Кейти схватила записку. Она была написана круглым, еще несформировавшимся почерком и гласила следующее:
"Дорогой Берри, я видела вас вчера вечером на лужайке. Я думаю, вы просто замечательный. Все наши монашки так думают. Я очень часто смотрю на вас из окна. Я спущу вниз веревочку, а вы привяжите, пожалуйста, к ней пирожное, такое же, какое бросили в окно Мэри Эндрюс в прошлом семестре. Привяжите два пирожных, пожалуйста. Одно для меня и одно для моей соседки по комнате. Веревочка будет висеть в конце коридора.
МиссКарр ".
Даже несмотря на волнение, Кейти не смогла удержаться от улыбки, когда читала это нелепое послание. Миссис Флоренс заметила это и еще более суровым тоном заявила:
— Будьте добры, верните мне записку. Она послужит мне оправданием в случае, если ваш отец будет возражать против переселения вас в другую комнату.
— Но, миссис Флоренс, — воскликнула Кейти, — я не писала эту записку! Это не мой почерк, это не моя… Конечно же вы не можете думать, что я это написала! Это слишком смешно.
— Сейчас же идите в вашу комнату, — сказала миссис Флоренс, — и радуйтесь, что вам определено такое мягкое наказание. Если бы вы не жили так далеко отсюда, я написала бы вашему отцу и попросила бы его забрать вас из школы. Но я вместо этого просто переселяю вас в другой конец коридора, где у вас не будет возможности для продолжения подобного рода переписки.
— Я сама напишу папе, и он немедленно заберет нас отсюда! — воскликнула Кейти, задетая за живое этой упрямой несправедливостью. — Ни я, ни Кловер не останемся здесь, где не верят нашим словам и так с нами обращаются. Папа знает лучше! И он никогда, ни на миг не усомнится в нас, если мы скажем ему, что все это неправда!
С этими пылкими словами она покинула комнату. Не думаю, что после ее ухода у миссис Флоренс или у миссис Нипсон осталось приятное чувство.
В этот ужасный вечер у девочек было слишком тяжело на сердце, чтобы они могли устраиваться на новом месте и пытаться сделать комнату номер 1 удобной. Они лежали на постели среди своих разбросанных вещей, горевали и принимали соболезнования подруг. Собрание ОИЛ было отложено. У Кейти не было настроения выступать в роли председателя, так же как у Кловер — читать ее смешные стихи. Роза Ред и Мэри Силвер сидели рядом с сестрами, то и дело целуя их и заявляя, что все это безобразие. По одному заходили и другие члены общества, выражавшие те же чувства.
— Уж хоть бы кого-нибудь другого, — сказала Элис Гиббоне, — но обвинить Кейти! Именно Кейти! Это уж слишком!
— Я так и заявила миссис Флоренс, — всхлипнула Роза Ред. — Ох, ну почему я уродилась такой плохой? Если бы я всегда была хорошей и служила вам всем образцом, она, быть может, поверила бы мне, вместо того чтобы браниться еще сильнее.
Мысль о Розе в качестве «образца» вызвала у Кловер улыбку, несмотря на всю скорбь и уныние.
— Это возмутительно, — заявила Эллен Грей. — Если бы только миссис Флоренс знала, как много обе вы сделали для того, чтобы мы, остальные, вели себя как истинные леди!
— Вот именно, — всхлипнула Роза, хорошенькое личико которой совершенно распухло от слез. — С тех пор как они приехали, я с каждым днем становлюсь все лучше и лучше. — С этими словами она обняла Кловер и зарыдала еще сильнее.
В самый разгар этих страданий мисс Джейн сочла целесообразным зайти и «проверить состояние комнаты». Увидев, что девочки плачут, а все кругом валяется как попало, она очень рассердилась.
— Я запишу вам обеим замечание за беспорядок, — сказала она. — Встаньте с кровати, мисс Карр. Сейчас же повесьте ваши платья, Кловер, и сложите туфли в мешок для обуви. Стыд и срам! Когда через пятнадцать минут я вернусь, все должно быть в полном порядке, иначе я пожалуюсь на вас миссис Флоренс.
— Нам все равно. Мы не собираемся здесь оставаться, — пробормотала Кейти. Но вскоре ей стало стыдно за эти слова. Гнев остывал, и место его заняла печаль. «О, папа! Папа! Элси! Элси!» — шептала она про себя, медленно вешая платья в шкаф. Незаметно для девочек она зарылась лицом в складки серого дорожного платья Кловер и пролила первые горячие слезы. До этого момента она была слишком разгневана, чтобы плакать.
Она сохраняла это более спокойное настроение весь вечер, в то время как Кловер и Роза продолжали обсуждать случившееся, не давая остыть своему гневу. Кейти не говорила почти ни слова — она чувствовала себя слишком утомленной и подавленной.
