— А чего ж ты хотел, Ваня, уже внуков шестеро, и старшему скоро двадцать стукнет.
— У вас-то, вроде, таких и детей-то не было.
— Как так «не было»? А, это ты по Старому Крыму? Так мы тогда старшего-то не взяли, он институт заканчивал.
— Виктором зовут?
— Ага, а ты откуда знаешь? Вроде бы я не писал или писал?
— Доктор наук, весь в отца!
— Да, толковый малый, вот троих внуков мне штампанул, почти сразу.
— Как сразу?
— Так Ленка-то первую девочку родила, а через два года двое близнят, мальчиков, вот тебе и трое сразу: Лариса, Олег и Владимир.
— Вот это да! А другие дети? Те, что в Крым приезжали?
— Сергей по военной дорожке пошел, на Камчатке служит, моряк. Живет в городе Ключи. Слыхал о таком?
— Еще бы, я Камчатку знаю.
— А Люба со мной живет, с мужем не получилось. Внучка. Вот так и существуем.
А Виктор где живет?
— Теоретически — у меня, а практически почти всегда за границей. Вот и сейчас укатил на полгода в Индию.
— А дети?
— Вот дети все у меня, ты только не пугайся: сейчас дома только дочка Любы и я.
Квартира у Кузнецовых шикарная, четырехкомнатная, коридор широкий, можно на велосипеде кататься. Все комнаты изолированы. Центр города, улица Горького, рядом метро Маяковского.
— Да, красиво живете, — сказал Иван, осмотрев жилище, — нам бы хотя бы двухкомнатную где-нибудь выменять.
— А что в Саратове?
— Не совсем в Саратове, в Энгельс я ездил, это через Волгу. Но там такой беспредел, что я согласен любой язык учить, только не в Саратов.
— Зря дом в Крыму продали, вот сейчас бы туда и укатили.
— Вы что, не слышали, что там творится? Из одного пекла в другое попали бы.
— Ну ладно, рассказывай, как живешь, как твой первенец, небось, уже кавалер.
Иван стал рассказывать. Не хотелось ему ворошить переболевшее, но Кузнецову он рассказал все.
— Да, вот тебе и перестройка! А что в мире натворили! Польша, ГДР, Чехословакия, Варшавский договор! Это плохо закончится.
— Неужели не нашлось кого-нибудь, кто бы мог оставить это?
— Работа была проделана громадная, — все ключевые посты заняли бездари. Это было кому-то выгодно. Помнишь, я тебе звонил?
— Конечно, я тогда еще очень удивился: как вы могли разыскать.
— Вот тогда и надо было действовать, а теперь даже вредно говорить об этом.
— Я что-то Натальи Ивановны не вижу, тоже на даче?
— Нет больше Натальи — умерла. Уже почти пять лет прошло. Слушай, чуть не забыл, Александр Васильевич-то твой в Москве живет, у меня и телефон есть, вот, генерал-полковник он, можешь позвонить.
К Кузнецову подошла внучка, девочка лет десяти-двенадцати:
— Дедуля, дедуля, расскажи сказку.
— Большая уже, а все сказки, вот приучил, теперь не отстанет. Ты, Ваня, располагайся вот на топчане и заночуешь, а телефон в коридоре.
Иван подошел к телефону и набрал номер.
«Слушаю, Попов,» — прохрипела трубка.
— Александр Васильевич, это я — Исаев Иван, помните такого?
Глава тридцать первая
И снова вагон, и снова верхняя полка. Есть время для размышления. «Что же делать? Никому мы не нужны! Спасайся кто как может!
Неужели придется воевать? А обстановка идет к тому. Кажется, простая вещь: выстройте в каждом российском городе по два-три дома для беженцев, и уезжай, кто хочет. А кто не хочет? А если люди веками, а некоторые до молдаван жили на этой земле? Даже бывший молдаванский господарь Дмитрий Кантемир, друг Петра Первого, писатель и ученый, утверждал, что первыми жили в поймах Днестра и Прута славяне, украинские казаки, болгарские крестьяне. Значительно позже Римская империя, расширяя свои владения, перешла Альпы и захватила земли по Дунаю и дальше на восток. Знатные князья выезжали на охоту в благодатные земли Днестровья. И вот однажды один вельможа преследовал дикого бычка со своей сказочно-красивой собакой Молдой. Подстреленный бычок изловчился и смял собаку, увлекая ее за собой в реку. Там оба и утонули. Так появилась речка Бычек и пойма — Молда. После названия менялись: то Молдава, потом Молдова, а уже позже Молдавия. Менялись обычаи у людей, поселившихся здесь. Язык из итальянского преобразился в румынский, а румынский в молдавский. Но и до сих пор есть на молдавской земле чисто украинские села, такие, как Михайловка, или болгарские села: Терновка, Парканы и другие. «Может, это и есть чья-то родина, но только не моя и не Оксаны, мы тут точно лишние,» — все, же подытожил Иван и спустился вниз с верхней полки.
