Путешествие должно было свершиться во что бы то ни стало! Но как преодолеть препятствия? Этого Вениамин никак не мог придумать. Он чувствовал, что необходимо с кем-нибудь посоветоваться.
…Жил в Тунеядовке некий муж. Звали его Сендерл, по имени прадеда реб Сендерла, человека почтенного. Однако правнук Сендерл был человек простецкий, без затей. В синагоге он занимал место под амвоном, а это уже само по себе свидетельствует о том, что ни к заправилам, ни к сливкам тунеядовского общества он не принадлежал. К разговорам в синагоге или в другом месте он обычно прислушивался молча, как человек посторонний, случайный. А если и приводилось ему словом обмолвиться, то слово это всегда вызывало хохот, — не потому, что оно отличалось особым остроумием, — нет! Просто слово, произнесенное Сендерлом, встречали смехом, несмотря на то что он, по простоте своей душевной, никого не собирался смешить. Наоборот, когда кругом смеялись, он, бывало, уставится и никак в толк не возьмет: по какому случаю такое веселье? Он не обижался, потому что по натуре был человек добрый, покладистый, — попадается иной раз этакая покорная буренка… Он даже не подозревал, что следует обижаться. Люди смеются? Пускай себе, на здоровье! Вероятно, это доставляет им удовольствие.
Нужно, однако, признать, что в словах Сендерла таилось подчас много здравого смысла, хоть он и сам об этом не догадывался, говорил просто так, без задней мысли. Над ним любили подтрунивать. Мальчишки в день девятого аба, бывало, забрасывали его колючками репейника, в день Хошайно рабо[13], когда всю ночь бодрствуют, в него больше, чем в других, швыряли подушками. Зато при угощении водкой и гречневым коржом его постоянно обделяли.
Словом, всегда и везде Сендерл бывал козлом отпущения. Его так и прозвали: «Сендерл — козел отпущения». Сендерл по натуре своей не был упрямцем, как некоторые другие. Он всегда со всеми соглашался, не вступал в пререкания с теми, кто навязывал ему свою волю, никогда никому не перечил и просто-напросто делал то, что прикажут.
— Мне-то что? — говорил он, по своему обыкновению. — Эка важность, подумаешь! Тебе непременно хочется так? Ну что ж, пусть будет по-твоему.
С мальчишками Сендерл был мальчишкой. Он часто гулял вместе с ними, беседовал, затевал игры, и это доставляло ему большое удовольствие. С детьми Сендерл и вовсе уподоблялся покорной коровке, позволяющей ездить на себе верхом и почесывать ей морду. Озорники взбирались к нему на плечи, теребили бороду.
Иной раз посторонние покрикивали на мальчишек:
— Как вы смеете, сорванцы!.. Уважать нужно старшего! Что это вы его за бороду таскаете?
— Ничего, ничего! — отзывался Сендерл. — А мне-то что! Подумаешь, беда какая… Пускай таскают!..
Жизнь в своем доме Сендерлу тоже была не мед. Тут верховодила жена, и участь мужа была незавидна. Жена держала его в черном теле, в страхе, иной раз и тумаком угощала, а он все это принимал с покорностью и смирением. Накануне праздников она повязывала ему бороду тряпкой и заставляла белить стены. Он чистил картошку, раскатывал и крошил лапшу, фаршировал рыбу, таскал дрова и топил печь — совсем как женщина. Вот его и прозвали «Сендерл-баба».
Вот этого-то Сендерла-бабу наш Вениамин и избрал своим наперсником и советчиком. Почему именно его? А потому, что Вениамин всегда питал к нему симпатию. Многое в этом человеке ему нравилось, во многом он соглашался с ним, а беседа с Сендерлом обычно доставляла Вениамину большое удовольствие. Возможно, что Вениамин рассчитывал и на покладистость своего друга: Сендерл безусловно одобрит все его планы и ни в чем не станет ему перечить. Если же Сендерл и будет возражать против кое-каких пунктов, Вениамин с божьей помощью и силой своего красноречия сумеет склонить его на свою сторону…
Когда предстал Вениамин пред очами друга своего, Сендерл восседал на кухонной скамье, для приготовления молочной пищи предназначенной, и снимал кожуру с яблока земляного, сиречь картофеля. Одна щека у него пылала, а под глазом багровел кровоподтек, да еще с царапиной, точно по синяку ногтем провели. Унылый и пришибленный, сидел он подобно молодухе, покинутой мужем, получившей от мужа затрещину…
Жены Сендерла не было дома.
— Здравствуй, Сендерл! Что это ты, сердце, так пригорюнился? — сказал Вениамин и указал пальцем на его щеку. — Что, снова она? Где она, твоя молодица?
— На базаре.
