Несколько бурок сушилось на солнце, дым выбивался из расселин пещеры, – видимо, кто-то поселился в Аршской крепости.
Солнце уже клонилось к закату, когда из пещеры вышел мохевец с печальным и встревоженным лицом; он подошел к роднику, постоял там молча, потом, тяжело вздохнув, опустился на камень.
Его задумчивый, неподвижный взгляд выдавал душевную муку; лицо его непрестанно менялось, отражая быстро бегущие тревожные мысли. Он снова глубоко вздохнул, наклонился к роднику и стал пить, черпая воду ладонью.
– Что мне делать, ведь люблю ее, как же мне быть? – прошептал он и низко опустил голову.
Из жилья вышел другой человек и, почти бесшумно подойдя к первому, опустился рядом с ним.
– Ниния! – воскликнул он и положил ему руку на плечо.
– А! – вздрогнул Ниния: – Гиргола, ты?
– Да, я! – ответил Гиргола. Они помолчали.
– Что ж, не будешь больше смотреть за отарой? – спросил Гиргола и, не получив ответа, продолжал. – Убывает, брат, стадо, чем будем жить? Все наше состояние в этой отаре.
– Что я могу поделать? Пропади все пропадом! – сказал Ниния.
– Разве так можно?
– А что?
– Не целый же век рядом с бабой сидеть! Стыдно это, засмеют тебя!
– А, пусть бы вода унесла и стадо, и весь мир!
– Опомнись! – воскликнул Гиргола. – Чего тебе не хватает?
– Как мне быть, Гиргола? Я и сам не знаю, чего мне надо. Сгораю я, таю, сохну, а она не любит меня!.. Зачем ты нас поженил, взял на душу грех?… Помоги же мне теперь, исцели меня…
– Что мне с тобой делать, чем тебя исцелить?… Будь она моей женой, уж я знал бы, как с нею быть, а ты… Если сам ничего не можешь поделать, чем же я тебе помогу?… Сам ты баба!..
– А что мне делать! – ломая руки, воскликнул Ниния.
– Всыпал бы ей розог хороших, и, ей-богу, стала бы гибкой, как ясеневый прутик.
– Опять плеть, опять побои? – с невыразимой тоской произнес Ниния. – Разве я мало бил ее?… Не могу больше, сердце обмирает! Когда я ее бью, мне кажется, что бьют меня самого…
– Говорю же тебе, что ты баба… Раз ни на что не способен, так хоть за овцами бы смотрел… А я сам попробую, может, образумлю ее…
– Пойду, пойду, а что мне остается делать? Вот уж два месяца, как женился, а ни ласками, ни побоями ее не смягчил, даже близко не подпускает меня…
– Я же и говорю, что сам попробую, а ты уходи, ступай к стаду.
– Хорошо, хорошо.
– Когда пойдешь?
– Да вот прямо сейчас и пойду… К чему мне заходить в жилье?… – сказал Ниния и пошел к пещере. Он остановился у порога, взял мешок и палку, шагнул было к жилью, но махнул рукой и вернулся к брату.
– Гиргола, я ухожу и… как знаешь, только не очень приставай к ней… Понятно, что она меня не любит, она прекрасна, а я… я ведь урод, – сказал Ниния и, доковыляв к выходу из крепости, стал спускаться по тропинке.
Гиргола долго смотрел вслед своему уходящему брату. Трудно было разгадать, чего больше в его взгляде: презрения, жалости или, быть может, даже злорадства. Малорослый Ниния, горбатый и заика, за последнее время сильно исхудал и в самом деле был жалок. Его еще больше уродовали узенькие, безжизненные глазки на худом, истощенном лице.
Гиргола в последний раз посмотрел ему вслед.
– Разве это мой брат!.. – презрительно усмехнулся он и медленно повернул к пещере, где сидела взаперти Нуну.
После венчания Нуну и Ниния поселились в Аршском укреплении, чтобы, на всякий случай, быть подальше от родни Нуну. Здесь стали они дожидаться примирения с родственниками, посылая и принимая посредников. Больше всех горячились Махия и Онисе: им хотелось отвести глаза своим односельчанам.
Долго тянулись переговоры. Нуну была непреклонна. Ни побои, ни ласки, ни уговоры не могли ее укротить, не могли примирить ни со своей судьбой, ни со своим мужем.
От горя и побоев девушка похудела, высохла, но воля ее была тверда, и она не могла, не хотела сблизиться с Нинией. Отказ девушки и ее сопротивление с каждым днем все больше и больше покоряли Нинию, и он не только не сумел стать повелителем своей жены, но неожиданно превратился в исполнителя ее приказаний. Нуну так всецело подчинила его себе, что одним своим взглядом приводила в трепет все его хилое тело.
А когда Ниния еще и полюбил Нуну, он уже всецело подчинился ей, стал ее покорным рабом. Он давно дал бы ей свободу и отпустил домой, но сызмальства запуганный, порабощенный своим старшим братом, не смел противиться его воле. Он был как бы между двух огней, трепетал между двумя своими повелителями, и всегда, мучительно страдая, исполнял волю того, кто в эту минуту был рядом с ним.
