Внезапное подозрение кольнуло Басби.
— Когда это вы написали пьесу?
— Дома, дома, не на службе! Оставьте надежды, мой Басби. Вам не удастся цапнуть часть процентов. А ведь могли бы! — с искренним восхищением признал Джо. — Нет, вы — уникум! Возьмем ваши контракты. Представляю себе, как автор подпишется — и шарахнется, когда из всех этих «поскольку», «постольку» или там «нижепоименованный» на него набросятся сложноподчиненные фразочки в черных масках. Но на этот раз — нет и нет! Оставьте надежду, дорогой стервятник.
Басби расшумелся, покритиковав, в частности, это обращение, но Джо объяснил, что, назвав его стервятником, старался создать атмосферу вящей сердечности.
— Поймите, — добавил Джо, — я готов обнять весь мир. Я люблю всех. Я не спал ночь, но все равно я всех люблю. Я не хожу, а летаю, сбив шляпу набекрень. Дитя может играть со мной.[71] Ну давайте, я почитаю вам рецензии!
Когда Басби не выказал ни малейшего интереса, Джо чуть не заплакал.
— Да это и вас касается! Самым непосредственным образом. Потому-то я и приготовил соли. Видите ли, мой несчастный друг, я решил уволиться. Крепитесь! Суньте голову между колен. Да, Басби, дорогой мой, старый Басби, мы расстаемся. Я был тут счастлив. Но разлука неизбежна. Я богат, мне ни к чему больше работать!
Басби хрюкнул, что удавалось ему легко, он вообще походил на борова. Мистика, не мистика, но Табби, никогда его не видевший, портрет набросал довольно точный.
— Уйдете — лишитесь полумесячного жалованья.
— Ничего. Скормите его птичкам. Басби хрюкнул снова.
— Значит, пьеса имела успех?
— Вы что, не слушали?
— По премьере судить нельзя.
— По такой очень даже можно!
— Рецензии — чепуха.
— Может быть. Но не эти.
— Жара все прикончит, — усердствовал Басби. — Это же надо, премьера в августе!
— Ну, что вы! Как раз удобно. И жара не помеха. Спектакль закупили вперед на десять недель.
Басби сдался — любой оптимизм в таких условиях гаснет, — только выдал последний аргумент:
— А следующая пьеса провалится. Через год прибежите обратно, поджав хвост. Но место будет занято!
— Место такого человека? Нет, меня не заменишь. Я бы на это не ставил. Да, вы же не слыхали рецензий! Давайте сделаю кратенький обзор. Так, так… «Искрометная сатира!» — «Дэйли Мэйл». «Остро и смешно» — «Дэйли Телеграф», «Едкая сатира» — «Морнинг Пост». «Нечто…» ах нет! это — «Тайме», это не стоит. Теперь вам понятно, почему я увольняюсь? Разве человек, которому поют такие панегирики, останется у предателя?
— Что? — вскричал Басби.
— То есть, у издателя. Есть в конце концов долг перед публикой! Н-да, что-то я разболтался. Пора идти к вашей таинственной даме. Последняя маленькая услуга. Лебединая песня. А потом — надо купить вечерние газеты. Видимо, они удержатся на высокой ноте. Ах, как приедаются бесконечные похвалы! Чувствуешь себя как султан какой-нибудь, у которого распелся придворный поэт…
— А что все-таки в «Тайме»? — перебил Басби.
— Детали неважны, — сурово осадил его Джо. — Ничтожный репортер взял фальшивый тон. Лучше я расскажу вам о той буре, которая разразилась после второго акта.
Басби ответил, что не желает слушать о бурях.
— Предпочитаете фурор в финале?
— Нет, не предпочитаю.
— Странный у вас склад ума! — вздохнул Джо. — Лично я сидел бы и слушал снова и снова! В такое прекрасное солнечное утро… Что ж, как вам угодно. Если уловили суть про увольнение, я пошел. Прощайте, Басби! Благослови и сохрани вас Бог. Когда писатели на вас набросятся, держите пальцы крестом.
Мило улыбаясь, Джо покинул кабинет. Он бы предпочел сразу выйти на улицу, где звонкие голоса призывали купить вечерние газеты, но слово Ванрингэма — это слово Ванрингэма.
Памятуя об обещании, Джо направился в приемную, а дойдя до стеклянной двери, мгновенно замер. Потом, поправив галстук, смахнув с рукава пылинку, распахнул дверь и вошел.
4Во всем Лондоне трудно отыскать приемную красивее, чем та, что предназначена для клиентов Мортимера Басби. Издательство его зависит от богатых и праздных клиенток, и он расстарался воссоздать в приемной атмосферу светского салона, не пожалев расходов на ситец и гравюры, на столики и пуфы, на яшму и цветы. Писатели часто бранили его, но все как один признавали: в приемной у него — хорошо.
