— Завтра я покупаю отель, — сказал он. — Послезавтра оба с треском вылетят отсюда.
— А что будет с Фрицем? — плаксиво повторила Хильда.
— Уладим в Берлине, — сказал отец. — Поверь мне, это лучшее решение. Неужели в такой немыслимой ситуации мы будем объяснять ему, кто мы на самом деле?
Через двадцать минут к отелю подъехал большой лимузин. Машина принадлежала Леопольду Лехнеру, владельцу транспортной конторы в Брукбойрене, и за рулем сидел он лично. Слуги вынесли с бокового входа несколько чемоданов, погрузили их на багажник и крепко привязали.
Директор и швейцар стояли у подъезда, не зная, что делать.
— Убиться можно, — сказал Карл Отважный. — Человек бросает на ветер двести марок. Не использует свой билет для бесплатного проезда и едет в Мюнхен на такси. Трое постояльцев, с которыми он знаком всего пару дней, присоединяются к нему. Боюсь, мы заварили хорошенькую кашу,
— И все из-за этой нимфоманки Каспариус! — признался дядюшка Польтер. — Она захотела выжить Шульце, чтобы тот не мешал ей охмурять миллионерчика.
— Почему же вы не сказали мне об этом раньше? — возмутился Карл Отважный.
Помня о трех сотнях марок, доставшихся ему при этой сделке, швейцар проглотил упрек.
Но вот появились тетя Юлечка с племянницей, нагруженные шляпными коробками, зонтиками и сумками. Директор поспешил им на помощь, но тетя Юлечка осадила его.
— Не лезьте! — приказала она. — Я пробыла здесь только два дня. Но с меня и этого хватит. Я прославлю вас всюду, где смогу.
— Я в отчаянии, — заявил директор.
— Мои соболезнования, — сказала тетя.
— Сударыня, почему вы так внезапно нас покидаете? — спросил швейцар.
— До него все еще не дошло, — буркнула тетя Юлечка.
— Вот письмо для господина Хагедорна, — сказала Хильда.
Швейцар почтительно взял его. Девушка обратилась к директору:
— Пока не забыла: шесть дней назад мы разговаривали с вами по телефону.
— Не помню, милая фройляйн.
— Я тогда предупредила вас о переодетом миллионере.
— Это звонили вы? — спросил швейцар. — И теперь оставляете господина Хагедорна одного?
— До чего же человек бывает глуп! — воскликнула тетя Юлечка и покачала головой.
— Тетечка, отложим разговор на узкоспециальные темы! — сказала Хильда. — Прощайте, господа. Я думаю, вы долго будете помнить ту ошибку, которую совершили сегодня.
Обе дамы сели в лимузин.
Вскоре после этого появились Шульце и Кессельгут. Шульце положил письмо для Фрица на стойку швейцара.
Директор и дядюшка Польтер поклонились. Однако их не заметили. Пассажиры сели в машину. Иоганн держал на коленях рефлектор. Чемоданы были набиты до отказа.
Леопольд Лехнер уже нажал на стартер, когда примчался Зепп, смотритель лыжного склада. Исторгая гортанные звуки в знак благодарности, он схватил руку Шульце и, казалось, решил оторвать ее.
— Ну ладно, Зепп, — успокаивал его Шульце. — Все было хорошо. Когда мы подметали каток, вы были очень любезны со мной.
Кессельгут показал на жалкие остатки растаявшего снеговика.
— Славный Казимир скончался.
Шульце улыбнулся. Он вспомнил ту звездную ночь, когда Казимир появился на свет.
— А все-таки было здорово, — пробормотал он. Машина отъехала. Из луж разлетелись брызги.
Когда Хагедорн вернулся в отель, швейцар передал ему два письма.
— Интересно, — сказал Фриц, уселся в холле и вскрыл конверты.
Первое письмо гласило: «Мой дорогой мальчик! Совершенно неожиданно я должен сейчас же вернуться в Берлин. Я очень сожалею. До скорого свидания. С сердечным приветом. Твой друг Эдуард».
Во втором письме было: «Любимый! Когда ты прочтешь эти строки, то узнаешь, что твоя фройляйн невеста сбежала. Больше она такого никогда не повторит. Как только ты ее найдешь, можешь таскать ее за уши до тех пор, пока они не оттопырятся под прямым углом. Вдруг это будет мне к лицу. Пожалуйста, приезжай поскорее в Берлин, где тебя ждут не только мои уши, но и поцелуи твоей будущей супруги Хильды Хагедорн».
Фриц чертыхнулся и побежал к швейцару.
— Что это значит? — спросил он в полной растерянности. — Шульце уехал! Моя невеста уехала! А тетя Юлечка?
— Уехала, — сказал швейцар.
— А господин Кессельгут?
— Уехал, — прошептал швейцар с видом кающегося грешника.
Хагедорн пристально поглядел ему в лицо.
