Немалое место в думах Эстер занимала и ее бедная мать: она казалась такой слабой и болезненной, и это ее состояние еще усугублялось мнительностью и паническим страхом. Она внушила себе, что на этот раз ей суждено умереть в родах. Разве доктор не предупредил ее, что предстоящие роды могут оказаться очень тяжелым испытанием для нее? Да и в самом деле, в этом доме, с пьяницей мужем, который день ото дня пил все больше и все меньше считался с нуждами семьи, надежды на то, что все обойдется благополучно, было мало; миссис Сондерс могла умереть просто от недоедания, от отсутствия ухода. К несчастью, мать и дочь должны были рожать одновременно, и миссис Сондерс не могла рассчитывать на то, что Эстер успеет поправиться, чтобы поухаживать за ней. «Какое животное!» — думала Эстер об отчиме, хотя и понимала, что так думать дурно. Но ведь у него нет жалости ни к кому из них! Вчера он заявился домой, еле держась на ногах. Пришел, качаясь, икая, оставив половину получки в кабаке.
— Ну, ну, старуха, выкладывай денежки! Мне нужно несколько пенсов. Приятели ждут, не могу же я идти к ним с пустым карманом.
— У меня осталось всего несколько полупенсовиков, надо же состряпать детям хоть какой-нибудь обед. Если я отдам тебе деньги, дети останутся голодными.
— Чепуха! Дети поедят чего-нибудь. Я хочу выпить пива. Если у тебя нет денег, раздобудь.
Миссис Сондерс отвечала, что, будь у него хоть какая-нибудь лишняя одежонка, она снесла бы ее старьевщику на угол. Джим сказал:
— Ну, поскольку у меня нет даже лишней жилетки, оттащи что-нибудь из твоего барахлишка. Говорю тебе, я хочу выпить пива, и я не шучу, поняла?
И, подняв кулак, он начал надвигаться на несчастную женщину, требуя, чтобы она сняла с постели простыни, отнесла их на угол старьевщику и раздобыла денег. Верно, он ударил бы ее, если бы Эстер не встала между ними и не сказала, опуская руку в карман:
— Тише, успокойтесь. Я дам вам денег.
Она уже делала это и раньше и, если потребуется, сделает еще. Она не допустит, чтобы это животное било ее мать, он ведь может и убить ее. Спасти мать — ее священный долг. Однако эти постоянные посягательства на ее маленькие сбережения приводили Эстер в ужас. Ведь ей нужно было беречь каждый пенс. Быть может, тех десяти шиллингов, которые уже взял у нее отчим, как раз и не хватит ей, чтобы снова подняться на ноги и прокормить себя и сына, пока она не найдет работу. А если так пойдет и дальше — тогда ей пропадать. И в эту ночь Эстер обратилась с молитвой к богу, чтобы Он дал ей скорее разрешиться от бремени.
— Хорошо бы тебе, мама, лечь в больницу вместе со мной. И расходов будет меньше, и уход за тобой будет лучше.
— Я бы сама хотела быть возле тебя, доченька, но как же можно оставить таких малых ребятишек без присмотра? Нет уж, придется мне рожать дома. А тебе, Эстер, я давно хочу сказать: пора уж позаботиться насчет письма.
— Насчет какого письма, мама?
— Тебя не примут в больницу без письма от кого-нибудь из попечителей. Я бы на твоем месте пошла сейчас, пока такая хорошая погода и у тебя еще есть силы, в больницу Королевы Шарлотты. Это где-то на Эджуэйр-роуд. Может, сходишь завтра?
— Завтра воскресенье.
— Неважно. Больницы все равно работают.
— Ладно, схожу завтра, как только приберусь в доме.
Накануне Эстер снова пришлось дать денег отчиму на выпивку. Она дала ему два шиллинга, и теперь к нему перекочевал из ее кармана уже целый соверен.
В субботу далеко за полночь его принесли домой мертвецки пьяного, а наутро одна из девочек должна была бежать в пивную раздобывать ему что-нибудь опохмелиться. Он провалялся в постели до обеда, грозясь проломить череп каждому, кто обеспокоит его хоть малейшим шумом. На другой день даже воскресный обед — хороший мясной пудинг — не пришелся ему по вкусу; он хмурый вышел из-за стола и сказал, что пойдет поищет Тома Картера, чтобы покататься с ним на лодке. Все семейство с нетерпением ожидало, когда наконец за ним захлопнется дверь. Но он все топтался на месте, нес всякую чушь, и миссис Сондерс с детьми уже начала терять надежду на избавление от него. Эстер сидела, не проронив ни слова. Обозвав ее угрюмой скотиной, он схватил шапку и ушел. Не успел он шагнуть за порог, как ребятишки защебетали, словно птенчики. Эстер надела жакетку и шляпу.
— Я пошла, мама.
— Смотри, будь осторожнее, дочка. Храни тебя господь.
