— Ах, мама, ну, не все ли равно? Не хочется мне это рассусоливать.
По щекам миссис Сондерс покатились слезы; она утерла их краем передника, и в затихшей комнате стали слышны ее негромкие всхлипывания.
— Не плачь, мама, — сказала Эстер, — Я знаю, что поступила очень дурно, но господь сжалится надо мной. Я не перестаю молиться ему, как ты меня учила, и мне кажется, что все как-нибудь уладится.
— Отец никогда не позволит тебе остаться здесь. Он скажет, как всегда, что здесь и без того слишком много ртов.
— Я стану жить не задаром — сама знаю, что иначе он живо вышвырнет меня за дверь. Я буду платить за свой стол. У Барфилдов я недурно зарабатывала, и Ангелочек — так прислуга зовет хозяйку, и уж что верно, то верно, она сущий ангел, — хотя и рассчитала меня, но все ж таки дала мне четыре фунта, чтобы помочь выкрутиться из беды. У меня сейчас еще больше одиннадцати фунтов. Не плачь, мамочка, дорогая. Слезами горю не поможешь, а ты должна мне помочь. Пока у меня есть деньги, я могу снять комнату где угодно, но мне хочется быть поближе к тебе, а отец, верно, будет даже рад пустить меня в гостиную, если я буду платить за свой стол десять или пусть даже одиннадцать шиллингов в неделю, — я могу себе это позволить, а он не из таких, чтобы отказываться от денег, когда они сами плывут в руки. Ну как ты думаешь, согласится он?
— Даже не знаю, милочка. Трудно сказать, что он может выкинуть. Мука жить с таким человеком. До чего же я извелась с ним последнее время, а тут еще рожаешь одного за другим. Несчастные мы, разнесчастные, и за что только нам так достается!
— Бедная мамочка! — сказала Эстер, сжав матери руку. И, обняв, она притянула ее к себе и поцеловала. — Я-то знаю, как с ним тяжело. А как он сейчас — еще хуже?
— Пьет больше и еще грубее стал. Да вот как-то тут на днях подаю я ему обед, и сочный такой попался кусочек говядины, такой аппетитный с виду, что я возьми и отрежь себе — ну самую что ни на есть малость, просто попробовать. А он увидел, да как закричит: «Это еще что такое, черт побери! Ты куда суешься?» Я ему говорю: «Да я маленький кусочек отрезала, только попробовать». — «А вот этого попробовать не хочешь?» — говорит он, да как съездит мне промеж глаз. Ах, доченька, повезло тебе, что ты все это время была в услужении, верно, позабыла даже, что нам тут приходится терпеть.
— Ты всегда была слишком добра к нему, мама. Небось меня-то он больше ни разу пальцем не тронул, после того как я плеснула ему кипятком в лицо.
— Знаешь, Эстер, иной раз кажется, — ну, нет больше моего терпения, так бы пошла и утопилась. Да вот Дженни и Джулия… ты же не забыла маленькую Джулию, она уже стала большая девочка, быстро подрастает… Они обе сейчас сидят на кухне, работают. А из-за Джонни у меня душа не на месте, — ни словечка правды от него не добьешься. Как-то тут отец взял ремень и избил его чуть не до полусмерти, а что толку? Если бы не Дженни и Джулия мы бы просто по миру пошли; они день-деньской делают собачек, и хозяин магазина говорит, что у них самые аккуратненькие собачки получаются, совсем как живые. Они, бедняжки, все пальцы себе постирали, набивая бумагой каркасы. А ведь никогда не жалуются. Да и я не стала бы жаловаться, будь он не так груб и не оставляй больше половины заработка в кабаке. Я рада, что ты не жила это время с нами, Эстер, — нрав-то у тебя горячий, ты бы нипочем не стерпела. Я, ты знаешь, не люблю прибедняться, а все же иной раз кажется, — еще немного — и не выдержу. А пуще всего, когда подумаю, что с памп со всеми будет: ребятишки маленькие, с деньгами все хуже и хуже, а расходы растут. Я тебе еще не сказала, да ты, верно, уже заметила, — ведь еще один скоро прибавится. Когда живешь в нищете, с детьми последнее здоровье теряешь. Ну, а тебе-то еще хуже досталось. Да только падать духом нельзя. Будем как-нибудь справляться с этой бедой, а больше — что ж мы можем?
Миссис Сондерс снова утерла глаза краем передника. Эстер с обычным своим спокойствием и замкнутым выражением смотрела на мать, и не прибавив больше ни слова, обе они направились на кухню, где работали девочки. Кухня была длинная, с низким потолком, единственное окно ее выходило на небольшой дворик за домом, в глубине которого рядом с мусорной кучей и сараем высилась груда антрацита. У одной из стен стоял длинный стол и скамья, за ними — камин, напротив него — буфет, и повсюду, в любом свободном пространстве, вперемежку с кухонной утварью валялись груды игрушечных собачек — и совсем маленьких, величиной с ладошку, и покрупнее, кончая пуделем почти в натуральную величину. Дженни и Джулия хорошо потрудились за последние несколько дней, и теперь выполнение заказа, полученного из магазина, подходило к концу. Трое малышей сидели на полу и рвали коричневую оберточную бумагу, передавая ее по мере надобности Дженни и Джулии. Обе старшие девочки, наклонившись над столом, набивали бумагой каркасы, сильными ловкими пальцами уминали ее, заклеивали каркасы.