— Очень хорошо! — чуть не вскрикнул от радости Вениамин. — Брось, дорогой, свою картошку и пойдем со мной туда — в каморку. Там никого нет? Я хочу поговорить с тобой наедине, без свидетелей, хочу тебе душу открыть. Не могу больше сдерживаться — кровь кипит во мне. Скорей же, сердце, скорее, а то «она», чего доброго, нагрянет и помешает.
— Ну, что ж, если тебе так не терпится, пусть будет по-твоему. А мне-то что! — ответил Сендерл и вошел в каморку.
— Сендерл! — начал Вениамин. — Скажи мне, знаешь ли ты, что находится по ту сторону Тунеядовки?
— Знаю. Там находится корчма, где можно иной раз хватить добрую рюмку водки.
— Ты глупый! А дальше, гораздо дальше?
— Дальше корчмы? — удивился Сендерл. — Нет, дальше ее я ничего не знаю. А ты, Вениамин, знаешь?
— Знаю ли я? Что за вопрос! Конечно! Там только и начинается мир! — горячо проговорил Вениамин, словно Колумб, когда открыл Америку.
— Что же там такое?
— О, там… там… — разгорячился Вениамин. — Там… Гремучий змей… Дракон!..
— Тот самый дракон, с помощью которого царь Соломон дробил камни для священного храма? — несмело вставил свое слово Сендерл.
— Да, душа моя, да! Там — страна Израиля, там заветные места. Хотелось бы тебе там побывать?
— А тебе хотелось бы?
— Вопрос! Хочу, Сендерл, хочу и вскоре буду там!
— Завидую тебе, Вениамин! Ну, и наешься же ты всласть рожков и фиников! Го-го!
— И ты, Сендерл, сможешь есть то же, что и я. И тебе в стране Израиля причитается такая же доля, как и мне.
— Доля, может быть, и причитается, да как туда попасть? Ведь там султан хозяйничает…
— Есть одно средство, Сендерл. Скажи мне, дорогой, знаешь ли ты что-нибудь о красноликих израильтянах?
— Наслушался я разных историй о них у нас в молельне за печкой, но где они живут и как до них добраться, этого я не знаю. Если бы знал, сообщил бы, конечно, и тебе. Жалко, что ли? Пожалуйста!
— Хе-хе! А вот я знаю! — с гордостью сказал Вениамин и достал из кармана «Достопримечательности Иерусалима». — Видишь, что тут написано? Сейчас прочту:
«По прибытии моем в Бейрут, — говорится здесь, — я встретил четырех евреев из Вавилона. Я беседовал с одним из них, по имени реб Мойше, понимавшим по-древнееврейски. Он сообщил мне весьма правдивые сведения о реке Самбатьен, которые он получил от измаильтян, видевших эту реку, рассказал также о том, что там имеются потомки Моисеевы…»
И дальше говорит он: «Местный вождь рассказывал мне, что лет тридцать тому назад у него гостил человек из колена Симеонова и тот говорил, что в его краях живут четыре колена Израилевых. Одно из них — колено Исахорово — посвятило себя изучению торы, а властвует над ними царь из того же колена».
Кроме того, в книге «Путешествия Вениамина» сказано буквально следующее: «Оттуда двадцать дней пути до гор Нисбон, что на реке Гозан. В горах Нисбон проживают четыре колена — Даново, Зовулоново, Асирово и Нефталимово. У них в горах расположены крупные города и государства. С одной стороны их омывает река Гозан. Они никому не подвластны. Лишь один правитель над ними — царь по имени рабби Иосиф Амаркело Галеви, И состоят они в союзе с Койфер-ал Турехом[14]. Немало рассказывается там и о сынах Рехавитов[15] из страны Темоновой, которые подчиняются царю израильскому и постоянно постятся и молят бога за евреев, пребывающих в изгнании».
— Ну, Сендерл! Как ты думаешь, что было бы, если бы они вдруг увидели меня, брата своего Вениамина из Тунеядовки, прибывшего к ним в гости? Скажи, прошу тебя, что ты об зтом думаешь?
— Они бы, конечно, просто ожили! Шутка ли, такой гость, такой желанный гость! Каждый приглашал бы тебя к себе на трапезу. Даже сам царь Амаркело! Передай им от меня хотя бы самый сердечный привет! Если бы только было можно, я бы, право, отправился туда вместе с тобой!
— А! — воскликнул Вениамин, вспыхнув от неожиданно осенившей его мысли. — А! А может быть, и в самом деле, Сендерл, нам вместе отправиться в путешествие? Глупенький, ведь сейчас тебе удобнее всего это сделать. Я все равно туда направлюсь, вот я и возьму тебя с собой! Глупенький, вдвоем-то ведь веселее! Да и мало ли что, а вдруг я там королем стану, — тогда ты у меня правой рукой сделаешься. Вот тебе мое честное слово! С какой стати ты, чудак этакий, будешь тут терпеть унижения от твоей разбойницы! Погляди, какая у тебя щека! Подумай, какая горькая, разнесчастная доля досталась тебе! Право же, Сендерл, пойдем! Не пожалеешь!
