— Там посмотрим.
Уходя, Ли Гуй-юн нечаянно наступил на ногу Суню, который, боясь упасть, держался обеими руками за прилавок.
— Простите, простите, старина!.. Ай! Какая неосторожность! Простите… — залепетал Ли Гуй-юн.
Старик Сунь обложил его соответствующими случаю и своему гневу крепкими словами и, отстраняя от себя рукой, добавил:
— Пошел вон! Преступлений натворил да еще на ноги наступать! Нечего тебе тут вертеться! Кооператив теперь наш, крестьянский!
Когда освобожденные из-под стражи ушли, Сяо Сян шепнул Чжан Цзин-жую:
— На Ли Гуй-юна обрати особое внимание.
Затем он предложил, не откладывая, избрать ревизионную комиссию. В комиссию избрали трех человек: Го Цюань-хая, Суня и Чу. В помощь пригласили деревенского оспопрививателя Хуа, который умел писать и ловко считал на счетах.
На собраниях бедняков все чаще стали появляться женщины, и женский союз, в котором орудовала Рябая Крошка, распался сам собой.
Теперь Рябая Крошка не решалась показываться людям на глаза. Она целыми днями сидела дома, рукодельничала, старалась угодить во всем мужу и своей мнимой скромностью окончательно обворожила бесхитростного Яна. Тот всей деревне рассказывал, что жена его одумалась и стала примерной.
Перегородку в главном доме бывшей помещичьей усадьбы сломали, и из двух комнат получилась одна — большая и вместительная. Здесь каждый день собирались крестьяне. Посредине комнаты ставили таз, наполненный раскаленным древесным углем. К потолку подвесили большую лампу с четырьмя фитилями, и когда по вечерам ее зажигали, было очень светло. Люди рассаживались вокруг таза, разумеется, задыхались от угара и табачного дыма, но все были очень довольны.
Споры продолжались целую неделю. Крестьяне никак не могли решить, с чего им начинать. Наконец, выведенный из терпения, старик Чу пронзительно закричал:
— Да хватит вам воду в ступе толочь! Разве не ясно, что хороших помещиков не бывает. С какого ни начнем, и ладно! Ошибки не будет.
Все наконец согласились и решили немедленно приняться за помещиков и их прихвостней.
— А середняки тоже могут участвовать? — спросил кто-то.
Поднялся невероятный шум. Го Цюань-хай, стоявший на кане, поднял руку:
— Не кричите! Послушайте, что я скажу. Середняки могут участвовать, если захотят. Но тянуть их не станем.
— Председатель! — вдруг крикнул старик Чу. — Председатель! А если тут окажутся такие, которые подслушивают, можно ли арестовать их?
— Если есть доказательства, можно.
— Держи его, подлеца! Хватай! — завопил старик Чу, кидаясь вместе с Чжан Цзин-жуем в темный угол.
Они выволокли оттуда человека, одетого в заплатанные штаны и рваную куртку, подпоясанную веревкой из соломы.
— Что за переодевание? — спросил Сяо Сян, стоявший на кане рядом с Го Цюань-хаем.
— Никак помещик Чжан Чжун-цай? — всматриваясь в незнакомца, спросил Го. — Он и есть! Это двоюродный брат Добряка Ду.
Старик Чу, крепко держа Чжан Чжун-цая, потащил его к свету:
— Ты, черепашье яйцо, пролез подслушивать?
Всех охватило негодование. Как это он посмел пробраться сюда! Люди окружили помещика, кричали, возбужденно размахивая руками:
— Все козни строишь, контрреволюцией занимаешься!
— Кто тебя подослал?
— Кому его подсылать? Он сам помещик!
— Бить его!
У многих сильно чесались руки. Но Сяо Сян стоял на кане и смотрел во все глаза. Помещика мяли и тормошили, но на большее, боясь начальника Сяо, не отваживались.
Наконец помещика вытолкали взашей.
Крестьяне разделились на группы и наметили помещичьи дома, в которых надлежало произвести конфискацию в первую очередь. Когда запели третьи петухи, группы были уже готовы в путь.
Дасаоцза и Лю Гуй-лань вытащили из сундука, стоящего в комнате крестьянского союза, красное шелковое знамя. В свое время его бросил туда Чжан Фу-ин. Дасаоцза приладила флаг к древку и велела водрузить его над домом.
В лучах зимнего солнца красный флаг заполыхал над серебристыми просторами полей, белыми крышами домов и амбаров, как пламя.
Люди разошлись по деревне, оставляя за собой широкие дорожки на свежевыпавшем снегу.
Для поддержания порядка Го Цюань-хай и старик Чу расставили повсюду вооруженную охрану.
Го Цюань-хай со своей группой направился к усадьбе Добряка Ду. Группа председателя состояла из Дасаоцзы, Лю Гуй-лань, У Цзя-фу и нескольких крестьян.
