Графиня Кью любила жить в Брайтоне, она оставалась там даже в то время года, когда лондонцы находят особое очарование в собственном городе. "Лондон после пасхи невыносим, — говаривала старая леди. — Люди так старательно развлекаются, точно это входит в их обязанность. У половины мужчин начинается несварение желудка от ежедневных банкетов. Женщины озабочены лишь тем, как поспеть за вечер на полдюжины приемов. У девиц на уме кавалеры да туалеты. Невозможно побыть с друзьями или спокойно отдохнуть. С другой стороны, буржуазная публика еще не наводнила Брайтон. Набережная не забита шарабанами, в которых катаются маклерские жены с детьми; можно посидеть в кресле на пристани, подышать свежим воздухом, не боясь задохнуться от сигарного дыма этих мерзких лондонских приказчиков". Вот почему в списке приезжих, публикуемом брайтонской газетой, имя леди Кью всегда упоминалось среди первых.
Единственная незамужняя дочь ее сиятельства, леди Джулия, жила вместе с ней. Бедняжка с детства страдала болезнью позвоночника, на много лет приковавшей ее к креслу-каталке. Всегда дома, всегда на глазах у матери, она стала ее постоянной жертвой, ее "подушечкой для булавок", ежедневно сносившей сотню уколов ее сарказма. Когда ребенка, истязаемого дома, приводят к полицейскому судье и обнажают ему спину и плечи, они оказываются в синяках и полосах от розог; и если бы существовало такое судилище или такой судья, который осмотрел бы сердце несчастной калеки, он узрел бы на нем бессчетные рубцы от затянувшихся ран и новые, еще кровоточащие после вчерашней экзекуции. Язык старой леди Кью был страшнее плети, и немало людей испытало на себе его беспощадность. Она не была слишком жестокосердна, но знала, что искусно владеет своим бичом, и ей нравилось пускать его в ход. А несчастная Джулия оказывалась под рукой всякий раз, когда ее матери приходило на ум испробовать свои силы.
Едва леди Кью успела устроиться в Брайтоне, как болезнь ее маленького внука привела сюда и леди Анну Ньюком с детьми. В страхе леди Кью чуть было не сбежала обратно в Лондон, а то и за море, в Дьепп. Она никогда не болела корью.
— Неужто Анна не могла повезти ребенка куда-нибудь в другое место? Джулия, ты ни в коем случае не должна навещать этих заразных Ньюкомов, если ты, конечно, не хочешь моей смерти. Впрочем, ты, наверно, как раз мечтаешь об этом. Ну да, я отравляю тебе жизнь, и ты не прочь от меня избавиться.
— Вы же видитесь с доктором X., а он каждый день смотрит мальчика, — восклицает бедная Подушечка для Булавок. — Его же вы не боитесь!
— Вздор какой! Доктор X. приходит, чтобы полечить меня, рассказать мне новости, сделать комплимент, пощупать пульс, прописать какую-нибудь мерзость или просто — получить гинею. Доктор X. обязан ходить ко всем и лечить от любых болезней. Не хочешь же ты, чтобы я, как последняя злодейка, запретила ему лечить моего собственного внука. А тебе я запрещаю бывать у них. Посылай каждый день кого-нибудь из слуг справиться о здоровье Элфреда. Конюха, например… ну да, Чарльза, он в дом заходить не будет, позвонит и подождет за дверью. И пусть лучше звонит с черного хода — у них ведь, наверно, есть черный ход, — поговорит со слугами через решетку и принесет нам весточку о больном.
Бедная Подушечка для Булавок ощутила угрызения совести. Она уже виделась нынче с детьми, когда выезжала на прогулку в своем кресле, поцеловала малютку и подержала за руку милую Этель. Однако лучше не признаваться. Ее, как и многих других хороших людей, домашняя тирания сделала лицемеркой.
Конюх Чарльз принес в этот день добрые вести о здоровье Элфреда, и доктор X. подтвердил их во время своего визита. Ребенок быстро поправляется, аппетит у него, как у слоненка. Его кузен лорд Кью навещал его. Лорд Кью — добрейший человек. Он принес мальчику иллюстрированную книжку "Том и Джерри", и ребенок пришел в восторг от картинок.
— Почему Кью не проведал меня? Когда он здесь появился? Джулия, черкни ему несколько слов и немедленно пошли за ним. Ты знала, что он здесь?
Джулия заверяет мать, что она лишь минуту назад вычитала в брайтонской газете о прибытии в "Альбион" графа Кью и достопочтенного Дж. Белсайза.
— Они, без сомненья, затеяли какую-то шалость! — с одобрением восклицает старая леди. — Когда сходятся вместе Джордж и Джек Белсайз, непременно быть греху! А вы что об этом думаете, доктор? По лицу вижу, что вы что-то знаете! Рассказывайте, рассказывайте, а я напишу его богомольной маменьке, этой противной ханже.
