что ж, деньги он взял, теперь Годрик в безопасности».
Рыцарь не догадывался, как его мысли близки к истине, но поразился бы, узнав, что далекие предки ле Портьера в незапамятные времена доблестно сражались в дружине короля Артура.
Свейнмот совещался все утро, а после полудня в замке началось заседание суда. Возглавил его Валеран. На суд собрались все чиновники, ведающие делами королевских заповедников: хранители, смотрители, лесники, лесничие и сборщики податей. На камзолах судей красовались эмблемы занимаемых ими постов: лук смотрителя, охотничий рог лесника. Двенадцать присяжных заняли свои места, и заседание началось. Зал наполнился любопытными. Годефруа стоял в первом ряду, у помоста; Николас занял место чуть поодаль. Сквозь толпу пробирались Мэри и Виллем атте Бригге.
Как только ввели Годрика, Валеран обратился к леснику:
– Суд слушает тебя, ле Портьер.
Лесник встал, невозмутимо оглядел присутствующих и чуть заметно улыбнулся, увидев Годефруа.
– Годрик Боди обвиняется в… – начал он.
И тут в зале суда раздался возмущенный крик.
Четырнадцатилетняя Мэри, ничуть не сомневаясь в том, что Годрика повесят, все утро размышляла о своей горькой доле. Теперь-то уж точно мужа не найти – порченую дурнушку-бесприданницу никто в жены не возьмет. И сколько ей жить осталось? Если ее оставят в маноре на маслобойне, то еще лет сорок протянет, а ежели в поля пошлют, то раньше помрет. А тут еще и дитя… «Может, не доношу…» – подумала она.
Соседи в деревне теперь чурались девушки, Николасу было не до нее, а родители считали дочь обузой, лишним ртом.
– Нам тебя с ребенком не прокормить, – заявила мать.
В последний раз Мэри видела Годрика два дня назад. Он попросил ее принести из хижины деревяшек – не хотел сидеть без дела, собрался вырезать новый пастуший посох, но теперь приуныл.
– Может быть, тебя отпустят? – спросила Мэри.
Он удрученно покачал головой.
Наутро в день суда Мэри отправилась в Сарисбери, разыскала на рыночной площади Виллема атте Бригге, удостоверилась, что он все еще сулит награду за сведения о пропавшей свинье, – и рассказала ему все, что знала. В конце концов, рассуждала она, Годрик во всем признается и скажет, где зарыты свиные кости. Виллем атте Бригге завопил от восторга, вручил ей три марки и поволок в за́мок.
Мэри всегда была девушкой рассудительной.
Смотритель заповедных лесов обдумал услышанное, а потом спросил:
– Ты обвиняешь Годрика Боди в убийстве еще одного зверя в королевском лесу?
– Да! – торжествующе воскликнул кожевник.
– Лесной суд рассматривает все убийства зверей в заповедных угодьях, – торжественно объявил Валеран и сурово посмотрел на Годрика. – Что ж, мы выслушаем оба обвинения. Кто твой свидетель, кожевник?
Виллем атте Бригге ухмыльнулся и указал на Мэри. Годрик вздрогнул от неожиданности.
Пока все присутствующие изумленно разглядывали косоглазую девицу, ле Портьер подошел к Годефруа, незаметно вложил ему в ладонь кошель с деньгами и пробормотал:
– Ничего не выйдет.
Суд над Годриком Боди свершился быстро.
Первого декабря под моросящим дождем юношу подвели к виселице, сколоченной на рыночной площади у замка, и заставили подняться на помост. На шею Годрика накинули веревочную петлю, и он устремил взор в толпу, где стояли Годефруа и Николас, а чуть поодаль – Мэри. Однако Годрик смотрел только на своего верного пса Гарольда – когти на передних лапах ему уже обрезали, и он смирно сидел у ног Николаса.
Палач столкнул Годрика с помоста, и худенькое сгорбленное тело заплясало в воздухе. Толпа молчала – ни восторженных воплей, которыми встречали повешение злодея, ни сочувственного вздоха. Бледное лицо юноши побагровело, выпученные глаза вылезли из орбит.
Все было кончено.
Внезапно Гарольд высвободился из ошейника и помчался по булыжной мостовой к телу своего хозяина. Николасу пришлось силком увести пса с площади.
В декабре 1139 года в Сарисберийском замке случилось несколько важных событий.
Годефруа приехал на рынок 10 декабря. Из епископского особняка доносились страшные крики, а чуть погодя на площадь выбежал слуга.
– Что происходит? – спросил рыцарь.
