К счастью, в эту минуту бесенок Здравого Смысла напомнил ему сказку о восточном царе, пожелавшем сделать жизнь совершенной во всем мире или, по крайней мере, в той его части, которая находилась под его скипетром. С этой целью юный монарх приказал мудрецам и прочим магам своего царства составить ему энциклопедию всех знаний.
Сказано — сделано; и через каких-нибудь двадцать лет они вернулись с плодами своих трудов — тремястами томов, навьюченных на целый караван верблюдов. Испуганный этим зрелищем, царь отослал их назад, чтобы они сократили свою энциклопедию до более удобообозримых размеров. Спустя десять лет они вернулись с сотней томов. Опять слишком много. И так повторялось снова и снова, пока наконец несколько седобородых старцев не вложили единственный том, содержавший квинтэссенцию мудрости, в руки своего умирающего владыки.
Эта веселая нравоучительная басенка кольнула Криса в самое чувствительное место. Величественное видение вдруг потускнело, как киноэкран, когда разрывается пленка, и Крис подскочил на стуле, точно его кто-то ужалил. Он попытался отогнать дерзкого баснописца. Бесполезно. Перед ним снова проходили эти караваны книг и выжившие из ума древние старики, которые досаждают умирающему своими бесполезными знаниями. Им завладела нечестивая мысль, что, может быть, действительно человечество не спасешь бесконечными рассуждениями на бумаге. Плачевный цинизм Екклесиаста звучал у него в ушах. Возможно ли, что Наука?.. Суета сует и всяческая суета.
Крис отпрянул от пропасти сомнения, разверзающейся у его ног, схватился за какой-то учебник и ревностно штудировал его до тех пор, пока его не обуял сои и он не перестал запоминать прочитанное.
К утру эта мгла рассеялась, и отрезвленный, хотя, может быть, и чрезмерно благонравный, Крис отправился под холодным моросящим дождем на первую схватку с накопленными богатствами мистера Риплсмира. В первый раз в жизни он шел по Уэст-Энду в столь ранний час и с удивлением наблюдал новый и неожиданный для него Лондон, Лондон, спешивший на работу. Он еще размышлял над этими суетливыми непривычными фигурами, когда ровно в девять он очутился у подъезда мистера Риплсмира.
Дверь открыл лакей в партикулярном платье, то есть без ливреи, но в зеленом байковом фартуке. Крис видел этого лакея в первый раз и был крайне раздосадован, когда, бросив на него подозрительный взгляд, тот отказался его впустить.
— Но я же библиотекарь! — настаивал Крис.
— В первый раз слышу, — упрямо сказал лакей. — Я не получал никаких распоряжений насчет библиотекаря.
Очевидно, тут дело было в пресловутой памяти мистера Риплсмира: он забыл сказать о приходе Криса. Не менее очевидно, что респектабельные джентльмены не являются с визитом в девять часов утра.
— Послушайте, это же смешно, — возмущался Крис. — У меня письма от мистера Риплсмира… — пошарив в кармане, Крис вспомнил, что запер их в чемодан. — Эх! — сказал он с самым глупым видом, подтверждая подозрения лакея, что это какой-нибудь мошенник или взломщик, пытающийся противозаконным способом проникнуть в дом. — В таком случае, — продолжал Крис, — проведите меня к мистеру Риплсмиру, он вам подтвердит.
— Не могу я вас провести, — грубо сказал лакей. — Он только через полчаса будет пить чай.
— Тогда впустите меня, я подожду, — уговаривал Крис, — и доложите ему обо мне как только…
— Не могу. Не приказано. И не советую вам пускаться здесь на такие штучки, молодой человек, а не то я вызову полицию.
Крис очутился перед плотно закрытой дверью с начищенными до блеска медными украшениями.
Ничего не оставалось, как отправиться на ближайшую станцию метро и укрыться там на полчаса от дождя. Затем Крис позвонил по телефону, но ему ответил все тот же лакей, который отказался соединить его с мистером Риплсмиром. К этому времени Крис начал нервничать. Было крайне неприятно в самом начале своей независимой жизни удостовериться, что ты опустился и принадлежишь теперь к низшему классу, подвергающемуся оскорблениям со стороны прислуги. И если из дому он вышел, полный сознанием собственной добродетели, чтобы не сказать снисхождением к тому, что вот ему придется работать на какого-то старого идиота, — теперь он испытывал некоторую тревогу, как бы ему из-за своего опоздания не лишиться службы. Наконец, после того, как ему пришлось дважды прибегнуть к кнопке автомата для «возврата денег», он дозвонился к мистеру Риплсмиру.
— А? А? — сказал нетерпеливый голос. — Что? Кто? Что? Кто говорит?
