Я былъ счастливъ, такъ счастливъ, что проводилъ все вредя въ созерцаніи собственнаго благополучія и — краснѣйте за мой эгоизмъ! — вспоминалъ о Долли Иклѣ, какъ о человѣкѣ, котораго я зналъ когда-то, но не видѣлъ уже цѣлый годъ. У меня составилось самолюбивое убѣжденіе, внушенное, быть можетъ, медицинскими занятіями, что моего общества и моихъ услугъ не ищутъ только потому, что не встрѣчается никакихъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ; не слыша ничего отъ Долли, я заключилъ, что онъ примирился со своей Анастасіей и благополучно поживаетъ.
Быть можетъ, онъ, маленькій бѣднякъ, и удивлялся въ это время, отчего я его оставилъ. Бѣдный Долли! Я держался вдали отъ Твикенгема не потому, чтобъ избѣгалъ его; но, говоря по совѣсти, пріемъ, какой красавица дѣлала друзьямъ своего мужа, былъ таковъ, что я не могъ его выносить.
Еслибъ Долли былъ одаренъ достаточнымъ мужествомъ, чтобъ защищать своихъ друзей или даже дѣлаться посредникомъ между наглостью жены и застѣнчивостью своихъ посѣтителей, то онъ пріобрѣлъ бы себѣ наше расположеніе и состраданіе; но этотъ нервный осленокъ считалъ за лучшее, не рискуя вступать въ единоборство съ Анастасіей, принимать ея сторону въ чудовищномъ неприличіи; послѣдствія, конечно, оказывались сколько унизительными, столько же и жалостными для тѣхъ несчастныхъ, которые имѣли честь быть его знакомыми.
Послѣдній разъ, когда я посѣтилъ его, задолго до большаго взрыва между супругами, она буквально выпроводила меня изъ дому. Послѣ отличной прогулки по берегамъ Темзы, я былъ такъ голоденъ, что хлѣбъ и сыръ сдѣлались для моего слуха музыкальными терминами; въ прекрасномъ настроеніи и чрезвычайно веселый, посѣтилъ я виллу, рѣшившись остаться тамъ обѣдать, если будетъ сдѣланъ хотя самый жалкій намекъ на то, что мое общество можетъ доставить удовольствіе; но лишь только я поставилъ ногу на порогъ дома, не успѣвъ еще на на одинъ футъ ступить на вещевую клеенку, покрывавшую полъ, какъ красавица нахмурила брови и выразила надежду, что я пришелъ не съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ остаться обѣдать.
Я смотрѣлъ на Долли, чрезвычайно пораженный такимъ непривѣтливымъ пріемомъ и слишкомъ оробѣвшій, чтобъ думать о рѣзкомъ отвѣтѣ; но этотъ крошечный трусъ, вмѣсто того, чтобъ защитить пріятеля, принялъ сторону ехидной супруги.
— Я думаю, что въ самомъ дѣлѣ вамъ лучше уйти, Джекъ, она сегодня не совсѣмъ хорошо себя чувствуетъ, шепнулъ онъ мнѣ.
Я повернулся на каблукахъ и не произнесъ ни одного слова, до тѣхъ поръ, пока не вышелъ на улицу; тамъ, передъ ихъ садомъ, разорвавъ на куски цвѣтовъ лиліи, я въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ, которыхъ не считаю нужнымъ повторять, далъ слово, что никогда болѣе не переступлю порогъ этой отвратительной виллы. Я сдержалъ свое обѣщаніе до дня знаменитой вечерники.
Но возвратимся въ разсказу. Утромъ Долли сошелъ внизъ, очень довольный своей вчерашней побѣдой и восхищенный своимъ новымъ рѣшеніемъ возможно чаще отлучаться изъ дому. Послѣ завтрака, который онъ съѣлъ съ наслажденіемъ, Долли позвонилъ и приказалъ слугѣ принести ему шляпу и перчатки.
Шляпу, однако, не могли найти.
— Спросите у мистриссъ Икль, сказалъ Долли.
Вмѣсто того, чтобъ прислать отвѣтъ съ посланнымъ, смѣлая амазонка явилась лично.
— Я увѣренъ, что вы знаете, гдѣ моя шляпа; мнѣ она нужна, сказалъ Долли, силясь принять на себя видъ ледянаго величія.
— Послѣ обѣда, когда мы пойдемъ вмѣстѣ, шляпа будетъ, но не раньше, возразила мистриссъ Икль.
Долли немедленно позвонилъ и приказалъ вошедшему слугѣ сходить въ ближайшій шляпный магазинъ и сказать, чтобъ ему сейчасъ же прислали шесть новыхъ шляпъ.
— Джемсъ, не дѣлать ничего подобнаго, приказала съ своей стороны мистриссъ Ныь.
Долли, побагровѣвъ отъ ярости за такой страшный подрывъ его авторитета, закричалъ слугѣ:
— Дѣлайте, какъ и вамъ говорю, сэръ, или я вамъ сейчасъ не откажу!
— Не обращайте вниманія на слова вашего господина, возразила Анастасія:- слушайтесь женя. Можете оставить комнату.
Слуга, видя, что сильнѣйшей стороной была мистриссъ Икль, повиновался ей.
Долли хотѣлъ самъ броситься изъ комнаты и бѣжать за шляпами, но Анастасія прижалась спиной къ двери и не пропускала его. Кринолинъ ея образовалъ огромный кругъ. Такъ-какъ чрезъ эту преграду Долли перескочить не могъ, то вынужденъ былъ сдержать свою ярость.
