На ногах она была уже давненько, но осмотрительность остерегала: «Нельзя поддаваться соблазну. Ни в коем случае! Сейчас время действовать, а не отдыхать». Она повернула к двери, ведущей, предположительно, в холл, а оттуда – на лестницу, к безопасности. Но не успела открыть ее, как раздалось щелканье ключа.
Миссис Уоддингтон прореагировала стремительно. Странное спокойствие, владевшее ею, сменилось паническим ужасом. Она метнулась обратно в гостиную и, одним вдохновенным скачком подлетев к дивану, прилегла за ним, стараясь не пыхтеть.
– Долго ждали? – осведомился невидимый пришелец, включая свет и обращаясь к невидимому собеседнику.
Этот голос ей был незнаком, зато другой, ответивший, она знала, и очень даже хорошо, а потому – застыла, едва обуздывая свои чувства. Ответил голос Ферриса, ее дворецкого. Ему, если б он выдвинул правдивый предлог для поездки, полагалось бы сейчас сидеть у постели родственницы!
– Некоторое время, сэр. Совсем недолго.
– Зачем вы хотели встретиться со мной?
– Я говорю с мистером Ланселотом Биффеном, главным редактором «Городских сплетен»?
– Именно. Выкладывайте, что у вас, да поживее. Через минуту мне опять нужно мчаться.
– Как я понял, мистер Биффен, «Городские сплетни» охотно берут любопытные новости, касающиеся известных членов нью-йоркского светского общества. И выплачивают солидное вознаграждение. У меня есть такие новости.
– Про кого?
– Про мою хозяйку, миссис Сигсби X. Уоддингтон.
– А что с ней такое?
– История долгая…
– Тогда у меня нет времени.
– О скандале, помешавшем венчанию падчерицы миссис Уоддингтон…
– Так что, венчание не состоялось?
– Нет, сэр. И обстоятельства, воспрепятствовавшие ему…
Биффен нетерпеливо вскрикнул, очевидно, взглянув на часы и поразившись, до чего ж стремительно летит время.
– Мне пора! У меня через четверть часа встреча в «Алгонкине». Приходите завтра в редакцию…
– Боюсь, это невозможно, сэр…
– Тогда вот что. Вам случалось когда писать?
– Да, сэр. Дома, в Англии, я часто писал коротенькие статейки в приходской журнал. Викарий очень их хвалил.
– Тогда садитесь и опишите все своими словами. А я потом отшлифую. Вернусь через час. Если желаете, подождите.
– Договорились, сэр. А как насчет вознаграждения?
– Это обсудим позже.
– Хорошо, сэр.
Биффен вышел. Из его спальни донесся приглушенный грохот – по всей вероятности, редактор что-то разыскивал. Очень скоро хлопнула парадная дверь, и на квартиру снова опустилась тишина.
Миссис Уоддингтон по-прежнему лежала, припав к полу. Сразу вслед за уходом Биффена она уже было приподнялась, чтобы предстать перед вероломным дворецким и сообщить ему, что он больше у нее не служит, но ее удержало новое соображение. Да, заманчиво было бы внезапно появиться над спинкой дивана и посмотреть, как съежится под ее взглядом дворецкий, но ситуация слишком сложная и нельзя позволить себе такой поступок. Оставшись где была, она коротала время, пытаясь избавиться от онемения нижних конечностей.
До нее доносилось мягкое поскрипывание пера. Феррис явно усердствовал изо всех сил. Видимо, он, подобно Флоберу, не щадил трудов в стремлении к абсолютной ясности и исправлял текст до бесконечности. Миссис Уоддингтон уже казалось, что бдению ее и конца не предвидится.
Но в суетливом городе вроде Нью-Йорка редко когда творцу позволят сосредоточиться. В тишину вторглась резкая дребезжащая трель телефонного звонка, и миссис Уоддингтон в первый раз за долгое время порадовалась: телефон был в коридоре, а не в комнате. Необузданная радость, сродни чувству заключенного, которому отсрочили смертный приговор, охватила ее, когда она услышала, как дворецкий поднимается из-за стола. Вскоре его размеренный голос доносился уже издалека, сообщая невидимому собеседнику, что Биффена нет дома.
Бедняга наконец поднялась из-за дивана. В ее распоряжении было секунд двадцать, и она не стала терять понапрасну ни единой. К тому времени как Феррис вернулся и вновь окунулся в литературные труды, она уже добралась до кухни.
Стоя у окна, миссис Уоддингтон обозревала пожарную лестницу Теперь-то уж, прикинула она, вполне безопасно снова выбраться на крышу И решила: «Сосчитаю очень медленно до трехсот и рискну».
Молли и Сигсби (который по пути беспрерывно приборматывал «Галлахер, Галлахер, Галлахер», в страхе, как бы магическое имя опять не вылетело из памяти) выехали в двухместном автомобиле через четверть часа после отъезда миссис Уоддингтон. На полпути к Нью-Йорку, однако, спущенная шина притормозила их продвижение, а неумелость Сигсби задержала еще на дольше. Добравшись наконец до Нью-Йорка, Молли высадила отца у полицейского управления и к дому «Шеридан» подъехала, когда миссис Уоддингтон уже совершила опрометчивый поступок, ошеломивший офицера Гарроуэя.
