— Не выйдет, Дасаоцза. За ночь не управишься!
— Я помогу! — рассмеялась стоявшая за спиной Дасаоцзы девушка с длинными косами. — Мы вдвоем как примемся, ручаюсь, что к утру закончим…
Го Цюань-хай взглянул на нее. Это была Лю Гуй-лань. Он покраснел и опустил глаза. Его подтолкнули к кану.
— Залезай на кан, председатель! Здесь тепло. Отогрейся!
Го Цюань-хай сел рядом с Сяо Сяном и прислонился к теплой стене. Начальник бригады взял его за руку. Го Цюань-хай почувствовал дружеское пожатие и остановил на Сяо Сяне долгий благодарный взгляд.
Собрание продолжалось, а Сяо Сян, подвинувшись к Го Цюань-хаю, стал вполголоса его расспрашивать.
Собрание закончилось далеко за полночь. Люди поклялись продолжать решительную борьбу с помещиками и выбрали Го Цюань-хая председателем комитета бедняков.
Когда все разошлись, Сяо Сян стащил с Го Цюань-хая куртку и штаны и передал Вань Цзя:
— Иди к Дасаоцзе и попроси починить.
Дасаоцза и Лю Гуй-лань уже ждали Вань Цзя. Они напоили его чаем и, когда он ушел, расположились за столом возле масляной лампы.
Они провозились до петухов, а Го Цюань-хай тем временем лежал на кане рядом с Сяо Сяном и, укрывшись суконным одеялом, по порядку рассказывал о событиях, развернувшихся в деревне Юаньмаотунь после отъезда начальника бригады в город.
Когда в лампе затрещал фитиль, Сяо Сян поднялся, поправил его и, подлив масла, вернулся.
— А как в деревне обстоит дело с «гнилыми корнями» старого порядка?
— Корни-то вырвали, а корешки остались…
— Добряка Ду и Тана Загребалу так и не тронули?
— Как сказать, не тронули! Мы их здорово пощипали, но они все же целы остались.
— В город поступили сведения, что во многих деревнях обнаружено оружие. А как у вас?
— В соседних деревнях нашли винтовки, принадлежавшие Хань Лао-лю, а в нашей ни одной не оказалось.
— А как ты думаешь, у родственников Ханя могло еще остаться оружие?
— Давай подсчитаем, начальник. Когда Хань Лао-лю сколачивал свой отряд, он собрал по деревням и купил за свои деньги тридцать шесть винтовок и один маузер. Это я твердо помню. Хань-седьмой, когда ушел в горы, взял с собой двадцать винтовок. Несколько штук прихватили Ли Цин-шань и Хань Длинная Шея, когда бежали. Маузер тоже они унесли. Другие винтовки были найдены в соседних деревнях. А если что и осталось, так совсем немного.
— Может быть, у Тана Загребалы что-нибудь припрятано?
Го Цюань-хай весело расхохотался:
— Ну нет! Этот только до денег жаден. В колодец оступится, а слиток серебра из рук не выпустит. Жизнь свою потеряет, а деньги сохранит. Он ни за что не станет держать у себя винтовки. Он такой трус, что если штык увидит — помрет со страху.
— А у Добряка Ду?
— Вот это разговор иной. Добряк Ду только с виду смирен и богомолен, а на самом деле совсем не трус. Я так считаю: Хань Лао-лю был хитер, а Добряк Ду куда хитрее. В тот самый год, когда японцы захватили Маньчжурию, Ду был начальником отряда самообороны. Люди говорят: у него еще при старом режиме были и дробовики, и винтовки. Однако наверняка никто ничего не знает. Я думаю, у него и сейчас они должны быть.
Начальник бригады улыбнулся, довольный таким подробным отчетом, и, немного подумав, сказал:
— Так, так… председатель Го. Все правда. Да и как не быть у помещиков оружию. Его надо отнять. Лишь тогда бедняки и батраки почувствуют себя сильными и уверенными, когда в руках их врагов не останется оружия. Однако хотя этот вопрос и очень важен, сейчас заниматься им еще не время. Нужно, чтобы массы сразу увидели результаты своих усилий, чтобы переворот принес им ощутимые блага. Поэтому прежде всего нужно бороться за улучшение условий жизни людей. Нужно изъять у помещиков все ценности.
— Это само собой… — согласился Го Цюань-хай.
— А что за человек Чжан Фу-ин? — спросил наконец начальник бригады.
— Раньше был зажиточный, да все свое добро промотал. Когда захватил здесь власть, подобрал себе таких же крикунов, как сам. Ли Гуй-юн у него хитрый человек. Все сваливает на Чжан Фу-ина, а сам всегда в стороне. Поэтому некоторые люди думают, что только Чжан Фу-ин плох, и не знают, что Ли Гуй-юн такой же негодяй. У Чжан Фу-ина подлость наружу выпирает, а Ли Гуй-юн ее прячет. Женщины каждый день бегали к Чжан Фу-ину в крестьянский союз, а Ли Гуй-юн сам ходил к ним, и никто этого не знал. Поэтому в деревне и говорили: писарь лучше председателя.
— А с кем же водится Ли Гуй-юн?
— С младшей женой Хань Лао-лю.
— В прошлом году я что-то не встречал его.