— Здесь что-то неладно! Почему уехали все четверо? Не рассказывайте мне сказки! Не то я по-другому поговорю с вами!
— Почему уехали обе дамы и господин Кессельгут, я не знаю, — ответил швейцар.
— А господин Шульце?
— Некоторые гости жаловались. Господин Шульце, мол, нарушает гармонию. Дирекция попросила его уехать. Он тут же посчитался с просьбой. То, что под конец уедут четверо, мы не ожидали.
— Только четверо? — спросил Хагедорн и подошел к железнодорожному расписанию, висевшему на стене. — Разумеется, я тоже уеду. Через час идет мой поезд. — Он побежал к лестнице.
Швейцар был близок к обмороку. Он доплелся до конторы, плюхнулся на стул и сообщил директору о новой беде.
— Отъезду Хагедорна надо помешать! — воскликнул Карл Отважный. — Расстроенный миллионер может нас так дискредитировать, что в следующем сезоне придется закрывать нашу лавочку.
Они поднялись на второй этаж и постучали в номер семь. Хагедорн не ответил. Директор нажал на ручку двери. Она была заперта. Из коридора они слышали, как в комнате с грохотом выдвигают ящики и захлопывают дверцы шкафов.
— Шумно укладывается, — тяжко вздохнул швейцар. Они скорбно спустились в холл и стали ожидать молодого человека.
Он появился.
— Чемодан пусть доставит на вокзал слуга. Я пойду пешком.
Оба засеменили рядом с ним.
— Господин кандидат, — умолял Карл Отважный. — Не наносите нам такой обиды.
— Зря стараетесь! — сказал Хагедорн.
У двери он столкнулся с продавщицей из цветочного магазина. Она принесла подарки, которые он купил часа два назад.
— Я немного опоздала, — сказала она.
— Истинная правда, — подтвердил он.
— Зато букет стал еще пышнее, — заверила она. Он раздраженно засмеялся.
— Оставьте этот веник себе на память! Воткните его в петлицу.
Изумленная, она сделала книксен и поспешно удалилась.
И вот Фриц стоял со старинной оловянной кружкой, ящичком сигар и оригинальными серьгами в «Брукбойрене», один-одинешенек.
— Можно хотя бы попросить вас, — обратился к нему директор, — не рассказывать в ваших кругах о весьма досадном происшествии?
— На карту поставлена репутация нашего отеля, — добавил швейцар.
— В моих кругах? — удивился Хагедорн. И затем рассмеялся. — Ах да! Я должен вам кое-что объяснить! Вы принимаете меня за миллионера, так ведь? С этим, признаться, дело гиблое. От моих кругов «Брукбойрен» застрахован пожизненно. До вчерашнего дня я был безработным. Не ожидали? Кто-то вас одурачил. Прощайте, господа!
Дверь за ним закрылась.
— Он не миллионер? — хрипло спросил директор. — Везет же человеку, Польтер! Значит, девушка нас обманула? Слава Богу! Мы остались в дураках? Убиться можно!
Швейцар покачал головой. Потом вдруг хлопнул себя по лбу. У него был такой вид, словно он готовился сразиться с быком.
— Какой ужас! Какой ужас! — крикнул он. — Самое лучшее для нас — повеситься!
— Согласен, — сказал директор, все еще витая в облаках. — Но ради чего? Несколько постояльцев уехали досрочно. Ну и что? Какая-то девушка прошлась на наш счет. Это я перенесу.
— Эта история нас погубит, — сказал швейцар. — Мы оказались полными идиотами!
— Ну, ну, — отмахнулся Карл Отважный, — вы несправедливы ко мне.
Дядюшка Польтер наставительно поднял указательный палец.
— Да, Хагедорн не был миллионером. Но девушка не соврала. Переодетый миллионер здесь был! О ужас! Нам конец!
— У меня голова идет кругом! — занервничал директор. — Выражайтесь наконец яснее!
— Переодетого миллионера мы выгнали час назад, — сказал швейцар замогильным голосом. — Его звали Шульце!
Директор молчал. Швейцар угасал на глазах.
— И этого человека я заставил подметать каток! И с рюкзаком послал в деревню, потому что у рассыльной ребенок заболел корью! А Гелтаи велел ему лезть на стремянку! О-о!
— Убиться можно, — пробормотал Кюне. — Я должен прилечь, не то меня хватит удар.
Во второй половине дня лежачего директора побеспокоил бой.
— Поклон от господина швейцара, — сказал мальчик. — Велено сообщить вам, что госпожа Каспариус уезжает вечерним поездом.
Директор издал стон, словно раненая дичь.
— Она больше никогда не приедет в Брукбойрен, — велел сказать швейцар. — Да, и еще: господин Ленц из Кельна тоже уезжает.
Директор, застонав, повернулся на бок и со скрежетом закусил подушку.
