Въ гостиной, на малиновой штофной софѣ, сидѣла прелестная Анастасія, нюхая престонскія соли. Одѣтая въ непорочное бѣлоснѣжное одѣяніе, оживленное двумя-тремя десятками аршинъ яркихъ розовыхъ лентъ, она представляла собою олицетвореніе довѣрчивой невинности. Въ волосахъ у нея была роза, усыпанная стеклянными росинками.
Мы втолкнули Долли въ гостиную и поспѣшно удалились, т.-е. удалился я; мистриссъ де-Кадъ, дантистъ и молодой Бобъ только сдѣлали видъ, что уходятъ, а на дѣлѣ вернулись снова къ дверямъ и стали подслушивать.
Увидавъ своего будущаго властелина, чувствительная Анастасія упала въ обморокъ. Этотъ неожиданный пассажъ такъ поразилъ Долли, что онъ схватилъ престонскія соля и принялся совать ей въ носъ флаконъ, отчаянно вскрикивая:
— О, Анастасія! О, Господи! Я не виноватъ! Мнѣ сказали, что вы согласны! О, великій Боже! О! Я уйду! Сейчасъ уйду! Гдѣ докторъ? Очнитесь, я уйду!
Онъ въ самомъ дѣлѣ хотѣлъ бѣжать, и это заставило красавицу очнуться. Она съ усиліемъ открыла глаза, бросила кругомъ очаровательно-дикій взглядъ и спросила, что съ нею и гдѣ она. Затѣмъ, она узнала Долли, сладостно ему улыбнулась и дала поцаловать руку, а черезъ двѣ секунды собрала достаточно силы, чтобы выразить ему свою любовь нѣсколькими милыми словами.
— Вы всегда будете добры ко мнѣ, Адольфусъ? пролепетало прелестное, слабое, беззащитное и невинное существо,
— О, всегда! О, вѣчно! отвѣчалъ безумный крошка.
Бобъ бросился прочь охъ дверей и разразился хохотомъ въ отдаленныхъ покояхъ.
— Она проситъ его быть въ ней добрымъ! говорилъ молодой циникъ, хватаясь за бока. — Бѣдный карапузъ! Дай Богъ, чтобы у него осталась дѣла голова на плечахъ!
Долли ждалъ бракосочетанія съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ и всѣхъ торопилъ. Безмозглый молодой человѣкъ! Это было самое золотое время; онъ тогда велъ именно ту жизнь, какая приличествовала такому слабому, добродушному и невинному смертному. Мамаша де-Кадъ передъ нимъ благоговѣла, папаша де-Кадъ подобострастно угождалъ ему, Бобъ пересталъ занимать у него деньги — словомъ, онъ царствовалъ въ Блумсбери-скверѣ!
У него составилось убѣжденіе, что величественная Анастасія, выходя за него замужъ, приноситъ ему величайшую жертву, и онъ строилъ тысячу плановъ, какъ бы отличиться и не допустить ее до раскаянія; онъ думалъ о ней дённо и нощно и шалѣлъ отъ избытка счастія; онъ каждый день таскалъ ей всевозможные подарки; подходя къ дому, онъ начиналъ весь дрожать, какъ ананасное желе, а если въ окнѣ показывался божественный горбоносый серафимъ, если мелькалъ хоть локонъ черныхъ какъ смоль роскошныхъ волосъ, перевитыхъ пунсовымъ бархатомъ, онъ спотыкался, глаза ему застилало туманомъ и онъ не попадалъ въ двери, не стукнувшись обо что нибудь лбомъ или затылкомъ.
— О, какъ поздно, Долли, негодникъ говорила прелестная и нѣжная невѣста. — Я ждала васъ такъ долго-долго! О, еслибы у васъ не было этихъ милыхъ глазъ, какъ бы я васъ разбранила! Но эти глаза! Я противъ нихъ безсильна!
— О, Стаси! Я опоздалъ, потому что хотѣлъ купить эти алмазныя сережки… Я больше никогда не буду! Я прямо буду спѣшить сюда!
— Ахъ, какія чудныя сережки, Долли! И какъ онѣ кстати! О, милый, милый другъ! О, простите мои слова! Меня такъ глубоко трогаетъ ваше вниманіе, Долли, что я готова васъ ждать сколько хотите! Не стѣсняйте себя никогда! уговаривала добрая дѣвушка. — О, чудныя сережки! Я войду покажу мамашѣ!
Мамашѣ было немного завидно; она сама любила цѣнныя вещи; но она затаила свои чувства и полюбовалась на подарокъ.
— По крайней-мѣрѣ десять фунтовъ далъ, сказала эта вульгарная матрона.
Разъ Анастасія спросила Долли, не любилъ ли онъ прежде.
— Я любилъ очень кормилицу, отвѣтилъ Долли.
— Вы знаете, что я подразумѣваю, Долли!
Онъ долго припоминалъ, наконецъ отвѣтилъ:
— Была одна, миссъ Мильсъ…
— А! Миссъ Мильсъ!
— Она дала мнѣ свой локонъ на память, но я не могъ ее любить; она была такая ничтожная.
— О, я знаю, что есть еще кто нибудь! Какая нибудь ужасная женщина, которая вырветъ васъ изъ моихъ объятій и разобьетъ мое бѣдное сердце!
— Ахъ, вы говорите о переплетчицѣ? Клянусь честью, между нами ничего нѣтъ!
— Я это предчувствовала! Я это предчувствовала! взвизгнула Анастасія. — Признавайтесь во всемъ, сэръ! Во всемъ, если не хотите, чтобы и упала мертвая у вашихъ ногъ!