— Кто мог написать эту записку? — снова и снова спрашивала Кловер. Догадаться было невозможно. Казалось нелепым подозревать в этом кого-то из старших девочек, но, с другой стороны, как предположила Роза, нелепое содержание, так же как и подпись, могло иметь целью избежать разоблачения.
— Я знаю лишь одно, — заметила Роза, — я очень хотела бы убить миссис Сирлс. Мерзкая старуха! Шпионить и рыться в карманах! Она вообще не имеет права жить на этом свете.
Кровожадные заявления Розы всегда казались особенно забавными в сочетании с ямочками на ее розовых щеках.
— Ты напишешь папе сегодня же, Кейти? — спросила Кловер.
Кейти отрицательно покачала головой. У нее было тяжело на душе и разговаривать не хотелось. Крупные слезы, не видимые никем, скатились по щекам и упали на подушку. Потом Роза ушла, свечу погасили, и Кейти плакала в темноте, пока не уснула.
Она проснулась рано и долго лежала в тусклом свете едва забрезжившего утра и думала, пока Кловер крепко спала рядом с ней. «Утро вечера мудренее», — гласит старая пословица. В данном случае она казалась очень справедливой. Кейти, к своему удивлению, обнаружила, что к ней пришла целая вереница новых мыслей — мыслей, которых не было, когда она засыпала. Она вспомнила свои страстные слова и чувства вчерашнего дня. Теперь, когда прежнее настроение прошло, они показались ей ничуть не лучше, чем вызвавшая их обида. Так часто бывает со вспыльчивыми и великодушными людьми. Кейти стало нужно простить саму себя, и потому ей оказалось легче простить миссис Флоренс.
"Я сказала вчера, что напишу папе, чтобы он забрал нас из школы, — думала она. — Зачем я это сказала? Пусть даже он заберет нас — что пользы в этом? Разве так заставишь кого-нибудь не верить этой отвратительной сплетне? Все просто решат, что я захотела уехать, потому что меня разоблачили. И папа будет так огорчен и разочарован. Ему стоило и денег и трудов собрать нас и отправить сюда, и он хотел, чтобы мы пробыли здесь год. Если мы сейчас уедем домой, все деньги окажутся потраченными зря. И все же, как противно оставаться здесь после такого! Боюсь, теперь для меня будет невыносимо встречаться с миссис Флоренс. Я должна написать папе.
Но тогда, — текли дальше мысли, — и дома все будет не так, если мы уйдем из школы с позором, зная, что все верят в истинность этой истории… Положим, вместо этого я просто напишу папе, чтобы он приехал и во всем разобрался. Он сумеет выяснить правду и заставит миссис Флоренс понять, как она несправедлива. Но на это потребуется много времени, а я знаю, что ему не следовало бы во второй раз за такое короткое время снова покидать дом. Ах, как трудно решить, что делать!
А что сказала бы кузина Элен?" — продолжала думать Кейти. В воображении она присела у дивана своей дорогой подруги — той, что стала для нее «второй совестью».
Кейти закрыла глаза и мысленно представила длинный разговор — свои вопросы и ответы кузины Элен. Но, как всем известно, невозможно играть в крокет с самим собой и быть при этом еще и беспристрастным судьей в игре. Кейти заметила, что заставляет кузину Элен играть — то есть отвечать — так, как ей самой, Кейти, хочется. Что-то шептало ей, что, будь кузина Элен действительно рядом, ответы были бы не такими, как в воображении.
— Я опять прежняя «маленькая ученица», — сказала она почти вслух. — Я ничего не вижу. Я не знаю, как поступить. — Она вспомнила сон, который видела однажды, — прекрасное Лицо и Руку помощи. — И это была реальная помощь, — бормотала она, — и теперь эта помощь так же реальна и так же близка, как тогда.
Результатом этих долгих размышлений стало то, что, когда Кловер проснулась, сестра склонилась к ней, чтобы поцеловать ее и пожелать доброго утра. Вид у Кейти был радостный и решительный.
— Кловер, — сказала она, — я подумала и решила совсем не писать папе об этом деле.
— Не писать? Почему? — Кловер была озадачена.
— Потому что это только встревожило бы его, а пользы не принесло. Конечно, он приехал бы и сразу забрал нас, я в этом уверена. Но миссис Флоренс, все учительницы и большинство девочек так и продолжали бы думать, что эта отвратительная и смехотворная история — правда. Для меня это невыносимо. Давай лучше останемся и убедим их, что это не так. Я думаю, нам удастся убедить их.
— Я гораздо охотнее поехала бы домой, — сказала Кловер. — Здесь нам уже никогда не будет хорошо. Жить придется в этой темной комнате, мисс Джейн станет еще больше к нам придираться, девочки будут думать, что ты написала эту записку, Лили Пейдж — говорить гадости! — Она с ожесточенным видом застегивала свои ботинки.
