— Я имею в виду собак или моржей. Или морских свинок. Или бабочек.
— Нет, господин кандидат, — ответила она. — Сожалею. В моем номере я единственное живое существо. Вы живете тоже на четвертом?
— Нет, — сказал он. — Я хочу только знать, почему у меня в номере завелись три сиамские кошки.
— Можно взглянуть на ваших зверюшек? — спросила она. — Я больше всего люблю кисок. Они такие ласковые и в то же время совсем дикие. Какое-то волнующее сочетание противоположностей. Вы не находите?
— У меня мало опыта с кошками, — сказал он неосторожно.
Ее глаза сделались фиалковыми, и она заворковала грудным голосом:
— Тогда берегитесь, господин ученый. Я — кошка.
К счастью, госпожа фон Маллебре и барон Келлер сели за соседний столик. А через несколько минут Хагедорн очутился в громкоголосом окружении сгорающих от любопытства гостей отеля.
Госпожа Каспариус нагнулась к нему:
— Боже, какой шум! Пойдемте! Покажите мне ваших кисок!
Такая прыть была ему внове.
— Думаю, что они уже спят, — сказал он.
— Мы их не потревожим, — сказала она. — Мы будем тихо-тихо. Обещаю вам.
Подошел кельнер и протянул ему записку. Текст гласил: «Нижеподписавшийся, имеющий отношение к концерну Тоблера, желает встретиться с господином Хагедорном в баре на несколько минут для переговоров. Кессельгут».
Молодой человек поднялся.
— Извините, пожалуйста, — сказал он госпоже Каспариус. — Со мной хочет поговорить человек, который может оказаться для меня очень полезным. Удивительный отель! — Поклонившись, он ушел.
Красивое лицо госпожи Каспариус светилось незатухающей полуулыбкой.
Госпожа фон Маллебре не дала себя провести. От удовлетворения она впилась пальцами в подлокотник кресла, однако промахнулась и ущипнула барона за руку.
— Это обязательно, почтеннейшая? — спросил тот с легким стоном.
Кессельгут напомнил сначала, что они с Хагедорном прибыли в гранд-отель вместе, и поздравил с первым призом конкурса. Затем он пригласил молодого человека на рюмку джина. Они уселись в углу.
У стойки на табуретах сидели брат и сестра Мареки с индийским колониальным офицером Салливаном, пили виски и разговаривали на английском.
На диване крайне малой вместимости кое-как уселась супружеская пара из Саксонии. Остальные посетители бара имели удовольствие слушать их гнусаво-неразборчивый сердечный дуэт. (Саксонский диалект, известно, как никакой другой подходит для выражения нежных чувств.) Даже бармен Джонни утратил сдержанность и осклабился. Потом, нагнувшись над ледницей, стал без всякой нужды колоть лед. Служащему отеля не положено смеяться над постояльцами.
— Если сравнить немецкий язык со зданием, — заметил Хагедорн, — то можно сказать, что в Саксонии протекла крыша.
Кессельгут улыбнулся, заказал еще две рюмки джина и сказал:
— Буду откровенным, господин кандидат. Хочу вас спросить, могу ли я быть вам полезным. Извините за прямоту, пожалуйста.
— Я не щепетилен, — ответил молодой человек. — Было бы здорово, если бы вы мне помогли. Помощь нужна. — Он отпил глоток. — Приятная штука. Да, я уже несколько лет безработный. Директор фирмы «Путцбланк», когда я справился у него о рабочем месте, пожелал мне хорошо отдохнуть в Брукбойрене. Хотел бы я знать, от какого переутомления мне надо отдохнуть! Я хочу работать, работать до седьмого пота! И получать хоть малость денег! А вместо этого я помогаю моей матери проедать ее жалкую пенсию. Ужас!
Кессельгут ласково посмотрел на него.
— У концерна Тоблера кроме «Путцбланк» есть другие заводы, — сказал он. — И не только заводы. Вы Специалист по рекламе?
— Да! — ответил Хагедорн. — И уверяю вас, не из худших, если позволите.
Кессельгут кивнул:
— Позволяю!
— Что вы скажете о таком варианте? — оживился молодой человек. — Сегодня вечером пошлю матери вторую открытку, То, что я доехал целым и невредимым, я ей уже сообщил, Она запакует мои работы в картонку, и самое позднее через три дня собрание произведений Хагедорна будет в Брукбойрене. Вы хоть немного разбираетесь в рекламе, господин Кессельгут?
Иоганн честно покачал головой,
— Тем не менее мне хочется посмотреть работы, а потом я отдам, — он тут же поправился, — потом я отошлю их с припиской тайному советнику Тоблеру. Так будет лучше всего.