— Хейлин! — Крис старательно повторил по слогам: — Крис Хейлин.
— А! Да! Хейлин! Да, да! В чем дело, дорогой мой? Говорите, говорите!
Крис терпеливо объяснил.
Когда известие о случившемся проникло наконец в «быстрый» плутократический ум мистера Риплсмира, Крис почти мог увидеть в трубку телефона, как подскочил его собеседник, и он уже приготовился к неизменному «Что случилось с моей памятью?».
— Тысяча извинений, мой дорогой. Я… в самом деле, непростительная нелюбезность… я, дорогой мой… это испортит мне весь мой день… я непременно… я… чтобы такого достойного человека не впустили в мой дом… клянусь вам теперь, это положительно будет мучить меня…
— Так вы, может быть, распорядитесь, чтобы меня впустили?
— Разумеется, дорогой мой, разумеется, сию минуту! Ну конечно… я… в самом деле… что? О, до свидания!
Через пять минут перед Крисом стоял все тот же лакей, теперь настолько же раболепный, насколько раньше он был нахален. Крис прервал на полуслове его подобострастные извинения и с подобающей торжественностью был препровожден самим дворецким пред светлые очи мистера Риплсмира.
Они прошли через туалетную, где слуга старательно проветривал белье, перед тем как облачить в него драгоценную персону своего хозяина, и вошли в нечто вроде мужского будуара в стиле Помпадур, где разговлялся мистер Риплсмир. Большой стол был уставлен сложной химической аппаратурой для приготовления безупречного кофе, чайным сервизом и множеством серебряных блюд с крышками, из-под которых вырывались самые вкусные запахи. Судя, однако, по тому, что было перед мистером Риплсмиром, его собственный завтрак состоял преимущественно из жидкого чая и патентованных медицинских средств.
Свежевыбритый и напудренный, в мерлушковых домашних туфлях, пижаме огненного цвета и халате с великолепной китайской вышивкой, мистер Риплсмир напоминал чистенького, суетливого бонзу. Он засеменил навстречу Крису и схватил его за руки, рассыпаясь в чувствительных извинениях.
— Дорогой мой! Какое несчастье! Весь мой день испорчен, погиб! Я нахожусь в состоянии полной прострации с тех самых пор, как вы мне позвонили. Чтобы моего гостя, человека культурного и утонченного, не пустили на мой порог, на мой порог, когда вся моя жизнь посвящена сбережению тех самых высших ценностей, которые вы олицетворяете, — это немыслимо, нестерпимо! Но скажите, который из этих неотесанных грубиянов оскорбил вас?
— Не знаю, — сказал Крис, сделав многозначительный знак вернувшемуся дворецкому. — И я не узнал бы его, если бы увидел.
— Не знаете? Холсон! — обращаясь к дворецкому. — Кто открывал дверь мистеру Хейлину сегодня утром?
— Я в то время еще не принимал дежурства, сэр.
— Это не имеет значения, — начал Крис, желая защитить лакея. — Я…
— Это ужасно! — Мистер Риплсмир бессильно упал в кресло и схватился за голову. — Я сойду с ума от этого вечного напряжения. Я требую так мало, дорогой мой, только покоя и элементарных удобств скромного холостяцкого существования; и я все время страдаю, потому что лишен даже этого. Никто ничего не знает, никто ничего не делает, всюду беспорядок и запустение, как вы и сами видите… Но, боже милостивый! — Тут мистер Риплсмир элегантно подскочил. — Я даже не предложил вам позавтракать. Садитесь, дорогой мой…
— Благодарю вас, — вежливо сказал Крис. — Я уже завтрака!. Если разрешите, я сейчас примусь за работу. Можно мне взять двоих слуг, чтоб они помогли мне передвинуть ящики?
— Разумеется. Непременно. Вызывайте их, как только вам будет нужно. Заставьте их работать. Насколько мне известно, они ровно ничего не делают. Я буду благодарен вам, если вы найдете им какое-нибудь полезное занятие…
И мистер Риплсмир предался бесплодным жалобам на невозможное поведение тех, кого он называл «классом прислуги», с язвительными ссылками на «этот злосчастный Акт о Всеобщем Обучении» («теперь, когда они научились читать, с ними совсем сладу нет») и зловещими угрозами по адресу так называемых агитаторов.
Крис с ужасом обнаружил у Риплсмира такие глубины невежества и эгоизма, которые превосходили его самые мрачные предположения. Как быть с такими типами? Он спасся бегством в библиотеку, недоуменно спрашивая себя, долго ли общество Риплсмиров будет обременять мир, а также — что, пожалуй, было для него существеннее — долго ли сможет он сам выносить данного их представителя?
