Он почти желал, чтобы она сказала: «Я уверена в себе». Он даст деньги, и дело будет закрыто. Но Марсель ничего не говорила, она повернулась к нему, глаза ее были полны ожидания; нужно было идти до конца. «Ах, вот оно что! – подумал Даниель с ужасом. – Честное слово, у нее благодарный вид!» Как у Мальвины, когда он дал ей взбучку.
– Вы! – сказала она. – Вы думали об этом! А он... Даниель, на всем свете только вы один волнуетесь обо мне.
Он встал, сел с ней рядом и взял ее за руку. Вялая, лихорадочная, доверчивая рука: он молча держал ее в своей. Казалось, Марсель боролась со слезами; она тупо уставилась на свои колени.
– Марсель, разве вам безразлично, что маленького уничтожат?
Марсель устало передернула плечами.
– А что вы предлагаете взамен?
Даниель подумал: «Все, я выиграл». Но он не испытал никакой радости. Он задыхался. Вблизи Марсель попахивала, он мог в этом поклясться; это было неуловимо и вообще не было в прямом смысле запахом, но ощущение такое, что она оплодотворяла воздух вокруг себя. И, потом, эта рука, потевшая в его руке. Он едва удержался, чтобы не сжать ее сильнее, ему хотелось выдавить из нее весь сок.
– Не знаю, что можно сделать, – суховато проговорил он, – потом посмотрим. Сейчас я думаю только о вас. Если этот малыш у вас будет, он может стать крушением всего, а может, и удачей. Марсель, вы должны обо всем хорошо подумать, чтобы после не упрекать себя.
– Да... – сказала Марсель, – да...
Она смотрела в пустоту с доверчивым, молодящим ее видом; Даниель подумал о юной студентке, которую он только что видел на фотографии: «Это правда! Она была молодой...» Но на этом неприятном лице даже отблески молодости не волновали. Он резко отпустил ее руку и немного отодвинулся.
– Подумайте, – повторил он настойчиво, – вы действительно уверены, что не хотите малыша?
– Не знаю, – сказала Марсель.
Она встала.
– Извините, мне нужно подоткнуть маме одеяло.
Даниель молча поклонился: таков был обычай. «Я выиграл», – подумал он, едва за ней закрылась дверь. Он вытер руки платком, потом живо встал и открыл ящик столика, стоящего подле кровати: он находил там иногда забавные письма, короткие записки Матье, совсем супружеские, или бесконечные сетования Андре, которая была несчастлива. На сей раз ящик был пуст, Даниель снова сел в кресло и подумал: «Я выиграл, она помирает от желания снестись». Он был рад, что остался один: за это время можно укрепить свою ненависть. «Клянусь, Матье на ней женится, – сказал он себе. – Однако он гнусен, даже с ней не посоветовался. Не стоит, – одернул он себя, сухо усмехнувшись. – Не стоит его ненавидеть, хоть праведные основания для этого есть: у меня достаточно других».
Марсель вернулась с искаженным лицом. Она прерывисто сказала:
– А если я и захочу ребенка? Что это мне даст? У меня нет средств, чтобы одной его вырастить, а он на мне наверняка не женится.
Даниель удивленно поднял брови.
– Но почему? Почему он не может на вас жениться?
Марсель посмотрела на него с крайним изумлением, потом решила засмеяться.
– Но, Даниель! Вы же знаете, какие мы!
– Ничего я не знаю, – сказав Даниель. – Я знаю только одно: если он хочет, следует всего лишь совершить некоторые обязательные для всех формальности, и через месяц вы его жена. Или это вы, Марсель, решили никогда не выходить замуж?
– Было бы отвратно, если б он женился на мне против своей воли...
– Это не ответ.
Марсель немного расслабилась. Она засмеялась, и Даниель понял, что сделал неверный шаг.
– Нет, правда, мне совершенно безразлично, буду ли я именоваться «мадам Деларю» или нет, – сказала она.
– Я в этом уверен, – живо отозвался Даниель. – Я хотел только сказать: а если это единственное средство оставить ребенка?..
Марсель казалась потрясенной.
– Но... я никогда такое не связывала.
Должно быть, это правда. Ее всегда трудно было заставить смотреть фактам в лицо; ее нужно было ткнуть во все носом, иначе она глядела бы по сторонам. Марсель добавила:
– Это... это должно произойти само собой: брак – это рабство, и мы его не хотим, ни он, ни я.
– Но ведь вы хотите ребенка?
Марсель одной рукой опиралась на подушку, а другую положила на бедро. Потом отняла ее и приложила к животу, словно у нее разболелся кишечник; в этом было что-то причудливое и чарующее. Она хмуро призналась:
– Да, я хочу ребенка.
