Глава седьмая
Утром Настя собрала Виктора, отправила в школу, сготовила завтрак для Ивана, поела сама и стала собираться в училище. Подошла к двери и услышала, как зашуршало что-то в почтовом ящике. Открыла, взяла почту, были письмо и газета. Вернулась на кухню, раскрыла конверт и стала читать.
«Милые наши детки, — писала Оксана Ивановна, — получили ваше письмо, узнали о трагедии. Страшно подумать, что мы такие близкие родственники, а друг друга так и не видели. Хорошо, хотя бы, брат вашей матери, Владимир Яковлевич, додумался уволиться в Орловскую область, все же к нам поближе. А может, все-таки, родители живы? Хотя мы тоже слышали по телевизору о той катастрофе. Может, к нам подадитесь? Квартиру продадите, а тут что-нибудь сообразим? Подумайте. Владимира Яковлевича видела давно. Егор училище закончил, направили куда-то на Восток, может, к вам заедет. Оксана заканчивает медучилище, будет фельдшером. Андрей служит в милиции, Петр с Павлом уехали в деревню, отслужили в армии и подались в фермеры. Ну вот, пока и все, если что потребуется — телеграфируйте — поможем». Настя оставила письмо на столе и вышла.
Было тепло, но моросил дождик.
— Настенька! — послышалось сзади. «Опять он, подумала девушка, — как он мне надоел!»
— Здравствуй, а я тут тебя, поджидаю, давай под мой зонтик, он большой.
— Здравствуй, Сережа, ты все же продолжаешь? Я ж тебе сказала: не ходи за мной. Что тут говорить, нельзя заставлять себя делать то, что тебе не хочется. Ну, встречались мы с тобой, так и было-то всего два раза, не нравишься ты мне, извини, пожалуйста, отойди от меня, а зонтик у меня свой имеется.
— Так я к тебе никаких претензий, просто живем рядом, что тут предосудительного? А где мне ходить — это уж я сам выбирать буду! — сердито закончил парень, но все-таки перешел на другую сторону улицы и зашагал широким шагом. Настя шла так же не спеша, понуро опустив голову. «Бедная моя мамочка, — думала она, — как она мечтала роскошно зажить, ездить по заграницам, устраивать и ходить на балы, может, и правда, в ней текла «буржуйская кровь»? А папка? Он, вообще, был не от мира сего, помешался на деньгах, днем и ночью подсчитывал. А может, у него какой-либо подпольный счет был? Неужели, вот так после него ни гроша не осталось? Ведь взяли-то они в круиз не так и много. Может, зря Ванька саблю продал? Должны быть где-то деньги. Надо походить по сберкассам. А может, в полицию обратиться? Только не в полицию, все заберут. Нет, деньги, конечно, где-то есть. Что рассуждать! Ванька точно будет предпринимателем, Витя — не знаю, уж больно характер вспыльчивый да и с компаниями странными водится. Переходный возраст, нужен бы родительский контроль, а тут эта трагедия. Теперь даже могил не будет. А как же так? Почему, действительно, не будет? Может, это не правильно?! Грозился дядя Володя приехать да так и не приехал. Вот уже и остался один, поистине настоящий, родной человек, так жена у него непонятная, а дети: Яков, вроде бы, ничего, а Надежда ставит из себя!»
— Матыцина, Матыцина! Ты куда пошла?
Только сейчас Настя увидела, что проходит ворота своего училища. Стоящая у ворот группа девочек дружно засмеялась.
— Тихо вы, идиотки! У нее родители погибли! — шепотом сказала маленькая светленькая.
— Здравствуйте, девочки! — сказала Настя, подходя. — Замечталась, задумалась.
— Ну что, пойдемте, скоро начало первой пары, «фармакология — наука серьезная».
— Ага, для нее все науки серьезные, если бы она преподавала биологию, все равно мы бы пищали.
— Как бы то ни было, а рецепты мы должны следом за врачами писать, иначе грош — нам цена.
— Сейчас — «грош» всему цена, даже нашей специальности.
— Не скажи, моя мама, уже пятый месяц безработная, говорит, что медиков на бирже труда нет.
— Девочки, а столовая наша — тю-тю!
— Как — «тю-тю»? А как же с обедом?
— Вы что, объявлений не читаете? Вчера было написано: из-за отсутствия денег студенческая столовая закрывается.
— Беспредел, как же жить дальше?!
Глава восьмая
Попутчик Егора сдержал свое слово, утром сошел с московского поезда и уехал обратно в Саратов. А новоиспеченный лейтенант, «летчик-вертолетчик» (как они в шутку себя называли), Исаев Егор Иванович, как и положено юношам его возраста, просто проспал. Уснув где-то в третьем часу ночи, он проснулся, когда солнце стояло высоко над горизонтом.