Хагедорн выпрямился и побледнел,
— Кому вы хотите послать этот хлам? — спросил он.
— Тайному советнику Тоблеру, — ответил Кессельгут. — Я знаю его двадцать лет.
— Хорошо знаете?
— Встречаюсь с ним ежедневно.
У молодого человека сперло дыхание.
— Ну и денек, — сказал он, — рассудок можно потерять. Многоуважаемый господин, не шутите, пожалуйста, со мной, Я говорю очень серьезно, Тайный советник Тоблер читает ваши письма?
— Он дорожит моим мнением, — гордо заявил Иоганн.
— Мои работы наверняка ему понравятся, — сказал Хагедорн. — В этом отношении у меня мания величия, Она ничего не стоит, но поддерживает хорошее настроение. — Он поднялся, — Отправлю сейчас матери открытку экспресс-почтой. Но я вас еще застану?
— Буду очень рад, — сказал Кессельгут. — Не будучи знакомым, передаю привет вашей матушке,
— Она у меня молодец, — сказал Хагедорн. Дойдя до двери, он обернулся. — Один вопросик, господин Кессельгут: у вас в номере есть кошки?
— Не обратил внимания, — ответил тот. — Думаю, что нет.
Пересекая холл, Хагедорн неожиданно столкнулся с госпожой Каспариус. Она была закутана в норку и обута в опушенные мехом ботики. Рядом с ней шел в шубе торговец антиквариатом Ленц.
— Пойдете с нами? — спросила дама. — Мы идем на эспланаду. Там сегодня бал на открытом воздухе. Разрешите вас познакомить? Господин Хагедорн — господин Ленц.
Господа поздоровались.
— Присоединяйтесь, господин Хагедорн! — сказал толстяк Ленц. — Наша милая дама страсть как любит танцевать. Впрочем, и танцует страстно. А я со своей фигурой не очень-то смогу прижиматься. Я слишком выпуклый.
— Извините, мне надо сейчас написать письмо, — сказал Хагедорн.
— Почта работает весь день, — сказала госпожа Каспариус. — А танцуют только вечером.
— Письмо надо отправить сегодня, — сказал Хагедорн с сожалением. — Проклятые дела! — И он поспешно удалился.
Госпожа фон Маллебре, увидев его, подала знак барону. Тот поднялся, преградил с улыбкой молодому человеку дорогу, представился и спросил:
— Вы разрешите познакомить вас с очаровательной женщиной?
— Прошу, — ответил сердито Хагедорн и подчинился общепринятой церемонии. Келлер сел, а молодой человек остался стоять, проявляя нетерпение.
— Боюсь, мы вас задерживаем, — сказала Маллебре.
Ее голос звучал на терцию ниже обычного. Она стремилась произвести эффект. Келлер улыбался. Он знал акустическую тактику госпожи фон Маллебре.
— Сожалею, но вы правы, — сказал Хагедорн. — Почта! Проклятые дела!
Маллебре неодобрительно покачала головой, тряхнув черными завитыми волосами.
— Вы же здесь, чтобы отдыхать.
— Заблуждение, — ответил он. — Я приехал, потому что меня послали сюда за выигранный приз на конкурсе.
— Присаживайтесь, — сказала Маллебре.
Люди за соседними столиками с любопытством прислушивались к разговору.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Хагедорн. — Но мне нужно идти. Всего хорошего.
Он ушел.
Барон Келлер засмеялся.
— Вот и незачем было торопиться с ужином, почтеннейшая.
Маллебре посмотрелась в зеркало пудреницы, припудрила свой аристократический нос и сказала:
— Поживем — увидим.
На лестнице Хагедорн встретил Шульце.
— Промерз до костей, — пожаловался тот. — У вас в номере тоже не топят?
— Да нет же, — ответил Хагедорн. — Не хотите ли заглянуть ко мне? Я должен написать домой. Со мной случилось невероятное происшествие. Угадайте! Нет, никто не догадается. Подумайте только: я сейчас разговаривал с господином, который лично знает старого Тоблера! И ежедневно с ним встречается! Что вы на это скажете?
— Быть того не может, — сказал Шульце и последовал за молодым человеком на второй этаж.
Хагедорн включил свет.
Шульце показалось, что он видит сон: гостиная, спальня, облицованная кафелем ванная. Что это значит? — подумал он. Не настолько же лучше его решение конкурсных задач, чтобы мне всучили жалкую каморку под крышей, а ему такую анфиладу.
— Хотите выпить? — спросил Хагедорн. Он налил в рюмки французского коньяку. Лауреаты чокнулись.
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Хагедорн. Вошла горничная.
— Я хотела только спросить, господин уже ложится спать? А то я принесла кирпич.
Хагедорн наморщил лоб.
— Что принесли?
