Теперь остается рассеять одно оскорбительное для нас подозрение. Нам было бы очень тяжело, если бы оно не было устранено. Быть может, многим покажется, что необоснованное высокомерие или же лицемерное и неуместное восхищение всем иностранным пробудили в нас склонность к критике наших порядков. Нужно сказать, что мы весьма далеки от таких непатриотических намерений. Подобное подозрение может возникнуть только у тех из наших соотечественников, которые, предаваясь опаснейшим иллюзиям, пытаются убедить себя в том, что мы идем впереди или по меньшей мере вровень с мировой цивилизацией. Для тех, кто это утверждает, мы писать не собираемся, ибо это так же бессмысленно, как беседовать с глухими. Для здравомыслящих испанцев писали мы – худо ли, хорошо ли – эти очерки. Мы пишем для тех, кто, подобно нам, верит, что испанцы способны сделать все то, что делают другие народы; для тех, кто полагает, что человек создается только благодаря воспитанию и благоразумному руководству; для тех, кто может доказать эту вечную истину тем неоспоримым доводом, что народы, которые в прошлом были только ордами варваров, ныне возглавляют мировой прогресс; для тех, кто не забывает, что науки, искусства и даже таланты непрерывно переходили с востока на запад, от юга к северу, а это доказывает, что небо не дало какому-нибудь народу то, к чему мы все стремимся, – право на особое счастье и превосходство над другими, которых все мы добиваемся; для тех, наконец, кто убежден, что наши процветание и политический престиж не зависят ни от какого небесного талисмана, но должны родиться, если им вообще суждено родиться, естественным путем и от нас самих, для них-то мы и изложим одну мысль, которая полностью оправдает в их глазах нашу настойчивую критику, мысль, которая лежит в основе всех наших очерков и может служить ключом для правильного понимания нашего патриотизма. Льстецы, которые льстят народам, так же как и льстецы, которые льстят сильным мира сего, всегда были их злейшими врагами. Они накладывали им на глаза повязку и, стремясь воспользоваться их слабостью, говорили им: «Вы – всё». Именно эта бесстыдная лесть и породила слепую гордыню и безудержное высокомерие, которые и заставляют многих наших соотечественников считать, что нам некуда спешить, не нужно прилагать никаких усилий, некому и не в чем завидовать. Так вот теперь мы и спрашиваем тех, кто хочет искренно нам ответить: «Кто же подлинный патриот Испании? Лицемер, который кричит: «Вы – всё. Вам не нужно даже убыстрять шаг, чтобы завоевать пальму первенства в беге, ибо вы и так идете впереди всех», или тот, кто откровенно говорит: «Вам еще надо много пройти, финиш далек. Торопитесь, если вы хотите прийти первыми». Первый препятствует им двигаться вперед, к благу, уверяя, что они уже достигли его; второй приводит в движение единственную пружину, способную рано или поздно привести их к желаемой цели. Кто же из двух больше печется о счастье испанцев? Второй – настоящий испанец, и только он действует в соответствии с намерениями нашего доброго правительства. И вот теперь, когда могущественная и благодетельная рука той, которая лучше, чем все льстецы, знает, как много нам предстоит еще пройти, воодушевляет нас своим славным примером; когда прославленная королева и ее супруг, полные благих намерений, впервые пытаются повести нас по пути совершенствования, быть может запоздалого, но скорее не по вине их царственных предшественников, а, пожалуй, вследствие сменявших друг друга неудачных революций, которые всегда печально кончались для нашей страны, разве непозволительно верноподданному испанцу провозгласить эту светлую истину полностью отвечающую высоким целям его королей? И 'разве не будет дозволено нам, хотя бы и с опозданием, воздать должное правде?
Такова последняя мысль, которую нам оставалось изложить. Стремление содействовать процветанию нашей родины вынуждало нас высказывать горькие истины. И если наши слабые силы, а также трудности, которые мы встретили на нашем пути, одним словом, если обстоятельства помешают достижению тех результатов, на которые мы так надеемся, то утешением и наградой нам будет служить то удовлетворение, которое вызывает в нас наша цель. Разве нам не дозволено будет произнести даже эти слова: «Таков был наш замысел»? Какую опасность может представлять для кого бы то ни было громогласное заявление о том, что мы хотим добра и потому критикуем зло?