– Епископу худо, лихорадка не отпускает. Он совсем обезумел, его вчетвером держат.
Рожер уже месяц не выходил из дому, и все в городе знали, что он тяжело болен.
– А почему он кричит?
– Требует, чтобы ему вернули отобранные замки и сокровища, милорд, – поморщился слуга.
Годефруа печально посмотрел на епископский особняк. Внушительные каменные стены с зигзагами декоративной кладки свидетельствовали о безмерном богатстве и власти.
– И мысли о Господе его не утешают?
– Нет, милорд.
В доме что-то стукнуло, началась суматоха и суета.
– Боже правый, он опять вырвался! – обеспокоенно воскликнул слуга и бросился в особняк.
Рожер, епископ Сарисберийский, скончался 11 декабря 1139 года.
Вскоре после этого в Сарисбери приехал король Стефан. На время рождественских праздников объявили перемирие, но Стефан вел себя так, словно в королевстве воцарился вечный мир.
Осмотрев замок и епископский особняк, Стефан изумленно воскликнул:
– Надо же, епископ богаче короля!
Разумеется, все сокровища он забрал себе.
Каноники Сарисберийского собора решили откупиться от гельда – пошлины, которой облагались земельные владения, – и предложили королю огромную сумму: две тысячи фунтов. Стефан, обрадованный нежданным пополнением казны, даровал клирикам сорок марок на починку крыши собора.
Годефруа явился на аудиенцию к королю засвидетельствовать свою верность.
– Нам нравится ваш город, – заявил Стефан. – Епископ нам верно служил, пока взбунтоваться не удумал, да и теперь епархия приумножила нашу казну.
Величественный Сарисберийский собор привел короля в восторг.
За несколько дней до Рождества король устроил в замке праздничный прием, созвав на него всю знать, включая Годефруа. Внезапно в зал робко вошли горожане – Виллем атте Бригге, Джон Шокли, их жены и толпа свидетелей. Кожевник, довольный жестоким наказанием вора Годрика, держался уверенно и заносчиво, а бедняга Джон, побледнев от тревоги, испуганно оглядывал собравшихся.
На вопрос, зачем они явились к королю, Виллем дерзко ответил:
– В Девизесе король обещал мне справедливо рассудить тяжбу.
Стефан недоуменно уставился на кожевника, но потом с усмешкой обратился к своей свите:
– И впрямь обещал. Давайте-ка его выслушаем.
Виллем пустился в пространные объяснения, но королю вскоре прискучило слушать.
– Тяжбу начал дед твоей жены?
Кожевник кивнул.
– Пятьдесят лет тому назад? – уточнил король.
Виллем подтвердил, что это так.
Несмотря на свои недостатки, Стефан был человеком умным и проницательным. Он быстро оценил и алчность кожевника, и покорный нрав молчаливого голубоглазого виллана.
– Что ж, я исполню твою просьбу, – изрек король. – Тяжбу рассудят, но не судом присяжных.
На лице Виллема отразилось глубокое разочарование – вот уже несколько месяцев он готовил надежных свидетелей, полагая, что король, по обыкновению, созовет суд присяжных.
Король невозмутимо поглядел на кожевника:
– Тяжба у вас давняя, Виллем атте Бригге, и судить ее следует по старинному обычаю, так, как разрешались земельные споры во времена наших предков. Спор выиграет тот, кто победит в честном поединке.
Кожевник угрюмо насупился, а виллан вздохнул с облегчением – больше всего он опасался долгого и запутанного судебного разбирательства – и храбро взглянул на короля. Джона из Шокли, потомка доблестного тана Эльфвальда и бесстрашной Эльфгивы, ничуть не пугал честный бой. Господь рассудит по справедливости, и по милости Божией Джон не лишится своих наследственных владений.
Король с благосклонной улыбкой поглядел на виллана.
– Я назначу поединщика! – воскликнул Виллем, не собираясь сдаваться.
Стефан недовольно поморщился. К сожалению, старинный обычай и в самом деле позволял спорщикам назначать для поединка наемных бойцов. Кожевник был человеком состоятельным и легко мог заплатить большие деньги опытному воину. Запретить этого король не мог.
– Ты тоже себе защитника выберешь? – спросил Стефан у виллана.
Джон Шокли, уверенный в своих силах, помотал головой.
Наступило неловкое молчание.
И тут Годефруа хладнокровно выступил вперед. Кожевник и вил лан изумленно уставились на него, а король удовлетворенно улыбнулся.
– Я вступлю в поединок за Джона из Шокли, – объявил рыцарь.
