Итак, одетый в новогреческий костюм барон сидел по-турецки на скрещённых ногах (что, между нами говоря, очень трудно ему давалось) на софе в своей комнате и, держа во рту прекраснейший мундштук из янтаря, выпускал облака дыма турецкого табака, как вдруг открылась дверь и вошёл его дядя, старый барон Ахатиус фон Ф.
При виде новогреческого племянника он отшатнулся, всплеснул руками и воскликнул: «Значит, это правда — то, что сказали мне люди! Значит, та капля разума, которая оставалась ещё у моего уважаемого племянника, действительно грозит исчезнуть!»
Барон, имевший все основания почитать старого, безмерно богатого, неженатого дядю, хотел тут же вскочить с дивана и устремиться ему навстречу. Но так как ноги его из-за необычной и непривычной позы затекли и онемели, как говорится в таких случаях, то он скатился под ноги вошедшему, потерял тюрбан и трубку, пламенное содержимое которой рассеялось по роскошному турецкому ковру. Дядя, смеясь во весь голос, быстро затоптал рассыпавшиеся искры, помог ошарашенному новогреку опять добраться до софы и только после этого спросил:
— Ну так объясни мне наконец, какие новые глупости у тебя на уме. Правда ли, что ты собрался отправиться в Грецию?
Барон попросил дядю выслушать его благожелательно и терпеливо и, когда тот обещал сохранять спокойствие, рассказал ему от начала до конца обо всём, что с ним произошло, о том, как в Тиргартене он нашёл бумажник, как в «Газете Хауде и Шпенера» появилось приглашение, о содержании листка и о том, как он решил отправиться прямо в Патрас, передать голубой бумажник господину Андреасу Кондогури и узнать о дальнейшем.
— Мне, — ответил дядя, когда племянник закончил, — мне не попалось приглашение в «Газете Хауде и Шпенера», однако я не сомневаюсь в том, что оно было там напечатано и что является прекрасным средством, чтобы разжечь фантазию того, кто нашёл бумажник, особенно, если он такой молодой фантазёр, как ты. Точно также я не сомневаюсь, что после всего, что произошло, ты имеешь основания предполагать, что в листочке речь идёт именно о тебе. Между прочим, я счёл бы сумасшедшей личность, которая написала то, что ты мне прочёл, если бы она не была гречанкой. Кстати, если ты попытался составить какое-то представление о современной Греции, то наверное знаешь, что жители этой страны твёрдо и несокрушимо верят во всякого рода магию и волшебство, что их постоянно мучают самые невероятные видения, как и тебя иногда.
— Новое доказательство моей правоты! — пробормотал барон.
— Я знаю, — продолжал дядюшка, — я очень хорошо знаю, что это за история о святой воде, которую в ночь накануне дня святого Иоанна девушки носят в молчании, чтобы узнать, встретят ли они желанного возлюбленного, именно потому всё это не кажется мне таким уж таинственным, весьма двусмысленным представляются мне только некоторые подробности, относящиеся непосредственно к тебе. Нельзя быть уверенным в том, например, действительно ли ты тот самый Теодор, как бы правдоподобно это ни выглядело, не ошибается ли поместивший объявление в газете в личности того, кто нашёл бумажник. Короче! Так как дело представляется весьма проблематичным, то отправляться ради этого в далёкое и опасное путешествие было бы слишком поспешным и неразумным. Твоё желание получить разъяснения вполне естественно и понятно, дождись поэтому 24-го июля будущего года и отправляйся в отель «Солнце» к мадам Оберманн, именно туда ведь приглашает тебя объявление, чтобы узнать подробности.
— Нет! — воскликнул барон, и глаза его засверкали. — Нет, дорогой мой дядюшка, не в «Солнце», нет, только в Патрасе взойдёт звезда моей жизни, только в Греции прекрасный ангел, благородная дева отдаст свою руку мне, мне — как и она — потомку греческого княжеского рода!
— Что?! — закричал старик вне себя, — ты, кажется, совсем рехнулся, окончательно лишился ума! Ты потомок греческого княжеского рода?! Болван ин фолио! Разве твоя мать не была моей сестрой? Разве я не присутствовал при твоём появлении на свет? Разве я не поднял тебя из купели? Может быть, я не знаю нашего родословного дерева, ясного и чистого за несколько веков?
— Вы забываете, — заговорил барон с самой нежной и прелестной улыбкой, какую можно увидеть разве что у греческого принца, — вы забываете, дражайший дядюшка, что мой дед, совершивший множество весьма примечательных путешествий, привёз с острова Кипра жену, которая была, как говорят, необыкновенно красива, портрет её и по сей день находится в нашем дворце.
— Ну да, — ответил дядюшка, — можно простить отцу, что, будучи молодым и горячим, он влюбился в прекрасную гречанку и был настолько глуп, что, недолго думая, женился на ней, хотя она была простого звания и, как мне не раз рассказывали, торговала цветами и фруктами. Но ведь вскоре она умерла бездетной.