Но всего тягостнѣе было то, что Долли слышалъ, какъ покашливалъ, стоя въ корридорѣ, злодѣй Бобъ, давая знать, что онъ готовъ, если есть надобность въ его услугахъ. Потерявъ всякую надежду взять верхъ, хотя бы даже силою, Долли удалился въ крѣпость добродѣтельнаго негодованія и старался усмирить свою жену, какъ усмиряютъ дикихъ звѣрей, выраженіемъ глазъ.
Долли могъ похвастаться, что во всѣхъ своихъ ссорахъ съ женой держалъ себя чрезвичайно деликатно и разсудительно. Онъ никогда не допускалъ, чтобъ страсть взяла у него верхъ надъ здравымъ смысломъ. Вмѣсто того, чтобъ прибѣгать къ помощи злобныхъ словъ и сильной жестикуляціи, — каковъ, къ моему ужасу, бываетъ обычай у многихъ супруговъ, — онъ былъ строгъ въ выборѣ своихъ словъ и чрезвычайно остороженъ въ дѣйствіяхъ. Мягкость его поступковъ вовсе не доказывала его неуязвимости. Грудь его сильно волновалась отъ бури ощущеній (какъ было бы и съ вами, читатель, въ подобномъ случаѣ); слова его были похожи на слова человѣка, который задыхается отъ бѣгу, а глава блестѣли фосфорическимъ блескомъ; но въ самыя горькія минуты, когда Долли готовъ былъ перекусить пополамъ кусокъ горячаго желѣза, чтобъ найдти успокоеніе, все-таки упреки, срывавшіеся съ его языка, были приличны, какъ отрывки изъ проповѣдей. По-моему мнѣнію, грубый, толстый грумъ, отличающійся свѣдѣніями въ незатѣйливой фразеологіи конюшни, имѣлъ бы на своей сторонѣ большую вѣроятность успѣха въ сношеніяхъ съ такой неукротимой женщиной, какъ прелестная Анастасія.
— Сударыня! воскликнулъ Долли, съ величественнымъ и сдержаннымъ видомъ полицейскаго сановника: — это послѣднее оскорбленіе рѣшаетъ нашу будущность. Съ этой минуты я отнимаю у васъ любовь, которую, несмотря на вашъ эгоизмъ и необдуманное поведеніе, я все еще не переставалъ питать къ женщинѣ, сдѣлавшейся моею женою.
Язвительная Анаетасія широко открыла глаза, комически представляя испуганную, и презрительно улыбнулась.
— Боже мой, какъ это страшно! Ха! ха! Боюсь, какъ бы мнѣ не умереть отъ страху! отвѣчала она.
— Я отъ васъ отказываюсь. Дай Богъ, чтобъ мы никогда болѣе не встрѣчались! закончилъ Долли.
Но сообразительная Анастасія была сплочена изъ крѣпкаго матеріала и, сверхъ того, обладала смѣлостью. Она презрительно потрясла головой.
— Вы отказываетесь отъ меня — вы! вскричала она. — Ахъ, вы презрѣнная крошечная тварь, непристойный маленькій карачунъ! Вы осмѣливаетесь говорить мнѣ въ лицо, что вы отъ меня отказываетесь! Очень хорошо! вы откажетесь отъ меня не даромъ! Я сейчасъ запру васъ на замокъ на три дня и посмотрю, не возвратитъ ли это вамъ разсудка.
Какъ ни невѣроятно это покажется замужнимъ дамамъ, но необыкновенная женщина дѣйствительно поступила такъ; выбѣжавъ изъ комнаты, она повернула въ замкѣ ключъ и положительно сдѣлала плѣнникомъ своего супруга.
Все было кончено. Онъ часто говорилъ это прежде, но теперь онъ это чувствуетъ. Колѣнопрекловеніе и слезы были теперь безполезны. Романъ кончился. Еслибъ она подняла руку, чтобъ ударить его, то и тогда оскорбленіе не превзошло бы настоящей обиды.
Долли изгналъ изъ своего сердца всякую нѣжность къ ней, — онъ встряхивалъ это сердце, какъ ведро. Теперь это было пустое сердце, — сердце, отдающееся въ займы, несчастное, лишенное мёблировки, разрушенное сердце, поруганное и разбитое на части послѣднимъ жильцомъ.
Пока Бобъ и Анастасія потирали руки, радуясь ловкости подвига, пока она кричала: — я повяжу этому маленькому чудовищу! а онъ дѣлалъ ей комплименты, говоря: — вы молодецъ, Стаси! пока она объясняла Бобу всю выгоду имѣть этого плута въ своихъ рукахъ, что дѣлалъ Долли?
Онъ схватилъ кочергу, — тяжелую кочергу, которую могъ поднять не иначе, какъ обѣими руками. Враги услышали звукъ разбитаго стекла.
Пока они съ ужасомъ смотрѣли другъ на друга, Долли раздробилъ на тысячу кусковъ кочергой окно, раму и стекла. Потомъ, имѣя видъ скорѣе безумнаго человѣка, чѣмъ смирнаго Долли, онъ вылѣзъ въ это отверстіе и спокойно пошелъ, съ непокрытой головой и съ окровавленными пальцами, держа въ рукахъ кочергу на подобіе модной тросточки.
Бобъ и испуганная Анастаія, увидѣвъ его, въ то же мгновеніе пустились въ погоню, которая, впрочемъ, была непродолжительна, потому что Долли, достигнувъ уличныхъ воротъ, прислонился къ столбу, озираясь кругомъ; предусмотрительный Бобъ, не спуская главъ съ кочерги, не приблизился, а сталъ въ нѣсколькихъ футахъ разстоянія.
— Икль, кричалъ Бобъ: — что такое случилось, дружище?