Победа! Даниель замолчал. Он не мог оторвать глаз от этого живота. Враждебная плоть, плоть тучная и изобильная, своего рода кладовая припасов. Он подумал, что Матье желал ее, и в нем полыхнуло пламя удовлетворения: будто он за себя уже отчасти отомстил. Смуглая рука в кольцах застыла на шелке, прижимаясь к животу. Что она чувствовала внутри, эта полнотелая самка, пребывающая в смятении? Как он хотел бы на мгновение стать ею. Марсель глухо сказала:
– Даниель, вы меня освободили. Я... я не решалась никому на свете в этом признаться, в конце концов я стала считать свое желание преступным.
Она с тревогой посмотрела на него.
– Вы не считаете это преступным? Он не мог удержаться от смеха:
– Преступным? Но это же какое-то извращение, Марсель! Вы считаете свое желание преступным, тогда как оно абсолютно естественно?
– Нет, я имею в виду другое: преступным по отношению к Матье. Это похоже на разрыв соглашения.
– Нужно честно с ним объясниться, вот и все. Марсель не ответила, казалось, она что-то проворачивала в уме. Внезапно она страстно сказала:
– Если б у меня был ребенок, клянусь вам, я бы не позволила ему загубить свою жизнь, как я загубила свою!
– Вы не загубили свою жизнь.
– Загубила!
– Нет, Марсель. Еще нет.
– Да! Я неудачница, я никому не нужна.
Он не ответил. Это было сущей правдой.
– Матье я не нужна. Если я умру... он не будет слишком горевать. Вы тоже, Даниель. Да, у вас есть привязанность ко мне, возможно, это для меня самое дорогое на свете. Но я вам не нужна. Это вы мне нужны.
Отвечать? Возражать? Нужно быть настороже: Марсель, казалось, впала в один из своих приступов циничного ясновидения. Даниель, не говоря ни слова, взял ее за руку и многозначительно сжал ее.
– Ребенок, – продолжала Марсель. – Ребенок, да, вот кому я буду нужна.
Он погладил ее руку.
– Вот это и нужно сказать Матье.
– Нет, я не смогу.
– Но почему?
– Я связана. Я буду ждать, когда он заговорит об этом сам.
– Но вы же хорошо понимаете, что сам он никогда не заговорит: он об этом просто не думает.
– Но почему? Вы же об этом подумали.
– Ну, не знаю...
– Что ж, значит, все останется, как есть. Вы нам одолжите денег, и я пойду к врачу.
– Но вы не можете так поступить, – резко вскрикнул Даниель, – не можете!
Он вдруг остановился и недоверчиво посмотрел на нее: ситуация вынудила его к этому глупому выкрику. Эта мысль привела его в оцепенение, он ненавидел себя за то, что потерял над собой контроль. Он поджал губы и, подняв брови, придал своим глазам ироничное выражение; лучше бы ее не видеть: она ссутулилась, руки безвольно повисли вдоль тела; она ждала, измученная и безропотная, и она так будет ждать долгие годы, до самого конца. Он подумал: «Это ее последний шанс!»; так он недавно думал о себе. Между тридцатью и сорока годами люди разыгрывают свой последний шанс. Она будет играть и проигрывать; через несколько дней она будет только воплощенным тучным несчастьем. Необходимо этому помешать.
– А если я сам поговорю с Матье?
Его всего затопила мутная жалость. Он не испытывал ни малейшей симпатии к Марсель, более того, она вызывала у него глубокое отвращение, и все же он не мог избавиться от неодолимой жалости. Он пошел бы на все, только бы от нее освободиться. Марсель подняла голову, вероятно, она сочла его безумным.
– Поговорить с ним? Вы? Но, Даниель! Это невозможно!
– Можно сказать ему... что я вас случайно встретил...
– Но где? Я ведь никуда не выхожу. Но даже если это допустить, разве я стала бы ни с того ни с сего вам об этом рассказывать?
– Нет. Конечно, нет...
Марсель положила руку ему на колено.
– Даниель, прошу вас, не вмешивайтесь. Я зла на Матье, ему не следовало вам рассказывать.
Но Даниель не уступал:
– Послушайте, Марсель. Знаете, как мы поступим? Просто скажем ему правду. Я скажу ему: ты должен нам простить одну маленькую тайну, мы с Марсель втайне от тебя иногда видимся.
– Даниель! – умоляюще вскричала Марсель. – Не нужно. Не хочу, чтобы вы говорили с ним обо мне. Ни за что на свете я не хочу выглядеть женщиной, предъявляющей какие-то претензии. Он должен все понять сам. – Она добавила с видом добродетельной супруги: – И потом, знаете, он мне никогда не простит, что я от него это утаила. Мы ведь друг другу говорим все.
Даниель подумал: «Вот это да!» Но смеяться ему не хотелось.