Лю Гуй-лань, дочь бедняка Лю И-линя, рано потеряла мать. Ее отец задолжал некоему Сяо Ду, родственнику Добряка Ду. Он так и не успел расплатиться с заимодавцем, и перед смертью вынужден был отдать ему за долги свою единственную дочь.
Лю Гуй-лань была высока ростом, ее румяное лицо напоминало спелое яблоко. Сяо Ду взял ее к себе, чтобы обручить со своим сыном. Будущему мужу Лю Гуй-лань едва минуло десять лет, а ей уже шел семнадцатый год. Пока пришлось стать нянькой. Ребенок был робким и болезненным, всего боялся и часто плакал. Девушка оберегала его от мальчишек, которые дразнили и дубасили ее воспитанника, укладывала спать, а если он заболевал, ставила ему банки и рассказывала сказки. Мальчик полюбил ее и никуда не отпускал от себя, да и она привязалась к этому слабому, чахлому существу.
— Совсем не пара, — твердили люди, встречая вместе худосочного заморыша и цветущую высокую девушку.
— Нет, долго им не прожить вместе, — сокрушенно качал головой старик Сунь. — В конце концов обязательно что-нибудь случится. Какой он ей муж, этот недоносок! Лю Гуй-лань нужен настоящий человек, умный и сильный… Ну, хотя бы такой, каким был я, пока моя старуха не извела меня своим ехидством.
Чжан Фу-ин, став хозяином деревни, быстро свел дружбу с помещиками. К Добряку Ду, который был очень щедр на подарки, он особо благоволил. Поэтому и Сяо Ду тоже оказался в почете и так возомнил о себе, что перестал считаться с людьми.
Однажды ночью свекровь разбудила свою молодую сноху и стала ласково уговаривать перейти на южный кан, где спали Сяо Ду и десятилетний муж Лю Гуй-лань:
— Разве ты не видишь, как отец скучает один?
— Как вам не стыдно!.. — возмутилась девушка.
— Чего же тут стыдного? Это долг каждой почтительной дочери.
— Ни за что не пойду! И не просите! — отрезала Лю Гуй-лань.
Свекровь замолчала и отвернулась, а на следующий день обвинила сноху в том, что она ворует яйца и потихоньку их ест.
Обиженная Лю Гуй-лань со слезами прибежала в женский союз. Рябая Крошка, выслушав жалобу, изругала девушку и выгнала.
Лю Гуй-лань вернулась домой, забралась на кан. В окна барабанил дождь. После пережитых волнений девушка сразу же уснула.
Ее разбудил шорох. Она открыла глаза. Ночь была черна, как лак. Вдруг кто-то схватил Лю Гуй-лань. Горячий рот, обросший колючей щетиной, жадно искал ее губы. Лю Гуй-лань закричала.
Мальчик проснулся и испуганно стал звать отца, но кан был пуст. Он вскочил и заметался по комнате:
— Гуй-лань! Гуй-лань! Я боюсь! Бандиты! Пожар!
Наткнувшись на стол, он стал искать на нем спички.
— Тс… проклятый! — зашипела на него мать, схватила за волосы и несколько раз ударила по лицу. Мальчик упал и заревел.
Отец соскочил с кана. Воспользовавшись этим, Лю Гуй-лань выбежала в чем была из дому и кинулась к воротам. Они были заперты. Девушка отодвинула тяжелый засов:
«Куда идти? Дома у нее нет. Мать и отец умерли. В женский союз? Рябая Крошка изобьет и посадит в кутузку».
Девушка стояла среди луж. Ветер трепал ее волосы. Холодный ливень хлестал в лицо. Ее всю трясло. Она бросилась в амбар, упала на кучу кукурузы и проплакала до утра. Когда рассвело, Лю Гуй-лань вышла за ворота и увидела Дасаоцзу, направлявшуюся с ведрами к колодцу. Дасаоцза тоже заметила девушку и испугалась ее вида:
— Лю Гуй-лань, что с тобой?
Но та только всхлипывала.
— Постой, — сказала Дасаоцза. — Я сейчас наберу воды и пойдем. Ты насквозь промокла.
Наполнив ведра, Дасаоцза увела Лю Гуй-лань к себе, переодела в сухое платье и уложила на теплый кан.
— Грейся, я сейчас приготовлю завтрак. Да что с тобой приключилось? Говори скорей!
В этих отрывистых грубоватых словах было столько заботы, что Лю Гуй-лань сразу успокоилась, рассказала о своем горе и, пригревшись под одеялом, уснула.
Она осталась в доме Бай Юй-шаня и вскоре забыла о пережитом. Дасаоцза не велела ей выходить на улицу, чтобы не встретиться со свекром или свекровью.
Наконец Сяо Ду узнал, где скрывается его сноха. Пойти к Дасаоцзе у него не хватало храбрости, и он обратился с жалобой в женский союз. Рябая Крошка тотчас послала своих «активисток» уговорить Дасаоцзу. Но та не пустила их дальше кухни.
— Только что пол подмела. Нечего тут вам бегать. Пусть сама приходит. Уж я с ней поговорю.