Гиргола был не похож на брата. Мощный, сильный и широкоплечий, он был упрям и смел. Обладая каменным сердцем, он, однажды чего-нибудь пожелав, достигал этого любой ценой. Ни мольбы, ни слезы, ни чужое горе не могли его удержать.
Гиргола подошел к дверям пещеры. Солнце было на закате, и последние его лучи золотили неровно вздыбленные вершины скал. Эти лучи как бы прощались с ними навсегда, и опечаленные скалы бледнели от горя. С севера, как передовой отряд, медленно крались с горы на гору разрозненные клочья тумана и немного поодаль катился следом за ними большой черный ком. Резкий ветер отражал туманные клочья, рассеивал их, обращал вспять, кружил на месте, но туман все прибывал; он постепенно нарастал и пока все еще незаметно, шаг за шагом подкрадывался ближе и ближе, а потом внезапно подул северный ветер и смело погнал его перед собой. Веселый день сразу померк, облекся в одежды скорби. Свинцовый свет залил небо и землю и тяжелым камнем лег на человеческое сердце.
Сразу стало душно, ветер затих, все замерло в природе; даже шум сбегающих ключей долетал приглушенно, не слышалось даже привычных звуков вечера: кудахтанья куропаток и посвиста тетеревов.
Внезапно все небо загремело, ударил гром и пошел мелкий, но частый град, смешанный с дождем. Горы, луга, ущелья – все мгновенно превратилось в бурные потоки и с невообразимой силой устремилось вниз.
Гиргола застыл в дверях пещеры, словно силы природы обратили его в камень.
Нуну, скорбно согнувшись, сидела в пещере напротив двери и думала о своих горьких днях. Лицо ее словно было отлито из чистого воска, и кроткие, ласковые глаза глубоко провалились в орбиты.
От первого удара грома вздрогнули оба. Нуну перекрестилась, Гиргола шагнул внутрь жилья.
В пещере стоял полумрак, лишь смутно озаряемый частым сверканием молний. Гиргола медленно прошел в глубину жилья, опустился на стоявший поодаль стул и задумался. Нуну вся дрожала, то ли от своих горьких мыслей, то ли от предчувствия чего-то недоброго. Сердце щемило, слезы набегали на глаза. Долго сидели они, каждый на своем месте, сидели молча, как бы притаившись.
Наконец Гиргола прервал молчание.
– Девушка! – сказал он каким-то глухим, придушенным голосом.
Нуну вздрогнула и, словно она только и ждала этого возгласа, разразилась безудержными слезами.
– Твоего мужа я послал… – снова заговорил Гиргола, и голос его оборвался. – Что с тобой? – опросил он.
– Ну и хорошо, что послал! – ответила Нуну.
Гиргола посмотрел на нее долгим взглядом, потом спросил:
– Почему ты не любишь своего мужа? Не нравится он тебе?
– У меня нет мужа! – резкo сказала Нуну.
– Правду же ты говоришь, бог свидетель! – и Гиргола расхохотался. – Что иметь такого мужа, что нет – все равно!.. Тебе не такой нужен муж… Что за мужчина мой брат?
– Тогда зачем же вы меня похитили, зачем погубили? – с горечью воскликнула Нуну.
– Зачем?… – переспросил Гиргола и усмехнулся. Нуну ждала ответа.
– Зачем? – повторил он, бледнея. – Затем, что я люблю тебя! – сказал он тихо, но твердо.
Нуну окаменела от неожиданности.
Гиргола встал и медленно прошелся по жилью.
– Ты поняла теперь, зачем? – он вплотную подошел к девушке, хотел ее обнять.
– Прочь! – с презрением оттолкнула его Нуну. – Проклятый грешник, ты смеешь так говорить с женой своего брата?
– Нуну, я погибаю, измучился, глядя на тебя! Пожалей меня.
– Ты любил меня и потому обвенчал с братом? Довольно издеваться! – кричала Нуну.
– Да, я люблю тебя и, знай, никому тебя не уступлю!.. Если понадобится, брату своему вонжу вот этот кинжал в самое сердце ради тебя!
– Хочешь меня запугать! Ни бога ты не боишься, ни церкви!
– Чем доказать тебе, Нуну, что я не могу без тебя. Не мучай ты меня, не изводи, а то не поручусь за себя!
– Чего ты от меня хочешь?
– Твоей любви!
– Тебя полюбить?… Тебя, который погубил, заживо похоронил моего Иаго?… Тебя, из-за которого стали черными дни моей жизни?… Тебя, который навсегда лишил меня надежды на радость?… Как смеешь ты желать моей любви?
– Ради тебя потерял я брата, ради тебя навлек на себя ненависть всей общины…
– И ты из-за любви ко мне обвенчал меня с родным братом! – оборвала его Нуну.
– Да, да, только потому! Я женат, во второй раз не мог жениться. Ради тебя выгнал жену из дому. Только потому и обвенчал тебя с братом, что брат от меня никуда не уйдет, а ты, его жена, тоже не сможешь с ним расстаться… – продолжал Гиргола.