— Ли Гуй-юна? Да он в прошлом году и не был в деревне. Только теперь вернулся.
— Откуда?
— А кто его знает. Одни говорят, будто из банды, которая по сопкам шаталась. Другие говорят — из Чанчуня.
Начальник бригады приподнялся и, опершись на левую руку, спросил:
— А кто это говорил?
— Старуха Ван, та, что у восточных ворот живет. Ли Гуй-юн частенько захаживал к ней… он, верно, и рассказал.
Сяо Сян спрыгнул с кана, накинул пальто и, подлив масла в лампу, присел к столу. Он быстро вытащил из кармана куртки блокнот и записал последние слова Го Цюань-хая. Хотя память у Сяо Сяна и была отличной, он все, что считал особенно важным, тотчас же записывал, следуя народной поговорке: «запись крепче памяти».
— А скрытые бандиты еще есть в деревне? — спросил он, снова укладываясь на кан.
— Что… что… — бормотал Го Цюань-хай, уже начавший дремать.
— Я спрашиваю: остались еще в деревне тайные бандиты?
— Тайные бандиты? — Го Цюань-хай с трудом открыл глаза. — Конечно… как же не остались!..
Сон сразу прошел.
Начальник бригады рассказал, как во Внутреннем Китае японские и гоминдановские агенты убивают людей из-за угла, распускают провокационные слухи, вредят на каждом шагу.
— А в Юаньмаотуне ходят какие-нибудь слухи?
— О приходе гоминдановцев уже не вспоминают. Болтают, правда, разное. Тут как-то на крыше дома Хань Лао-лю расцвели красные цветы, так все старики говорили, что демократические законы будут изменены.
— А кто распространял эти слухи?
— Говорят, будто младшая жена Хань Лао-лю, но точно не знаю.
— И что же, многие поверили в эти цветы?
— Старик Сунь и тот поверил.
— О старике я знаю. А молодежь верит?
— Кое-кто, может, и верит…
— Так вот что: это дело надо срочно выяснить. С тех пор как Ли Всегда Богатый ушел в армию носильщиком, комитет безопасности прекратил свое существование. Этого больше допускать нельзя. Мы обязаны не только вести борьбу с помещиками, но и обезопасить себя от тайных гоминдановских агентов. Помещики у всех на виду, а агенты действуют скрытно, и бороться с ними куда трудней. В борьбе с гоминдановскими агентами надо тоже опираться на массы. Если повсеместно поднять бдительность крестьян, тайные агенты не найдут лазеек. Кем, по-твоему, можно заменить кузнеца Ли?
Го Цюань-хай подумал:
— По-моему, Чжан Цзин-жуй для такого дела подойдет.
— Приведи его завтра, побеседуем.
Уже запели петухи. Масло в лампе выгорело. Огонь погас. Лед на стеклах делался все более прозрачным. Под крышей завозились воробьи.
Сяо Сян закрыл глаза, но, вспомнив о чем-то важном, снова открыл их:
— Ты спишь?
— Нет.
— Утром отбери винтовки у милиционеров. И расставь на посты надежных ребят. А что, если начальником сделаем старика Чу?
— Попробуем, посмотрим, что выйдет.
Оба умолкли и вскоре заснули.
Уже давно рассвело. Вань Цзя успел сходить и принести заштопанную одежду Го Цюань-хая, а они все еще спали.
Ветер стих. Небо было ясным. Оконные стекла сверкали под солнечными лучами.
Вань Цзя сидел у окна в соседней комнате и старательно начищал маузер куском красного сукна. Склонив голову, он мурлыкал песенку.
В двери показалось чье-то лицо.
— Кто такой? — поднял голову связной.
Незнакомец вошел. Это был человек невысокого роста и еще совсем молодой.
— Хотелось бы повидать начальника Сяо. Меня зовут Ли Гуй-юн.
Связной внимательно оглядел рваные штаны и куртку посетителя, вязаный шлем на голове и ухмыльнулся:
— Писарь бывшего крестьянского союза, что ли?
— Совершенно точно. Мне бы…
— Комиссар Сяо еще спит, — оборвал его Вань Цзя.
— Так… так… тогда я позже зайду.
Ли Гуй-юн осторожно вышел. Вань Цзя не двинулся с места и, продолжая чистить маузер, затянул прерванную песню.
Пришел возчик Сунь.
— Полезай на кан греться, — пригласил связной.
Старик залез.
— Зачем это Ли Гуй-юн приходил? — спросил возчик.
— На тебя жаловаться.
Сунь прищурился:
— На меня жаловаться? Я таких жалобщиков не боюсь. Я и к Чжан Фу-ину никогда не подлизывался. Этот Ли Гуй-юн свел Чжан Фу-ина с Рябой Крошкой, будто нитку в иголку вдел. Он, наверное, считает, что я не знаю. А я, старый Сунь, везде побывал, все повидал, и нет, брат, таких дел, в которых бы я не разбирался. Когда они тут хозяйничали, Добряк Ду и Тан Загребала дорогу в крестьянский союз хорошо знали. Для них чем смирнее человек, тем, значит, никудышнее. Чжан Фу-ин здорово на жандарма смахивал. Все перед ним дрожали, один я… не испугался.
