Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира

От кованой калитки своего дома Джозефина заметила дрожавшую на крыльце сестру, которая прощалась с молодым человеком; очень скоро парадная дверь закрылась, и молодой человек зашагал по аллее. Джозефина его узнала.

Погруженный в свои мысли, он на ходу посмотрел в ее сторону.

— А, здравствуйте, — бросил он.

Джозефина развернула к нему плечи, чтобы он получше рассмотрел ее при свете фонаря, высвободила личико из мехового воротника и улыбнулась.

— Здравствуйте, — скромно произнесла она.

Каждый пошел своим путем. Джозефина, как черепаха, втянула голову обратно.

— Ладно, зато теперь он знает, как я выгляжу, — довольно говорила она про себя, идя к дому.

Через пару дней Констанс Перри завела серьезный разговор с матерью:

— Джозефина так занеслась, что я уже сомневаюсь в ее здравомыслии.

— Да, есть немного, — согласилась миссис Перри. — Мы с папой посоветовались и решили в начале года отправить ее в Новую Англию. Но ты ей пока ничего не говори — сначала надо уладить формальности.

— Господи, мама, чем скорей, тем лучше! Она связалась с этим ужасным Тревисом де Коппетом, который не расстается со своей допотопной крылаткой. На прошлой неделе я видела их в «Блэкстоне» — у меня мурашки по спине побежали. Как два психа: Тревис крадется, а Джозефина кривит рот, будто у нее пляска святого Витта. В самом деле…

— Что ты начала говорить про Энтони Харкера? — перебила миссис Перри.

— Она в него втрескалась, а ведь он ей в деды годится.

— Ну уж!

— Мама, ему двадцать два, а ей шестнадцать. Проходя мимо него, Джо и Лиллиан каждый раз начинают хихикать и таращиться.

— Джозефина, подойди-ка сюда, — позвала миссис Перри.

Нога за ногу Джозефина вошла в комнату и, прислонившись к торцу открытой двери, начала тихонько раскачиваться.

— Ты звала, мама?

— Дорогая, ты же не хочешь, чтобы над тобой смеялись, правда?

Помрачнев, Джозефина повернулась к сестре:

— А кто надо мной смеется? Уж не ты ли? В гордом одиночестве.

— Ты настолько занеслась, что ничего не замечаешь. Когда вы с Тревисом появились в «Блэкстоне», у меня мурашки по спине побежали. За нашим столиком все смеялись, да и за соседними тоже — все те, кто оправился от первого потрясения.

— Наверное, эти были потрясены еще сильнее, — самодовольно предположила Джозефина.

— Хорошая будет у тебя репутация, когда ты начнешь выезжать в свет.

— Сделай одолжение, закрой рот! — бросила Джозефина.

Наступила короткая пауза. Миссис Перри изрекла суровым шепотом:

— Мне придется рассказать об этом папе, как только он вернется.

— Давай, рассказывай. — Джозефина вдруг расплакалась. — Господи, что всем от меня нужно? Лучше бы я умерла!

Мать обняла ее, приговаривая:

— Джозефина… ну, Джозефина.

Но та содрогалась от глубоких, прерывистых рыданий, поднимавшихся, казалось, из самого ее сердца.

— Этих уродливых… за-завистливых девчонок бесит, когда на м-меня кто-нибудь смотрит, вот они и распускают сплетни — просто потому, что я могу заполучить кого угодно. Точно так же и Констанс разозлилась, когда я вчера на пять минут присела рядом с Энтони Харкером, пока он ее ждал.

— Да, мне было дико неприятно! Я потом всю ночь плакала. Он приходил, чтобы побеседовать о Мейрис Уэйли. Да что там говорить! Ты за эти пять минут настолько задурила ему голову, что он неудержимо хохотал всю дорогу к Уорренам.

Напоследок Джозефина всхлипнула — и успокоилась:

— Если хочешь знать, я решила его бросить.

— Ха-ха! — взорвалась Констанс. — Ты только послушай, мама! Она решила его бросить — как будто он знает об ее существовании. Да он ни разу не посмотрел в ее сторону! Такое самомнение…

Миссис Перри не выдержала. Обняв Джозефину за плечи, она поспешила вывести ее в коридор.

— Твою сестру беспокоит только одно: чтобы над тобой не стали смеяться, — пояснила она.

— Все равно я его уже бросила, — мрачно выговорила Джозефина.

Она его бросила вместе с тысячью несостоявшихся поцелуев, несбывшихся волнующе долгих танцев и безвозвратно упущенных вечеров. Стоило ли говорить, что накануне она написала ему письмо, которое не отправила и теперь уже никогда не отправит.