— Нет, нет, — вскричал Теодор со страстью, — цветочница была принцессой, и моя мать родилась от этого счастливейшего брака, который увы! — был так недолог!
Дядя с ужасом отпрянул на два шага назад.
— Теодор, — начал он, — Теодор, ты в бреду, в лихорадке, в безумии? Около двух лет прошло после смерти гречанки, когда твой дед женился на моей матери. Мне было четыре года, когда родилась моя сестра. Каким же образом, чёрт побери, твоя мать могла быть дочерью той гречанки?
— Должен признать, — возразил Теодор совершенно спокойно, — должен признать, что, если смотреть на дело с обычной точки зрения, то моё утверждение представляется совершенно невероятным, но прекрасная непостижимая тайна, мистика, которая не каждому доступна, подстерегает нас в жизни на каждом шагу, и часто самое невероятное и есть настоящая правда. Вы утверждаете, дорогой дядюшка, что вам было четыре года, когда родилась моя мать, но может оказаться, что это основано на странном заблуждении. Однако не будем углубляться в мистические комбинации, которые так часто вовлекают нашу жизнь в царство волшебства, сейчас, дорой дядюшка, я представляю вам свидетельство, которое одним ударом разрушит все ваши возражения! свидетельство моей матери! Вы удивляетесь! Вы смотрите на меня с сомнением во взоре? Так слушайте же! Как-то раз, — рассказывала моя мать, — ей было в ту пору лет семь, она была в большом зале, где висел портрет гречанки, он притягивал её к себе с невидимой силой. Смеркалось. Она смотрела на портрет с любовью и вдруг увидела, что черты прекрасного лица как будто оживают всё больше и больше, наконец величественная фигура принцессы выступила из рамы, чтобы обнять мою мать, как своё единственное любимое дитя. С этого времени портрет ласково и бережно пестовал мою мать, заботился о её воспитании. Среди прочего портрет учил мою мать новогреческому языку, и ребёнком она говорила только на нём. Но так как по каким-то ничтожным и странным причинам материнство портрета должно было оставаться тайной, новогреческий язык, на котором говорила моя мать, люди принимали за французский, а если портрет иной раз садился к столу, чтобы выпить кофе, его принимали за француженку-гувернантку. Когда мать вышла замуж, портрет вернулся в свою раму и не покидал её до тех пор, когда стало известно, что мать ждёт ребёнка. Тогда верный дорогой портрет открыл матери наше княжеское происхождение и сообщил, что сын, который у неё родится, избран провидением, чтобы в прекрасной Греции вновь добиться тех прав, которые казались утерянными. Счастливое благословение судьбы, которое часто примитивно называют случаем, направит его туда. Потом портрет напомнил матери, что при моём рождении она должна исполнить все те священные действия, какие приняты на родине, чтобы уберечь меня от бед. Поэтому, едва родившись, я был обсыпан солью с ног до головы, поэтому по обеим сторонам моей колыбели положили по куску хлеба и деревянной палочке, в комнате, где я находился, была подвешена большая связка чеснока, а на шее я носил мешочек с тремя кусочками угля и тремя зёрнышками соли. Из книги Соннини вы знаете, любезный дядюшка, что эти превосходные обычаи имеют распространение на островах архипелага. О, это была великая святая минута, когда мать рассказала мне об этом. Тогда впервые в жизни она сильно рассердилась на меня. К нам в комнату забежала ласка и я как раз собирался её поймать, когда вошла мама и очень выругала меня. Потом она ласково позвала зверька, который спрятался под шкафом, и обратилась к нему так: «Сударыня, позвольте вас приветствовать от всего сердца! Никто не сделает вам ничего дурного. Вы здесь дома и всё к вашим услугам!» Эти слова показались мне до того забавными, что я расхохотался во всё горло, ласка убежала и в тот же момент мама дала мне пощёчину, так что в голове у меня загудело. Я поднял такой рёв, что до сих пор его стыжусь, а моя милая мама очень огорчилась, со слезами на глазах заключила меня в объятия и рассказала мне, что она гречанка и поэтому не может по-другому общаться с лаской. Потом она рассказала мне историю с портретом. И вы, любезный дядюшка, теперь конечно понимаете точно так же, как и я, что найденный мною голубой бумажник это и есть благой счастливый случай, предсказанный портретом, дорогой моей бабушкой. Поэтому, собираясь сесть в экипаж и отправиться прямо в Патрас к господину Андреасу Кондогури, который, как человек воспитанный, надеюсь, укажет мне, что делать дальше, я действую вовсе не как легкомысленный молодой фантазёр, а как мужчина, храбрый и решительный. Надеюсь, мой дорогой дядюшка, вы согласны с этим, чувствуете доверие ко мне и понимаете, что я вполне способен бороться за высшее счастье моей жизни.