Равномерно постукивая колесами, пассажирский состав «уволакивал» Егора все дольше и дальше от Саратова и «приволакивал» все ближе и ближе к Москве. Лейтенант поднялся, сделал несколько разминочных движений, взял полотенце, мыло и вышел в коридор. В пустом проходе, скатав в одну сторону дорожку, Зинаида убирала пол. Глянув на вышедшего Егора, еще ниже опустила голову, работая веником.
— Доброе утро, Зина!
— Доброе-доброе, — хриплым голосом ответила, не прекращая работы.
— Ты чего? Никак плачешь?!
— Да нет, отплакалась я, — поднялась проводница, — уехал Ваня, там, на моем столе, вам письмо оставил, не стал будить. Так вас расхваливал.
— А вы-то, вы-то помирились?
— Не знаю, может, и правда, люблю я его! И надо же такое, чтобы он попал именно в мой вагон, именно в мою смену, именно в мой день работы! Может, и правда, Бог есть, а? — И Зина так умоляюще и так беспомощно посмотрела на Егора, что тому стало не по себе.
— Я не знаю, кто именно есть, но что есть — точно. Мне в детстве сны снились: тайга, избушка, горы, ущелья и всегда такие яркие сверкающие кристаллы. Были они разных размеров: и маленькие, и совсем мизерные, прямо, как песок, как снежинки и как небольших размеров битое стекло, а бывали и огромные, как звезды, как Солнце, как Луна. Я все думал: что же это? Почему мне это снится? А потом понял, что это люди! Да-да — это люди! Люди-кристаллы, один больше, другой меньше, но все они кристаллы!
Зинка стояла напротив Егора с веником в руках, и по ее щекам катились маленькие слезы, они, как кристаллы, сверкали в лучах солнца, проникающего через окна вагона.
— Впервые такое слышу, чтобы людей с кристаллами сравнивали.
— А чего же тогда слезы?
— Так мне такое Ваня говорил, когда мы влюблялись, только он все наоборот представляет. Он говорит, что все люди сволочи, подонки продажные, завистливые, начиная с собственных матери и бабушки. Он так ненавидел свою бабку, что мне страшно становилось.
— Может, бабка того стоила?
— Не знаю, но чтобы мать свою... А она, между прочим, — кандидат наук.
— Среди этих ученых еще больше сволочей, чем среди простых. У нас один полковник на воспитательной кафедре всю жизнь марксизм-ленинизм преподавал, а сейчас коммунистов на чем свет стоит хает и в первую очередь Ленина. Так кто он? Конечно, подонок!
— Чего ж мы так стоим? Идите, умывайтесь, чай готов, приходите завтракать!
— А что, в вагоне больше никого нет?
— Ночью были, сейчас все вышли, тут уже электрички на Москву ходят, так что — скоро столица.
Егор умылся, оделся, приготовил вещи, сложив в чемоданы, и зашел к Зинаиде.
— Вот письмо вам, мне сказал: «Не вскрывать, не читать, при опасности — уничтожить».
— Ого, как серьезно! Ну что ж, тогда прочтем в свободное время, и чтобы отвлекающих моментов не было.
— Отвлекающий момент — это, в данном случае, я.
— Да нет, просто — завтрак, вот, я консервы принес. Большего, к сожалению, у меня нет, так что, давайте, как говорили на Руси: чем Бог послал.
— Так мы о Боге и не договорили.
— Почему ж, я стою на своем: что-то космическое имеется — факт.
— Но тогда как, же смотрит Бог на все это? Явный геноцид для русских, вы слушаете радио? Там же одни подонки сидят! Одна Рита Белова чего стоит: «Вай-вай», — сучка поганая!
— Вот-вот, и вы туда же! Может Иван и прав? Где же эти кристаллы-самородки? Все сволочи, все подонки — все просто, очень просто!
— Зачем же так? Тогда и мы с вами!
— Вот тут-то и главное...
«Прибываем в Москву — столицу нашей Родины», — отчеканила радиоточка.
Глава девятая
Созревал ячмень. Его бледно-желтые стебли, а особенно колосья, согнувшись дугой, качались под слабыми порывами ветра, кланяясь вырастившей их земле, будто говоря: спасибо, спасибо, спасибо. Налившиеся зерна, словно в обоймах патроны трехлинейки, были готовы в любую минуту отскочить от соединяющего их стержня и вывалиться из питающего их гнезда. Пришло время! Вот именно — пришло время. Для каждого действия — свое время. И для каждого периода жизни человека — свое время. Время любви — молодость, время созидания — зрелость, время воспоминаний — старость. Это знают все! И Кузнецов Владимир Иванович не был исключением. Он шел мимо небольшого ячменного поля и вдыхал запахи степного простора: сена, меда, травы, черемухи. Конечно, Подмосковье — это не донские просторы. Куда ему! Но все, же отвоеванные у лесов лоскуты глинозема давали свои плоды. И тут росли не только рожь или ячмень, но и картофель, свекла, даже кукуруза и подсолнечник (правда, в большинстве своем на силос). И все-таки до чего же красиво, когда все благоухает! Даже небольшие серо-зеленые стебли горохового поля радуют.