Теперь, после этого отступления, в котором мы дали ключ к пониманию нашего «Болтуна», после того кан мы с полной откровенностью показали, что если целые выпуски были посвящены второстепенным вопросам, то это произошло не по нашей воле, а потому, что такова природа вещей, нас окружающих, мы и заканчиваем наше издание. И если найдется читатель, который не вполне удовлетворится нашей болтовней и сочтет наши рассуждения пустопорожними, то мы попросим его еще раз перечесть только что сделанное отступление, чтобы он не обвинял того, кто с добрыми намерениями продолжал бы его развлекать, и помнить, что только стремление исполнить данное публике обещание – пополнить их комплект 14-м номером – заставило нас и сегодня взяться за перо.
Последнее письмо Андреса Нипоресас
бакалавру дон Хуану Пересу де Мунгия[136]
Дорогой бакалавр, ты легко можешь себе представить, как я беспокоюсь о твоем здоровье и о том, что злосчастная уздечка[137] мешает тебе говорить, и мы все реже и реже тебя слышим. Выпей чего-нибудь горячительного, и если это не поможет поправить твой расшатанный организм, то заранее сообщи мне, что пришло, дескать, время помолиться за тебя богу и просить его, чтобы ты еще при жизни успел покаяться в многочисленных и тяжких прегрешениях. Я вижу, что ты стоишь уже одной ногой в могиле, и предупреждаю, что если смерть настигнет тебя прежде, чем ты успеешь покаяться, то никакие силы тебе не помогут: ни божеские, ни человеческие, как не помогут тебе никакие чужие молитвы. Хорошенько поразмысли надо всем этим и, самое главное, не забывай, что существует ад. Если твоя вера не настолько сильна, чтобы убедить тебя в этой истине, то послушайся хотя бы меня, ибо я так глубоко и безгранично в нее верю, что считаю бесспорным существование ада не только в загробной жизни, но для многих также и в жизни земной: у меня есть тому достаточно красноречивых доказательств.
В твоем последнем письме, которое дошло до меня частным образом и не попало на глаза публике, ты забросал меня целым ворохом таких вопросов и дал мне кучу таких поручений, что я даже не знаю, сумею ли я полностью удовлетворить все твои запросы и вопросы. Довольствуйся хотя бы тем, что я сумею тебе сейчас сообщить…
Перейдем к твоим бесконечным вопросам и многочисленным поручениям.
Что касается «Истории Испании», которую ты просил прислать, то я не могу исполнить твою просьбу, так как ты хочешь, чтобы я прислал хорошую, а такой я нигде не нашел.
Ты просишь также направить твоего племянника в университет по кафедре истории и географии, опрометчиво полагая, что таковая должна быть в нашей столице. Ты пишешь также, что поскольку твоему племяннику удалось попасть в первейший город государства нашего, то пусть, мол, он воспользуется этим счастливым обстоятельством и просветится там. Убедительно прошу тебя, прежде чем в другой раз давать мне подобные поручения, не быть столь легкомысленным в своих суждениях, ибо таких кафедр здесь не существует. Правда, здесь есть Академия истории и картографическое бюро на улице Принсипе. Может быть, о них-то тебе и было известно, но ты по глупости все перепутал. Я считаю, что твоему племяннику не следует учиться и стенографии, так как не за кем здесь записывать.
А вот чему он должен выучиться – так это искусству оказываться всегда правым, то есть фехтованию, так как у нас с некоторых пор в большой моде дуэли. Теперь считается даже зазорным не покалечить в поединке кого-нибудь из приятелей. Есть и еще одна не менее важная вещь. Считается совершенно необходимым, нарядившись в костюм тореро, выступить на каком-нибудь любительском бое быков, который устраивается золотой молодежью, и показать тем самым свою удаль. Таким путем по теперешним временам человек приобретает репутацию столпа отечества и слывет образцом хорошего тона. Если к тому же он носит модные панталоны и цилиндр, если он проводит утро в разъездах, всюду оставляя свои визитные карточки, если днем посещает званые обеды и раскланивается со своими друзьями и знакомыми, сидя верхом на длинношеей и бесхвостой лошади, условие sine qua non, если вечером он освистывает какую-нибудь хорошую пьесу и поздней ночью поспевает с одного раута на другой, проигрывая в экарте и свои собственные деньги и деньги своих кредиторов, – в этом случае он вдвойне заслуживает признание представителей высшего света и одобрение всех своих благоразумных современников.