По лицу доктора X. и вправду можно было догадаться, что он что-то знает. Он ухмыляется и говорит:
— Да, я видел утром лорда Кью. Он катался в экипаже, сперва с достопочтенным мистером Белсайзом, а потом… — Здесь он бросает взгляд в сторону леди Джулии, что должно означать: "Не хотел бы я в присутствии девицы рассказывать вашему сиятельству, с кем катался лорд Кью, после того как достопочтенный мистер Белсайз простился с ним и пошел играть в теннис с капитаном Хакстеблом".
— Это вы из-за Джулии стесняетесь?! — восклицает старая леди. — Бог ты мой, да ей сорок лет, она уже всего наслушалась. Сию же минуту рассказывайте все, что знаете о лорде Кью, доктор!
Доктор вежливо сознается, что лорд Кью на глазах всего Брайтона два часа подряд катал в своем фаэтоне мадам Пучини, знаменитую певицу из Итальянской оперы.
— Но ведь синьор Пучини тоже был в экипаже. Он сидел сзади… рядом с грумом. Право же, маменька, — вмешивается, краснея, леди Джулия.
— Джулия, vos n'etes q'ne ganache [34], - говорит леди Кью, пожимая плечами и меряя дочь взглядом из-под нависших черных бровей. Ее сиятельство, родная сестра покойного и незабвенного маркиза Стайна, обладала немалой долей его остроумия и проницательности, а также походила лицом на этого знаменитого вельможу.
Леди Кью велит дочери взять перо и диктует:
"Monsier le mavais sjet [35], человеку, желающему в тайне от всех подышать свежим воздухом и избегнуть встречи с родными, не следовало останавливать свой выбор на Брайтоне, где имена приезжающих печатаются в газетах. Если вы не утонули в пучи…
— Мама! — ужасается ее секретарша.
— …в пучине морской, соблаговолите отобедать нынче с двумя старухами в половине восьмого. Можете привести с собой мистера Белсайза. Ждем от вас кучу всяких рассказов.
Ваша etc.
Л. Кью".
Джулия слово в слово, опустив лишь одну фразу, записала продиктованное ей матерью, и письмо было запечатано и отправлено лорду Кью, который и пожаловал к обеду с Джеком Белсайзом. Джеку Белсайзу нравилось обедать у леди Кью; он отзывался о ней как о "милейшей и ехиднейшей старушенции во всей Англии"; ему также нравилось обедать в обществе леди Джулии, которая была, по его словам, "бедной страдалицей и лучшей женщиной во всей Англии". Джеку Белсайзу нравились все, и он тоже всем нравился.
Два дня спустя молодые люди снова нанесли визит леди Кью, и на сей раз лорд Кью стал рассыпаться в похвалах своим родственникам из семейства Ньюкомов.
— Надеюсь, милый, ты не от старшего в таком восторге, не от Барнса? — осведомилась леди Кью.
— Конечно, нет, чтоб ему провалиться!
— Чтоб ему!.. Простите, леди Джулия, — подхватывает Джек Белсайз. — Конечно, не от Барнса. Я с кем угодно могу поладить, только не с этим гаденышем Барни.
— С кем? Как вы сказали, мистер Белсайз?
— Гаденышем, сударыня. Хоть он вам и внук, другого слова не подберешь. Я никогда не слышал, чтоб он о ком-нибудь сказал доброе слово или сделал кому-нибудь добро.
— Благодарю вас, мистер Белсайз, — откликается старая леди.
— А вот остальные — народ что надо. Этот малыш, у которого только что была корь, — душка. А что до мисс Этель…
— Этель молодчина, сударыня, — говорит лорд Кью, хлопая себя по колену.
— Этель — душка, а Элфред — молодчина, так, по-моему, следует вас понимать, а Барнс — гаденыш, — замечает леди Кью, одобрительно кивая. — Так приятно было все это узнать.
— Мы повстречали сегодня детишек на улице, — с восторгом рассказывает Кью, — когда я вез Джека в карете. Я вышел, и мы немножко поболтали.
— Гувернантка — очень милая женщина. Старовата, правда, но… Простите, леди Джулия, — восклицает незадачливый Джек Белсайз. — Вечно я что-нибудь ляпну…
— Как вы сказали? Продолжай же, Кью.
— Ну и вот, детишки нам повстречались всем выводком, и мальчик захотел покататься. Я предложил покатать его и мисс Этель, если она пожелает. Честное слово, она удивительно хорошенькая девочка. Гувернантка, конечно, говорит "нет". Они всегда так говорят. Но я объявил, что прихожусь Этель дядей, а Джек сделал ей такой изысканный комплимент, что она сменила гнев на милость. Дети уселись со мной, а Джек устроился сзади.
— На месте мосье Пучини, bon! [36]
— Поехали мы на холмы и чуть было не попали в беду. Кони у меня молодые, и только учуют траву, точно шалеют. Конечно, не следовало этого делать, я теперь понимаю.
