Милиционер вскинул винтовку и погнал Ду с семьей в западный флигель.
В главном доме закипела работа. Шкафы и сундуки были раскрыты. Люди выбрасывали вещи, описывали их, ставили печати. Потолок продырявили пиками. Ковры и цыновки сорвали, а на кан навалили кучи всякого добра.
— Приведите Ду. Мы еще спросим его кое о чем, — распорядился Го Цюань-хай. — А ты, Дасаоцза, сходи с ней… с Лю Гуй-лань, в западный флигель и потолкуй с женщинами.
Милиционер привел помещика.
— Долго мне еще перекатывать тебя туда-сюда, тухлое черепашье яйцо? Давай золото! — накинулся он на Добряка.
— Ведь вы же все сундуки вытряхнули, что еще может быть у меня?
— Желтенькое и беленькое куда спрятал? Скажешь ты наконец, — подступил к нему возчик Сунь.
— Да откуда у меня такие вещи, старина Сунь? Погляди сам на эти тряпки. Разве похоже, что у меня есть золото и серебро?
— Постой! Постой! — оборвал его Сунь. — Ты мне голову не морочь. Я-то все знаю. Твоя жена носила золотые кольца. У одной снохи золотые серьги были, на другой — толстые золотые браслеты, сам видел. А еще у твоей жены золотые шпильки торчали в волосах. У тебя самого золотые часы есть, да и в слитках золото найдется. Ты меня из терпения не выводи, а то плохо тебе придется!
Осведомленность бывшего конюха смутила помещика, но он тотчас же вывернулся:
— Продал, давно все продал. Ведь с десятого года Кандэ налоги и поборы, сам знаешь, как выросли. Я с той поры обеднел, хуже погорельца стал жить.
— Пойдем со мной! — приказал Го Цюань-хай.
Они вышли в смежную комнату. Толпа последовала за ними.
— Теперь ты наш должник, — рассмеялся Го Цюань-хай. — А раз платить не хочешь, придется тебе за долг поработать. Раньше ты нами распоряжался, теперь мы тобой распорядимся. Перетащи-ка эти сундуки и ящики. Да проворнее!
Добряк Ду с готовностью принялся за работу и хотя весь вспотел, но очень старался. Го Цюань-хай зорко следил за каждым его движением. Когда дело дошло до бочки с помоями, стоявшей в кухне, Го Цюань-хай уловил на лице помещика замешательство.
— Помилуйте, эту погань-то зачем трогать? — дрогнувшим голосом спросил Ду.
— Ничего, ничего. Что велят, то и делай.
Добряк Ду обхватил бочку, но сделал вид, что не может сдвинуть ее с места. Го Цюань-хаю это показалось подозрительным. Он отстранил помещика и сам сдвинул бочку. Под ней обнаружилась только что вскопанная земля. Го Цюань-хай попытался разрыть ее ногой, но она была мерзлой и не поддавалась.
— Напрасно пробовать. Что там может быть? — с тревогой, но стараясь улыбнуться, сказал Ду.
Го Цюань-хай взглянул на побледневшего помещика и успокоительно проговорил:
— Да, действительно, чему тут быть.
У Добряка Ду отлегло от сердца.
— Пусть разразит меня гром, если я что-нибудь утаиваю от вас…
Бочку вынесли во двор и опрокинули. В ней ничего не оказалось.
— Я же говорил, а вы не верили! — просиял Ду. — Я в самом деле, как погорелец. Эти проклятые гоминдановские реакционеры! Сколько людей они разорили!..
Не обращая внимания на помещика, Го Цюань-хай вонзил в замерзшую землю щуп. Го даже побагровел от усилий, но щуп не шел. Принесли лопаты. Когда землю разрыли на глубину одного чи, лопата звякнула о железо.
— Нашли! Нашли! — закричал старик Сунь.
Со всех сторон в кухню прибежали люди, даже охрана, приставленная к семье помещика. Все напряженно следили за взмахами лопат. Наконец вытащили лист железа. Под ним оказались доски, а под досками — глубокая яма, из которой пахнуло сыростью.
У Цзя-фу зажег лучину и осветил яму. Там стояли сундуки, ящики, были навалены мешки. Старик Сунь спрыгнул в яму.
— Давай сюда еще кого-нибудь! Посвети! Тут тьма!
— Посторонись! — крикнул милиционер и прыгнул вслед за Сунем.
Один за другим они вытащили из ямы тридцать сундуков, ящиков и мешков. Чего только в них не было! И шелк, и атлас, и бархат, и сукно, енотовые и лисьи шкурки, шапки из выдры. Одного сатина оказалось свыше тысячи аршин.
— Вот это мы нашли, так нашли! — отряхиваясь, хвастливо приговаривал Сунь.
Добряк Ду молча ушел в восточную комнату, тяжело опустился на кан и закрыл лицо руками. К нему подошла жена и, трясясь всем телом, села рядом.