— В твоем возрасте рано об этом думать, — сказала мисс Перри. — Ты еще дитя.

Джозефина подошла к зеркалу:

— Я обещала забежать к Лиллиан. Уже и так опоздала.

Вернувшись к себе, миссис Перри подумала: «До февраля целых два месяца». Миловидная женщина, она хотела, чтобы ее все любили, и не отличалась властным характером. Свои ближайшие планы, а вместе с ними и Джозефину миссис Перри аккуратно запечатала в плотный конверт с адресом школы Брирли, чтобы отнести на почту.

Час спустя Энтони Харкер в компании своего приятеля поджидал за столиком чайного салона в отеле «Блэкстон». Энтони был безмятежен, ленив, достаточно богат и вполне удовлетворен своей нынешней популярностью. Недолго проучившись в одном из университетов Новой Англии, он усвоил разве что изощренные манеры, от которых сходили с ума чикагские девушки, а потом выбрал для себя менее взыскательное учебное заведение в штате Виргиния, где и окончил курс наук.

— Вот там этот тип, Тревис де Коппет, — только что указал его приятель. — Не понимаю, что он о себе возомнил?

Без интереса покосившись на стайку молодняка в дальнем конце салона, Энтони опознал младшенькую Перри и еще каких-то юных леди, часто встречавшихся ему на улицах. Вели они себя непринужденно, только чересчур дурашливо и шумно; взгляд его задержался на них недолго и продолжил обшаривать салон (где, несмотря на приличное освещение и непроглядную темень за окнами, будто бы витали сумерки) в поисках знакомой, с которой Энтони договорился здесь встретиться, чтобы потанцевать, — и тут зал внезапно пробудился от настойчивой, заводной музыки. Мимо них устремилась сначала неширокая, но растущая на глазах процессия. Мужчины в пиджачных парах, будто оторвавшиеся от неотложных дел, и женщины в готовых упорхнуть шляпках создавали ощущение мимолетности событий. Догадываясь, что это движение, не вполне случайное и не слишком тайное, вскоре разобьется на упорядоченные фрагменты, Энтони забеспокоился, как бы не упустить его вовсе, и принялся более старательно выискивать знакомые лица.

Одно из них вдруг выглянуло из-за мужского плеча в каких-то пяти футах от Энтони, и он на миг сделался объектом самого грустного, самого трагического внимания. Выражалось оно улыбкой и в то же время отсутствием улыбки, и большими серыми глазами над яркими треугольниками румянца, и линией губ, искривленной вселенским сочувствием к их общей судьбе, но за этим выражением виделась не жертва, а нежная фея печали — только в этот миг Энтони увидел Джозефину по-настоящему.

Первым его порывом было выяснить, с кем она танцует. Оказалось, этого молодого человека он знал, а потому незамедлительно поднялся из-за стола, быстро одернул пиджак и вышел на паркет.

— Вы позволите?

Джозефина, перехваченная в танце, приблизилась к нему почти вплотную, направила взгляд ему в глаза, а потом сразу вниз и в сторону. Она молчала. Сообразив, что ей не более шестнадцати, Энтони понадеялся, что его знакомые не застукают его в разгар этого танца.

Когда оркестр умолк, она вновь подняла на него взгляд; он подумал, что по ошибке недооценил ее возраст. Проводив ее на место, он невольно спросил:

— Вы разрешите еще вас пригласить?

— Да, конечно.

Их взгляды встретились; каждая вспышка ее глаз загоняла в него гвоздь — видимо, из тех, без которых не обходились железные дороги — давний источник фамильного состояния Перри. Обескураженный, Энтони вернулся к себе за столик.

А еще через час они вдвоем уезжали из «Блэкстона» в его автомобиле.

Все произошло естественным образом: в конце второго танца Джозефина объявила, что должна уходить, обратилась к нему с просьбой, и он, отчаянно смущаясь, зашагал рядом с нею через опустевший танцевальный круг. Из уважения к ее сестре он согласился проводить ее домой… но его не покидало безошибочное чувство, что это еще не все.

Однако за порогом его отрезвил пронизывающий холод, и он сделал новую попытку перераспределить ответственность. В тесном контакте с настойчивой белозубо-печальной юностью это оказалось непросто. Садясь в автомобиль, Энтони попытался суровым мужским взглядом утвердить свой авторитет, но ее глаза, сверкавшие как в лихорадке, вмиг растопили его напускную строгость.