Поспешно поднявшись по лестнице, Молли позвонила в квартиру Джорджа. Некоторое время ей казалось, что звонок останется без отклика, но через несколько минут в коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и на Молли уставились воспламененные глаза полисмена.
Она с удивлением смотрела на него. Никогда прежде она не видела этого человека, и у нее мелькнуло чувство, что, пожалуй, она предпочла бы не видеть его и сейчас. Нос, глаза и уши у него ярко пламенели, со спутанных волос капала вода. Чтобы ослабить жжение, Гарроуэй какое-то время держал голову под краном и теперь выглядел точь-в-точь как труп, который извлекли из реки после нескольких дней пребывания в воде. Мелкое отличие состояло в том, что он чихал.
– Как вы тут очутились? – воскликнула Молли.
– А-апчхи!
– Что? – переспросила Молли.
С благородством, заслуживавшим продвижения по службе, полисмен подавил новый чих.
– Грубое насилие, – сообщил он.
– Мистер Финч не пострадал? – всполошилась Молли.
– Он – нет. Я – да.
– А вы кто?
– Гар-оо-чхи… чхи…
– Как?
– Гар-иш-чхи-и-и… Гарроуэй! – чуть успокаиваясь, сумел выговорить полисмен.
– А мистер Финч где?
– Не могу сказать, мисс.
– У вас что, простуда?
– Нет, мисс, не про… чх-упчх-апчхи! Женщина швырнула мне в лицо перец.
– Не следует водить знакомства с такими особами, – строго указала Молли.
Несправедливость укора ужалила Гарроуэя.
– Она мне не знакомая! Я ее арестовывал.
– А, понятно.
– Она вторглась в чужую квартиру.
– О Господи!
– А когда я довел до ее сведения, что вынужден арестовать ее, она взяла да и швырнула мне перец в лицо! И сбежала!
– Ах вы, бедняга!
– Спасибо, мисс, – признательно отозвался Гарроуэй. Человеку всегда приятно сочувствие, а уж тем более от молодой прелестной девушки, глядящей на вас огромными голубыми глазами. Именно в эту минуту офицер почувствовал явное улучшение.
– Принести вам что-нибудь выпить? – осведомилась Молли.
– Нет, мисс, – печально покачал он головой. – Это противозаконно. Вообще-то я должен участвовать в облаве сегодня вечером. Внизу, в ресторане, продают спиртные напитки.
– Нет, я имела в виду – из аптеки, лекарство. Или мазь.
– Спасибо, мисс, не смею доставлять вам такие хлопоты. Я сам загляну в аптеку по пути в участок. А сейчас вынужден оставить вас, мне надо… а-апчхи!
– Что-что?
– Одеться, мисс.
– Но вы же одеты!
– Для рейда, о котором я только что упомянул, требуется полный вечерний костюм… пчхи… апчхи! Чтобы обмануть служащих ресто… пчхи!.. Усыпить их бдительность. Ничего не получится, если мы нагрянем туда в полицейской форме. Сразу насторожатся.
– Ой как интересно! А в каком ресторане устроите облаву?
– Видите ли, мисс, – заколебался офицер Гарроуэй, – это служебный секрет, но если вы никому не скажете, обла… пчхи… а-пчхи! – организуем в «Лиловом цыпленке». Это здесь, за углом. Так что пожелаю вам, мисс, доброй ночи, а мне пора бежать.
– Минуточку! Я ведь пришла к мистеру Финчу! Вы его не видели?
– Нет, мисс. Никто не заходил в квартиру, пока я был тут.
– Тогда я подожду. Доброй ночи. Надеюсь, вам станет получше.
– Мне уже лучше, мисс, – галантно сообщил Гарроуэй, – благодаря вашему сочувствию. Доброй вам… апчхи-и! – ночи, мисс.
Молли, выйдя на крышу, встала там, любуясь миллионами переливающихся огней. На такую высоту голос Нью-Йорка доносился едва слышным шепотом. Воздух был прохладен и душист. Легкий ветерок шелестел кустами в горшках, за которыми с таким рвением ухаживал Муллет. Виновато светил полумесяц, словно понимая, что предстает он не в самом выигрышном виде. Как и Сигсби X. Уоддингтону (гонявшемуся сейчас за третьим Галлахером), луне, чтобы выразить себя, нужны широкие просторы.
Молли, однако, в серебристом сиянии не усмотрела повода для критики. К луне она испытывала собственнический интерес. То была ее личная, персональная луна, она должна была бы светить сейчас в окошко поезда, уносящего ее в свадебное путешествие. В том, что путешествие пока что откладывалось, луна ни капельки не виновата. Глядя на светило, несчастная невеста пыталась продемонстрировать своим поведением, что воспринимает все правильно.