Я бы предоставилъ ей кататься по ковру сколько душѣ угодно и былъ бы безмятеженъ полагаясь на здоровое тѣлосложеніе чувствительной и страстной женщины, но Долли пришелъ въ ужасъ, бросился на колѣни, вопилъ, просилъ прощенья, клялся въ любви и невинности; наконецъ, онъ подарилъ ей массивный золотой браслетъ съ огромнымъ изумрудомъ, и тогда только она повѣрила его чистотѣ и вѣрности.
— А вы, Стаси, никого не любили прежде? спросилъ трепещущій Долли, когда миръ былъ уже заключенъ.
— О, нѣтъ, скромно отвѣтила красавица. — Я не шла замужъ, потому что никто не нравился. Я отказала лорду Маргету, какъ онъ ни молилъ меня…
— Лорду Маргету? Этому великолѣпному мужчинѣ!
— Между нами не было симпатіи, Долли, просто объяснило неподкупное созданіе.
Воркованье длилось уже нѣсколько недѣль и семья крайне нетерпѣливо ждала свадьбы. Старые де-Кады ссорились, что такъ долго продолжаются экстренные расходы, а миссъ Анастасія, отличавшаяся живымъ нравомъ, не совсѣмъ благодушно выносила упреки мамаши за медленное веденіе дѣла.
— Пожалуйста, не оправдывайтесь, Стаси! восклицала мистриссъ де-Кадъ. — Я очень хорошо знаю, что онъ все сдѣлаетъ, что вы пожелаете. Мнѣ ужь надоѣло ворчанье вашего отца! Что вы хотите уморить меня, что ли?
Въ одно утро Долли получивъ отъ доктора Ле-Дерта, пріятеля стараго де-Када, приглашеніе на вечеръ. Я до сихъ поръ подозрѣваю, что старый де-Кадъ повѣрилъ Ле-Дерту свое затруднительное положеніе и просилъ его помощи.
Вечеръ мы проведи препріятно. Анастасія возбуждала восторгъ мужчинъ, но была неприступна для всѣхъ, какъ богиня; Долли сначала принялся ревновать, какъ Отелло, но нѣжная улыбка его успокоила и развеселила. Я замѣтилъ, что всѣ гости какъ будто ожидали чего-то и что дамы подходили къ Анастасія и пожимали ей руку, какъ бы желая сказать: «не робѣйте!»
Когда стали разносить шампанское, докторъ Ле-Дертъ поднялъ свой бокалъ и объявилъ, что предлагаетъ тостъ.
— Пожелаемъ здоровья и счастья нареченнымъ мистеру Адольфусу Икль и миссъ Анастасіи де-Кадъ!
Признательный дантистъ отвѣтилъ благодарственнымъ спичемъ.
— Черезъ нѣсколько дней, закончилъ коварный отецъ: — я разстаюсь съ дочерью, я лишаюсь ее! Но за то а пріобрѣтаю сына!
Всеобщее сочувствіе выразилось потокомъ поздравленій, и мистриссъ де-Кадъ, не совладавъ съ своими чувствами, удалилась изъ-за стола и въ дамской уборной дала волю слезамъ.
На слѣдующее утро радужному лакею дано было приказаніе просить мистера Икля, какъ только онъ появится, въ комнату мистриссъ де-Кадъ.
Она встрѣтила Долли сладостною улыбкою и объявила ему, что послѣ вчерашнихъ поздравленій свадьбу не слѣдуетъ откладывать.
— Надо принудить Стаси, сказала она: — а то бѣдное дитя никогда не назначитъ рѣшительнаго дня. Она со слезами молила меня отложить свадьбу еще хотя на годъ.
— На годъ! вскрикнулъ испуганный Долли.
Поспѣшно отправились къ Анастасіи.
— О, мама! время еще терпитъ, отвѣтила красавица, опуская глаза.
— Вы огорчаете мистера Икля, Анастасія, сказала мамаша.
— О, Долли! вскрикнуло дробящее созданье, испуганное одной мыслью, что могло огорчить своего избраннаго.
— Свадьба будетъ черезъ десять дней! холодно и повелительно сказала мистриссъ де-Кадъ.
Бѣдная дѣвица поглядѣла кругомъ съ изумленіемъ и даже нѣкоторымъ ужасомъ.
— Черезъ десять дней! воскликнула она. — О, мамаша! Я не могу! Дайте мнѣ еще хоть одинъ годъ, хоть одинъ годъ!
— Черезъ десять дней! рѣшительно сказала мистриссъ де-Кадъ.
— О, черезъ шесть мѣсяцевъ! Черезъ шесть мѣсяцевъ! молила трепещущая красавица.
— Черезъ десять дней!
— Хоть мѣсяцъ! хоть мѣсяцъ дайте!
— Черезъ десять дней!
Анастасія видѣла, что мольба безполезна и опустила голову. Долли, желая ее ободрить, взялъ за руку и прошепталъ:
— О, Стаси! Я буду съ вами — не бойтесь ничего!
— О, Долли! Долли! вскричала красавица, падая въ нему на грудь. — Если вы когда нибудь обманете меня, я погибну!
Мамаша, отирая слезы, поцаловала бѣдное дитя и, взявъ Долли за руку, увлекла его изъ комнаты.
— Мистеръ де-Кадъ желаетъ переговорить съ вами наединѣ, пробормотала она, всхлипывая и пожимая отъ избытка волненія руку Долли.
ГЛАВА IV
Миссъ Анастасія пристроена
Блумсберійскій дантистъ былъ жирный, ироническій, безчувственный дѣловой человѣкъ. Огонь и мечты юности были въ немъ давно продушены говядиной и портвейномъ, всѣ стремленія и помышленія его были обращены на звонкую монету.