— Что же вы делаете? — запричитала она. — Разве так можно! Оставьте нам хоть какую-нибудь мелочь…
— Заплати девять тысяч даней зерна, ничего не тронем, наша крестьянская власть — справедливая. Лишнего не возьмем, а раз задолжал — изволь расплачиваться, — назидательно сказал возчик.
— Старина Сунь! — позвал его Го Цюань-хай. — Не время разглагольствовать. Складывай все эти вещи в сани да вези в крестьянский союз. Один не управишься, скажи, чтобы еще запрягали.
У других помещиков в этот день тоже нашли немало вещей, и с обеда до самого вечера по шоссе тянулись сани, наполненные конфискованным добром.
Старый Сунь нагрузил на свои сани целую гору мешков и ящиков так, что самому ему места не осталось. Важный и гордый, он шел рядом, помахивая кнутом и покрикивая на лошадей:
— Ну, вы! Поторапливайтесь!
Если малознакомый человек спрашивал его, откуда вещи, старик лукаво щурил глаза и коротко отвечал:
— От «погорельца».
Но когда Суня останавливали люди, к которым он питал особое расположение, возчик покровительственно снисходил до объяснений:
— «Погорелец» — это Добряк Ду. Хитер фокусы показывать. Не будь меня и председателя Го, месяц бы копали, ничего бы не нашли. Теперь революция скоро победит.
Он взмахивал кнутом и степенно кричал на своих лошадей:
— Ну, живей! Поторапливайтесь!
О нахождении тайника в доме помещика Ду стало тотчас известно всей деревне. В домах и дворах других помещиков заработали лопаты и кайла крестьян, словно поднимая целину.
К вечеру группа старика Чу на огороде Тана Загребалы обнаружила под сугробом большую яму, в которой оказалось двадцать сундуков.
Всю ночь напролет мелькал огонь лучин в помещичьих дворах.
На рассвете второго дня к Го Цюань-хаю, остававшемуся в усадьбе Ду, пришел Вань Цзя.
— Комиссару Сяо, — сообщил он, — передали из бригады, работающей в деревне Уцзя, о проделках помещичьих жен. У них нашли кольца на пальцах ног. Комиссар Сяо советует обыскать всех женщин из помещичьих семей.
Го Цюань-хай подозвал Дасаоцзу:
— Иди-ка сюда. Есть хорошее поручение.
Дасаоцза улыбнулась и кликнула из соседней комнаты Лю Гуй-лань. Но та отказалась явиться, и Дасаоцзе пришлось привести упирающуюся девушку за руку.
Ничего не подозревавший Вань Цзя удивленно спросил:
— Что с ней такое? Почему она упирается?
— Ничего особенного, — вынув изо рта трубку ответил Го. — Дасаоцза просто дурачится. Ну хорошо, Дасаоцза, довольно шутить, есть более важные дела, которые нам, мужчинам, к сожалению, трудно выполнить. Тут нужны твои руки.
И он рассказал о предложении Сяо Сяна.
— А ну, мужчины, выходите отсюда! Оставьте нас одних. Лю Гуй-лань! Приведи сюда женщин! — скомандовала Дасаоцза.
Мужчины вышли. В комнате остались одни лишь женщины. Когда Лю Гуй-лань привела помещичьих жен, сестер и других родственниц Ду, Дасаоцза, сдвинув сурово брови, пригрозила:
— Говорите сейчас же, где золото, не то худо будет!
— Какое еще тебе золото? — огрызнулась старуха Ду. — Откуда у нас, крестьянок, золото…
— Если нет золота, отдавайте золотые кольца, — рассердилась Лю Гуй-лань.
— Откуда у нас такие вещи?
Дасаоцза оглядела сноху Добряка Ду, худую, как стебель конопли, за что та прозывалась Тощей Коноплей, и спросила:
— Куда девала золото твоя свекровь? Ведь она припрятала его для младшего сына, и тебе оно все равно не достанется…
— У нее нет золота, — отрицательно покачала головой Тощая Конопля, — чего ты меня подговариваешь? На деньги, какие у нас случались, мы покупали землю, а золота никогда не имели.
Тогда Дасаоцза обратилась с тем же к жене младшего сына Ду.
Этой толстухе, по прозвищу Пышка, едва минуло девятнадцать лет.
— А я откуда знаю, куда его спрятали? — хихикнула Пышка.
Свекровь и Тощая Конопля окинули ее злобными взглядами. Та сразу изменила тон:
— У нас нет золота. У нас никогда никакого золота не было. Если появлялись лишние деньги, покупали землю, и все тут!
Все говорили одно и то же, только на разный манер. Крестьянки громко смеялись.
— Чего вы там покатываетесь? — крикнул из соседней комнаты старик Сунь.
— Все равно тебе не скажем, — ответила Дасаоцза и, сделав строгое лицо, обратилась к старухе Ду: — Если ты не признаешься, мы все равно своего добьемся. Снимайте-ка туфли да полезайте все на кан!