Вагон плацкартный, многие спали, хотя уже давно был день. В купе, где ехал Исаев, сидели двое мужчин и две женщины. По их разговору Иван понял, что они молдаване и едут домой.
— Далеко ездили? — обратился к Исаеву мужчина, что помоложе. Иван ответил.
— И зря вы это делаете, — подключился к разговору другой молдаванин, — никуда не уезжайте. Вот мы, две семьи, — это наши жены, — мы к русским никаких претензий не имеем. У нас в Дубоссарах все перемешалось: русские женились на молдаванках, молдавские парни на русских девушках, и что же теперь делать? Нет! Кто это затеял — или дурак, или круглая сволочь!
— А где вы живете? — подключились женщины.
— В Бендерах.
— У меня там сестра работает, в поликлинике.
— А моя жена врачом там же работает.
— Тем более вам не надо уезжать, русские врачи значительно лучше молдавских.
— Если бы все так рассуждали, как вы! А то многие думают по-другому, в Бендерах детей русских воруют, убивают ни в чем неповинных людей. Вон, солдата, брата нашей работницы, только что вернувшегося из армии, днем, прямо на автобусной остановке зарезали.
— И не только русских. Когда первая перестрелка была у нас в Дубоссарах, погиб один украинец и четыре молдаванина. Так что они даже свой народ не щадят, одно слово — националисты.
— Тогда откуда они взялись такие?
— Откуда — из Румынии. Хадырка — румын, Снегур — румын, Лари — румынка, — куда ни кинь — везде румын. Нет, все же не уезжайте, все перемелется.
На границе Украины и Молдавии состав остановился и стоял долго. Потом, трижды прокричав, медленно переехал по мосту через Днестр и покатил в сторону Кишинева. Исаев подошёл к справочному.
— В Одессу и Тирасполь поезда отменены, а в Бендеры будет только утром.
Исаев вышел на привокзальную площадь. Постоял-постоял и, ничего не увидев подходящего, решил выехать на дорогу и там голосовать. Забросив рюкзак за спину, спокойно зашагал к троллейбусной остановке. «За ночь доберусь» — подумал. Но на трассе машины шли редко, и те часто шли, не останавливаясь. Простояв около часа, Иван, совершенно озябший, решил идти к аэропорту: может, оттуда что-нибудь будет. Но и в аэропорту ему сказали, что автобус будет только утром.
«Придется коротать ночь тут», — решил Исаев и уселся внизу в пустующее кресло. В помещении было тепло, и Иван, согревшись, задремал.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — разбудил его чей-то голос. Исаев открыл глаза и увидел перед собой рослого симпатичного прапорщика.
— Аль не узнаете? Так это же я, Колька Нестеров!
— Нестеров! Надо же! Никогда бы и не подумал, прапорщик, музыкант. Ну, садись, только я давно уже не капитан, а майор, а теперь уже — просто пенсионер. Рассказывай, как ты, где?
— Так все там же, в крепости, только в оркестре, заместитель дирижера. Вот за женой приехал, должна прилететь.
— Так ты на колесах?
— Ага, «жигуль» у меня, первый.
— Может, и я с вами как-нибудь?
— А чего же, вот ее самолет делает посадку.
Глава тридцать вторая
Виктор Иванович перечитывал письмо от Ивана. Давно выпал снег. Морозы, правда, были не очень сильные, так, градусов двадцать. Так что Яков Иванович почти каждый день надевал лыжи и шел на «охоту». Какая там охота! Просто полюбоваться природой, послушать тайгу. Вначале звал Виктора, но тот далеко ходить боялся, хотя и лучше стало после Крыма, но еще прибаливал.
— И чего читать одно и тоже? — сказала Надежда Павловна. — Хорошо, что до нас эта перестройка не докатилась!
— Да чего ж не докатилась! Уж до чего же я был противник всяких «комов», но теперь и я понимаю, что кроме тех проклятых «комов» в той власти все было правильно! Надо же додуматься, чтобы булка хлеба стала стоить пятьсот-шестьсот рублей! Я думал, двадцать копеек маловато, но чтобы так!
— А чего ж ты хотел? Тебе пенсии теперь сколько платят?
— Так вот уже три месяца, как ничего.
— А вот Людка не нарадуется: простор, говорит, чем хочешь — торгуй, куда хочешь — езди, чего хочешь — вези.
— Вот-вот, она и детей своих так воспитывает. Вон, Ванечка, уже большой лоб: скоро в армию идти, а что делать умеет? Ничего! А норовит то продать, то купить. Умрем — все продадут, все растащат.
— Да и нет, Настенька-то ее прямо как с иконы снята.
