Джин уже давно что-то бормотала, словно ее машина на крутом въезде.
— Вы… то есть вы… — наконец проговорила она, — не имеете никакого отношения к издательству? Вы просто валяли дурака? А я надеялась…
— Нет, нет!
— А как же! Сами сказали, счет аннулируем.
— Я и хочу его аннулировать.
Спокойная уверенность его тона произвела на Джин впечатление.
— Вы меня не разыгрываете? — умоляюще спросила она.
— Ну что вы! Когда я сказал, что я — не друг Басби, я не имел в виду, что мы не знакомы. Я его прекрасно знаю, сумею согнуть, как тростинку.
— Как?
— Воззову к его лучшим чувствам.
— Думаете, получится?
— Кто его знает! Вдруг у него золотое сердце, хотя я что-то не замечал.
— А если не золотое?
— Значит, по-другому попробуем. Ничего, все образуется. Джин засмеялась.
— Мама всегда так говорит. Что бы ни случилось, она свое: «Ничего, все образуется!»
— Очень разумная женщина, — одобрил Джо. — Надеюсь с ней познакомиться. Так вот, я уверен, мы сумеем привести все к счастливой развязке. Не волнуйтесь больше.
— Это трудно.
— Оттого, что вы не знаете, с кем имеете дело.
— Вы про Басби?
— Нет, про себя. Когда мы познакомимся ближе, вы поразитесь моим талантам. А теперь остается самая мелочь — вы подождете тут или пойдете сразу?
— Пойду? Куда?
— В ресторан, заказать столик. Давайте отправимся в «Савой». Не возражаете? Очень удобно, совсем рядом.
— Меня уже пригласили!
— Тогда, конечно, лучше идти сейчас. Успеете позвонить и отменить свидание.
Джин призадумалась. Если этот оригинальный человек и вправду может уговорить Басби, то в ответ, из любезности, надо принять его приглашение.
— Мне очень полезно, — прибавил он, — показаться на публике с девушкой в такой шляпке. Мой социальный престиж мгновенно подскочит.
— Я с приятельницами договорилась… — дрогнула Джин.
— Ну вот и бегите, позвоните им. Через несколько минут я — с вами. В малом зале, хорошо? Там спокойнее, а мне многое надо вам сказать.
Через четверть часа Джин, сидевшую в вестибюле «Савоя», позвали к телефону. Она нехотя пошла к кабинке. Мейбл Первис, организовавшая встречу старых школьных подружек, прийти на которую Джин отказалась несколько минут назад, сожалела, укоряла, настаивала, и Джин боялась новых препирательств.
— Алло! — проговорила она. — Я слушаю. Да, да — я, Имоджин!
Ей ответил мужской голос:
— Прекрасно. Ну что ж, все улажено.
— Как?
— Басби поставил на счете роспись: «получено»!
— Неужели вся сумма?
— До последнего пенса.
— Ой!
— Я знал, что вы обрадуетесь.
— Вы просто волшебник! Как вам это удалось?
— Подробности при встрече.
— А когда?
— Через минутку.
— Хорошо. Я жду.
— Непременно. А, да, еще одно!
— Да?
— Вы выйдете за меня замуж?
— Что?!
— Замуж.
— Замуж?
— Именно. За-муж. Зельц, артишок, майонез… Джин беспомощно хихикнула.
— Вы рыдаете? — спросила трубка.
— Нет, я смеюсь.
— Н-да, худо дело. А каким смехом, глумливым? Нет, скорее зловещим… Вы что, не хотите за меня замуж?
— Нет.
— Тогда, пожалуйста, закажите для меня полусухого мартини. Я сейчас приду.
5— А почему? — допытывался Джо.
Джин рассматривала закуску, сообразив, как всегда, слишком поздно, что сделала неправильный выбор.
— Вам не кажется, — осведомилась она, — что мне надо было заказать сардинки?
— Мне кажется, — ответил он, — что вам надо выйти за меня замуж.
— Вместо картофельного салата и пикулей…
— Не будем отвлекаться, — мягко напомнил Джо. — Видимо, вы не заметили, что я оказал вам самую большую честь, какую мужчина может оказать женщине. Так, во всяком случае, я где-то читал.
— Заметила.
— Тогда не увиливайте! При чем тут какие-то пикули? Я предложил вам выйти за меня замуж. Вы ответили — нет. Теперь я спрашиваю, почему?
— Я обещала маме, что не выйду замуж за человека, с которым знакома пять минут.
— Вот тут вы ошибаетесь! Около двадцати.
— Все равно. Мы же совсем незнакомы!
— Девушки часто пускают в ход этот довод. А позже обнаруживается, что еще в Палеозойскую эру он был головастиком, она — рыбкой. Глупейшее положение!
— Вы думаете, и мы с вами так?