Джин Эббот, сидевшая на пуфе, никоим образом не наносила урона красоте приемной, мало того — она ее возносила на небывалую высоту. Готовясь к предстоящей встрече, Джин колебалась, надеть ли самое лучшее, что у нее только есть, чтобы, воздействуя на вампира портняжным искусством, очаровать и обворожить его, или же накинуть платьишко поплоше и бить на жалость. Она выбрала первое и поняла, что поступила мудро, ибо ощущала сейчас то спокойствие, какое ощущают девушки, когда знают, что платье у них красивое, шляпка — тоже, а туфельки и чулки — вообще неотразимы.
Не пожалел о выборе и Джо, глядевший на нее, как медведь на плюшку. Воспитание не позволяло ему восхищенно крякнуть, но что-то такое в его голосе было, когда он сказал:
— Доброе утро. Чем могу служить?
Говорил он мягко, почти нежно, и Джин совсем ободрилась. Табби описывал ей что-то вроде ростовщика из мелодрамы, и только теперь она поняла, что, несмотря на шляпку, чулки и туфельки, жутко волновалась. Но какие волнения, когда собеседник так добр, учтив, почти нежен? Красивым она бы его не назвала, приятным — назвала бы, особенно ей понравились глаза. А так — приятный, подтянутый, худощавый.
— Прежде всего, мистер Басби, — улыбнулась она, когда Джо уселся напротив нее и подался вперед с почтительной сердечностью, обратив к ней не то чтобы красивое, но очень приятное лицо, — прежде всего, простите, что я к вам врываюсь.
— Вернее, — поправил он, — вплываете как дух летнего дня.
— Ворвалась я или вплыла, но надеюсь, не оторвала вас от важных дел.
— Что вы, что вы!
— Конечно, надо было договориться заранее…
— Нет, нет! В любой момент, когда проходите мимо…
— Спасибо вам большое. Так вот, объясню, зачем пришла. Я только что рассталась с отцом…
— Будем надеяться, временно.
— …который просто рвет и мечет из-за вашего счета.
Джин перестала улыбаться. Наступил момент стать серьезной и даже, если надо, суровой. Она видела, что и собеседник ее посерьезнел, и понадеялась, что это — не предвестье черствости.
— Ах да, счет! Позвольте узнать, какой именно?
— Тот, который вы ему послали. «Дополнительные расходы». Ну, вы знаете, его книга…
— Какая, собственно?
— «Воспоминания охотника».
— Так, так, так… Окраины империи, так сказать, аванпосты. «Как я спас носильщика Мбонго от раненой пумы». «Туземцы были радушны, и мы заночевали в селенье».
— Да, примерно.
— Какая шляпка! — восхитился Джо. — Как это умно, носить черные шляпки при белокурых волосах!
Джин показалось, что он уходит от темы.
— Дело не в этом, мистер Басби, — сказала она. — Дело в том, что мой отец…
— Простите, кто он?
— Сэр Бакстон Эббот.
— Просто «сэр» или баронет?
— Баронет. Но дело и не в этом.
— Да, верно, — согласился Джо, сраженный ее логикой.
— Тогда не будем отклоняться от темы. Дело в том. что мой отец…
— Теряется в догадках?
— Вот именно. Его недвусмысленно заверили, что деньги, которые он дал в начале, — вся сумма целиком, а теперь вдруг какие-то новые счета!
— Разрешите взглянуть?
— Да, пожалуйста.
— Так, так, так…
— Вам тоже кажется, что счет завышен?
— Не то слово! Раздут до небес.
— Значит?
— Досадная нелепость. Сейчас же урегулируем.
— Спасибо.
— Не за что.
— А как вы урегулируете?
— Я хотел сказать — аннулируем. Ликвидируем. Вычеркнем напрочь из гроссбуха. Вырубим под корешок и присыплем солью.
Хотя лицо его сразу показалось Джин приятным, равно как и манеры, она и надеяться не смела на такой благополучный исход.
— О-о, мистер Басби! — пискнула она. Собеседник ее слегка смутился.
— Простите, — сказал он. — Вы, вероятно, заметили, что все время называете меня «мистер Басби». А почему, собственно?
Джин удивилась.
— Потому что вы мистер Басби.
— Улыбнитесь еще, вам очень идет. Нет, я не мистер Басби.
— А кто же? Его партнер?
— Даже не друг. Так, прохожий. Щепка, дрейфующая по реке жизни.
Он изучал счет, ласково улыбаясь.
— Ну, класс, — приговаривал он. — Истинный шедевр. Хотите знать, как Басби рассчитывает эти расходы? В широком смысле — это сумма, которую он надеется содрать с незадачливого автора, не опасаясь полиции. Происходит это так: он идет обедать. Официант протягивает меню. «Икра», — читает Басби, и сердце у него приятно ёкает. Но тут взгляд падает на правую колонку, и его пронзает страшная мысль: может ли он позволить себе икру? Он готов обронить скорбное «нет» и заказать котлетку с картошкой, когда вспоминает…