— Гляньте, да это же Эстер! — воскликнула Дженни, старшая из девочек — А как разодета — настоящая леди! Да тебя не узнать. — И, осторожно поцеловав сестру, чтобы не замарать вымазанными клеем пальцами восхитивший их туалет, они замерли в немом созерцании, потрясенные до глубины души наглядным доказательством неслыханных преимуществ работы в прислугах.
Эстер подняла на руки Гарри, славного мальчугана лет четырех, и спросила, помнит ли он ее.
— Нет, не помню что-то. Пожалуйста, отпусти меня.
— Ну, а ты-то, Лиззи, помнишь меня? — спросила Эстер девочку лет семи, чьи ярко-рыжие волосы пылали в сгущавшихся сумерках, словно костер.
— Знаю, ты моя старшая сестра. Тебя не было дома целый год, а то и больше — ты работаешь прислугой.
— А ты, Мэгги, ты меня помнишь?
Мэгги, казалось, была в сомнении, но, немного подумав, решительно кивнула головой.
— Поди сюда, Эстер, погляди, как наша Джулия справляется с этим делом, — сказала миссис Сондерс. — Она делает собачек почти так же быстро, как Дженни. Только не очень аккуратно набивает их бумагой. Ну, ясное дело, — что я говорила. У этой собаки одно плечо вдвое толще другого.
— Да ну, мама, никто даже не заметит, я уверена!
— Как это не заметит! Ты погляди на эту зверюшку! Разве она похожа на собаку? Кто ж так делает — шаляй-валяй!
— Эстер, глянь, какая у Джулии собака получилась, — закричала Дженни. — У нее же одного плеча почти нет. Хорошо, что мама заметила, а увидал бы управляющий, так начал бы ко всему придираться, и скостил бы нам шиллинг, а то и больше, за эту неделю.
Джулия расплакалась.
— Дженни вечно на меня нападает. Мама сказала, что я быстро работаю, вот она и злится. А к ее собакам придраться тоже можно…
— Все мои собаки вон там справа на буфете — я всех своих нарочно кладу туда, — ну-ка найди там хоть одну с кривым плечом, я тогда…
— Дженни сама толстая, так ей хочется, чтобы все были толстые, вот она и пихает столько бумаги в своих собак.
Крошка Этель, сидя в своем углу и отрывая большой кусок бумаги, с таким серьезным и важным видом сделала это умозаключение по поводу совершенства Дженниных собак, что все рассмеялись. Но смех Эстер внезапно оборвался, — она вспомнила о своей большой беде. Миссис Сондерс тотчас же подметила это и бросила на Эстер сочувствующий взгляд, а затем, чтобы положить конец неуместному веселью, велела Джулии переделать собаку. Содрав с собачьего туловища шкурку, она помогла напихать в углы каркаса побольше твердой бумаги.
— Ну вот, — сказала она, — теперь это собака! И плечи ровные — будь она живой, побежала бы, не хромая.
— Вот беда-го! — закричала вдруг Дженни, — У меня нет больше пуговиц для глаз! Как же я закончу сегодня последнюю дюжину? А черные кнопки, которые Джулия ставит маленьким собачкам, совсем не годятся для таких больших собак, как мои.
— А в магазине тебе больше не дадут? Я ведь думала, сдадим этих собачек и протянем неделю.
— Нет, в магазине не дают. Говорят, вы этих собак делаете на дому. Были бы даже у них пуговицы, они бы их нам все равно не дали. Они, чуть что, говорят: вы на дому работаете. Противные они там все.
— А может, у тебя есть шесть пенсов мама? Я побегу куплю пуговиц.
— Нет, у меня все деньги вышли.
— Я могу дать тебе шесть пенсов на пуговицы, — сказала Эстер.
— Вот и хорошо. Дан нам шесть пейсов, а мы вернем их тебе завтра, если ты еще не уедешь. Сколько ты с нами пробудешь? А уедешь, так мы тебе вышлем.
— Я пока останусь здесь.
— Как! Ты что же — потеряла место?
— Нет, нет, — поспешно сказала миссис Сондерс. — Просто Эстер немного нездорова и приехала домой на поправку. Бери шесть пенсов и беги в магазин.
— А можно и я с ней пойду? — спросила Джулия. — Я работаю с восьми часов, и мне совсем немного собачек осталось доделать.
— Ладно, можешь пойти. Ну бегите, не вертитесь у меня под ногами, мне надо готовить ужин для вашего отца.