Эстер невесело улыбнулась. Однако погода стояла чудесная, Эстер глубоко вдохнула теплый свежий воздух, почувствовала, как он тает на губах, увидела ласточку, кружившую над извозчичьей биржей, и проводила глазами эту черную точку, стрелой промелькнувшую вдоль конюшен и исчезнувшую под карнизом. Был теплый, погожий денек середины апреля, в Грин-парке ветви вязов уже оделись зеленоватой дымкой, и на Парк-лейн во всех палисадниках, на всех балконах, всюду, где природа могла найти для себя хоть какую-то точку опоры, показались нежно-зеленые ростки. Омнибусы сновали взад и вперед по Оксфорд-стрит. Улицы были полны торопливых пешеходов, и откуда-то все время доносилась музыка — звучали флейты и барабаны. Из-за угла Эджуэйр-роуд показалась процессия с флагами, и полицейский, пропуская ее, остановил движение. Самый большой флаг, синий с золотом, красиво развевался на ветру: мужчины шагали, распрямив плечи, не сгибаясь под тяжестью древков. Оркестр заиграл новую мелодию, кругом переговаривались, обсуждая причину демонстрации, и Эстер не сразу удалось привлечь к себе внимание полицейского. Наконец кондуктор дал звонок, омнибус тронулся, и, собравшись с духом, Эстер спросила у полицейского дорогу. Ей казалось, что все взгляды прикованы к ней, и от смущения она говорила очень тихо — полицейский разобрал лишь одно слово — «Шарлот», в это время неподалеку от них остановился еще один омнибус.
— Шарлот-стрит, Шарлот-стрит, — припоминал полицейский. — В районе Блумсбери есть Шарлот-стрит. — И прежде чем Эстер успела вымолвить хоть слово, он обратился к кондуктору: — Есть здесь где-нибудь поблизости Шарлот-стрит?
— Нет, что-то не знаю. Только, сдается мне, ей совсем не Шарлот-стрит нужна, а больница Королевы Шарлотты. И я бы на вашем месте, не мешкая, указал ей туда дорогу.
Слова кондуктора вызвали грубые шутки и смех прохожих, и Эстер, сгорая от стыда, торопливо свернула на Эджуэйр-роуд. Вскоре ей пришлось снова спрашивать дорогу. Но теперь она всякий раз вглядывалась в прохожих, ища какую-нибудь почтенного вида женщину или, на худой конец, ребенка.
Наконец она очутилась на пустынной, довольно неприглядной улице. По одну сторону стояло высокое здание с тонкими серыми колоннами, а прямоугольное здание мрачного вида через дорогу оказалось больницей. Эстер позвонила у массивной высокой двери; дверь отворилась, и Эстер увидела перед собой мальчика.
— Я хотела бы поговорить с секретарем. Можно мне его увидеть?
— Пожалуйста. Проходите.
Мальчик провел ее в приемную, и Эстер стала ждать, от нечего делать разглядывая развешанные по стенам литографии религиозного содержания. Появился молодой человек лет шестнадцати. Он спросил:
— Вы хотите видеть секретаря?
— Да.
— К сожалению, это невозможно, его сейчас нет.
— Я прошла через весь город, нельзя ли мне поговорить с кем-нибудь еще?
— Можете поговорить со мной, я его помощник. Вы хотите лечь в нашу больницу?
Эстер подтвердила, что именно за этим она пришла.
— Но у вас еще не начались схватки, — сказал юноша, — А мы никого не кладем заранее.
— Я не собираюсь ложиться раньше чем через месяц. Пришла просто, чтобы договориться.
— У вас есть рекомендательное письмо?
— Нет.
— Вам нужно принести письмо от одного из полечи гелей.
— Но я никого не знаю.
— Вы найдете в справочнике их фамилии и адреса.
— Ноя ни с кем из них не знакома.
— Этого и не требуется. Можете просто поехать к кому-нибудь из них. Поезжайте к тем, кто живет поближе, — все так обычно делают.
— А вы дадите мне справочник?
— Сейчас принесу.
Молодой человек тотчас возвратился с небольшой книжечкой и попросил заплатить шиллинг. С той минуты, как Эстер очутилась в Лондоне, ей то и дело приходилось раскошеливаться. Деньги она всегда носила при себе — не решалась оставлять дома, боясь, как бы отчим их не присвоил. Молодой человек отыскал для нее несколько адресов, и она постаралась их запомнить: двое попечителей жили в Кэмберленд-плейс и еще один — на Брейнстоун-сквер. В доме на Кэмберленд-плейс она была принята пожилой дамой, которая заявила, что осуждать людей не в ее правилах, но у нее твердый принцип давать рекомендательные письма только замужним женщинам. Комната благоухала тонкими духами, дама полулежала в кресле и лениво помешивала щипцами огонь в камине. Эстер уже дважды пыталась уйти, но почтенная, твердая в своих принципах дама проявила большой интерес к судьбе Эстер и задавала ей один вопрос за другим.