— Конечно. Помню как сейчас. Какое было время! Рай, да и только.
— Я не люблю головастиков.
— Ничего. Я с тех пор продвинулся. Во-первых, я написал пьесу.
— Да их все пишут!
— Это верно, но мою-то поставили! Успех — оглушительный. Хотите расскажу? Рецензии почитаю? Они тут.
— Попозже, ладно?
— В любой момент, как только вам захочется.
— Я очень рада за вас, и с удовольствием послушаю, но вы ведь еще не рассказали про Басби.
— Ах, про Басби…
— Ну да!
— Пустяки какие! Вам что, правда интересно?
— Начинайте с начала и ничего не пропускайте. Это чудо какое-то!
Джо отхлебнул рейнвейна.
— Тут и говорить не о чем. Для меня это мелочь. Ну, если желаете, извольте. Сценарий развивался так… Расставшись с вами, я направился к нему. «Эй, Басби!» — воскликнул я. Он ответил: «А, это вы!» — «Вот, — говорю, — заглянул по поводу счета».
— А он…
— А он… Нет, все еще я. Признаюсь, начал я не с той реплики.
— Воззвали к лучшим чувствам?
— Вот именно. Сказал, что одна прелестная девушка, самая красивая на свете, с изумительнейшими глазами, точно оживший персонаж картины «Vie Parisenne»,[72] просит у него одолжения. Неужели он ей откажет? Неужели допустит, чтоб изумительнейшие глаза утонули в слезах? Неужели осмелится сразить ее седовласого папу…
— У него только виски поседели.
— … папу с седыми висками, сообщив, что вымогательство не отменяется и папе придется выворачивать карманы, наскребая 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Неужели из-за грязной, мелкой жадности он ввергнет счастливое семейство в пучину бедствий и побудит славного охотника пожалеть о том, что он вообще видел яростного носорога? Однако намерения его именно такими и были. Я умолял его подумать. Я убеждал, что это говорит не он, не Мортимер Басби. Я упрашивал сделать великодушный жест. Да, кстати, про глаза, — перебил себя Джо. — Пожалуй, многие скажут, что они — синие, как летние сумерки в Калифорнии, и, в общем, будут правы. Глаза — синие, но иногда отсвечивают зеленоватым, словно море на…
— Да оставьте вы их! Глаза как глаза.
— Нет. Единственные на свете.
— Что ж, их уже не исправишь. Итак, вы попросили его сделать великодушный жест, а он…
— Грубо отказался. Тогда жест сделал я. Поднял руку, занес над его спиной — ладонь моя парила как бабочка, готовая опуститься на прелестный цветочек…
— Что же тут страшного?
— А вот что! Еще утром он обмолвился, что спалил на солнце плечи. Ну, все покатилось, как по маслу, которым он забыл натереться. Я пригрозил, что, если он не последует велениям совести, я буду хлопать еще и еще. Конечно, он позовет на помощь, но пока она не прибудет, я успею надавать ему шлепков пятьдесят, не меньше. Не слишком ли высокая плата, спросил я, за удовольствие содрать с отставного охотника 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Басби проникся моими доводами, довольно резво потянулся за ручкой и подписал. Аннулированный счет — перед вами. Вернее, — поправился Джо, выуживая листок и промакивая салфеткой — он в масленке. Вот, пожалуйста!
Джин благоговейно приняла подарок.
— Вы самый поразительный человек на свете!
— Ничего, неплохой. Но согласитесь, если вы так считаете…
— Нет, нет, восхищение не простирается дальше.
— Ах, бросьте! Еще одно усилие, и…
— Простите, не могу.
— Как же вы пожалеете! Когда будет поздно, вы поймете, что потеряли. Будете страдать и… как это?., да, терзаться. Давайте все-таки обсудим. Что вам мешает?
— Начать с того, что я уже обручена. Обещала выйти замуж за другого.
— Вы и на ленч обещали с другими пойти.
— Да, правда.
— Обручены, значит? — задумался Джо.
— Да.
— Обручены?
— Сколько можно спрашивать? Да.
— Кто ж этот гад?
— Вы с ним незнакомы.
— Ладно, расскажите мне все. Он вас достоин?
— Вполне.
— Вам это просто кажется. Богат?
— Беден.
— Так я и думал. Охотится за вашими деньгами.
— Какими деньгами?!
— Разве ваш папа в них не купается?
— Да у него нет ни гроша. Мы горсткой риса обедаем, как кули. Поэтому я и ем сейчас так много. Когда еще мясо перепадет!
— Мне всегда казалось, у баронетов — куча денег.
— У моего — нет.
— Странно. А в рукописях, которые шлют моему бывшему издателю, у баронетов всегда мешки. Кстати, в этих романах баронеты на дух не переносят нищих поклонников. Тут же хватаются за хлыст. А ваш папа — как? Проявляет активность?
