Охваченный страхом, я вышел из комнаты и спустился по лестнице. В холле я увидел фрау Еву. Она была бледна и казалась усталой. Я этого в ней не знал. Вдруг за окном пробежала тень. Яркое солнце исчезло.
— Я был у Макса, — быстро зашептал я. — Что-нибудь случилось? Он спит или погрузился в себя, не знаю. Я однажды уже видел его таким.
— Но вы ведь не стали его будить? — спросила она поспешно.
— Нет. Он не заметил меня. И я сразу ушел. Фрау Ева, скажите мне, что с ним?
Она потерла лоб тыльной стороной руки.
— Не беспокойтесь, Синклер, с ним ничего не случится. Он просто ушел на время, но это не продлится долго.
Она встала и вышла в сад, хотя как раз в этот момент начался дождь. Я почувствовал, что не должен идти за ней, и стал прохаживаться по холлу взад и вперед, вдыхал дурманящий запах гиацинтов, смотрел на свою птицу, висевшую над дверью, и напряженно вбирал в себя странную тень, которой в это утро был покрыт весь дом. Что это было? Что произошло?
Вскоре фрау Ева вернулась. Капли дождя сверкали на ее темных волосах. Она села в кресло. Вокруг нее распространилась усталость. Я подошел, наклонился над ней и поцеловал капли дождя в волосах. Взгляд ее был чист и светел, но капли в волосах имели вкус слез.
— Посмотреть, как он? — спросил я шепотом.
Она слабо улыбнулась.
— Не будьте ребенком, Синклер! — громко сказала она, как будто хотела стряхнуть с себя оцепенение. — Пока идите, потом вернетесь, если захотите. Я не могу сейчас разговаривать с вами.
Я вышел из дома, пробежал по улицам города и стал подниматься в горы, в лицо мне хлестал мелкий косой дождь, низко над землей, как будто под тяжестью страха, плыли облака. Внизу ни ветерка, а наверху, казалось, начиналась буря, временами сквозь стальную пелену серых туч прорывались резкие блики бледного солнца.
Но вот по небу пронеслось рыхлое желтое облако, оно столкнулось с серой стеной — и в мгновение ока из синего и желтого ветер вылепил портрет гигантской птицы, которая вырвалась из темного хаоса и, мощно взмахивая крыльями, исчезла в небесах Тут началась гроза: дождь, смешанный с градом, обрушился на землю. Вдруг над истерзанным ландшафтом раздался страшный душераздирающий удар грома, сразу затем снова пробился луч солнца, и на ближних горах, над бурым лесом, вяло и нереально засветился бледный снег.
Когда я возвратился спустя несколько часов, мокрый и продрогший, Демиан сам открыл мне дверь.
Он взял меня с собой наверх, в лаборатории горела газовая горелка, кругом лежала бумага. Видимо, он работал.
— Садись, — пригласил он меня. — Ты, наверное, устал. Погода ужасная, а ты, как видно, совершил основательную прогулку. Сейчас будет чай.
— Сегодня что-то происходит, — начал я осторожно, — дело не может быть только в грозе.
Он посмотрел на меня испытующе:
— Ты что-нибудь видел?
— Да. Я в облаках ясно видел картину. Всего одно мгновенье.
— Какую картину?
— Это была птица.
— Ястреб? Это был он? Птица из твоего сна?
— Да, это был мой ястреб. Желтый, гигантский, он улетел в темно-синее небо.
Демиан глубоко вздохнул.
Постучали. Старая служанка принесла чай.
— Прошу, Синклер, пей. Я думаю, что птицу ты увидел не случайно.
— Конечно, а разве вообще можно увидеть такое случайно?
— Да, наверное, это что-то означает. Ты знаешь — что?
— Нет, но я чувствую, что наступит какое-то потрясение, шаг навстречу судьбе. Думаю, это касается всех нас.
Демиан энергично ходил взад-вперед.
— Шаг навстречу судьбе! — громко воскликнул он. — Сегодня ночью мне это приснилось, у матери тоже было такое предчувствие, она только что говорила об этом. Мне приснилось, будто я поднимаюсь по лестнице, приставленной к дереву или башне. Поднявшись, я вижу, что страна — большая равнина с городами и деревнями — объята пожаром. Пока я не все могу рассказать, мне еще не все понятно.
— Этот сон касается тебя?
— Меня? Конечно. Люди не видят во сне того, что их не касается. Но ко мне относится здесь не все, ты прав. Я очень точно различаю сны — те, которые порождены движениями моей души, и те, которые говорят о судьбе человечества. Такие сны у меня бывали редко, и ни разу не случалось, чтобы я увидел во сне пророчество, которое сбылось. Истолкования их очень неопределенны. Но я знаю одно: тут было что-то, что касалось не только меня. Сон был как-то связан с другими, более ранними, он как бы их продолжал. Те сны, Синклер, в которых мне являются предчувствия. Я тебе о них рассказывал. То, что наш мир прогнил до основания, мы и так знаем. Это еще не причина для того, чтобы предсказывать его крушение или что-нибудь в этом роде. Но вот уже много лет у меня бывают такие сны, из которых я заключаю, или просто чувствую, — как тебе больше понравится, — что гибель старого мира неуклонно надвигается. Сначала это были слабые отдаленные ощущения, но постепенно они становились все сильнее и ярче. Пока все это еще довольно неопределенно: грядет нечто большое и страшное, и меня оно также касается. Синклер, нам предстоит пережить то, о чем мы иногда говорили! Предстоит обновление мира. В воздухе запах смерти. Новое не приходит без смерти. Это страшнее, чем я думал.
Я с ужасом смотрел на него.
— Не можешь ли ты рассказать мне, чем окончился сон? — спросил я робко.
Он покачал головой:
— Нет!
Открылась дверь, вошла фрау Ева.
— Ах, вот вы где! Дети, у вас как будто печальный вид.
Она выглядела отдохнувшей и свежей. Демиан улыбнулся ей. Она подошла к нам, как к двум напуганным малышам.
— Нет, мы не расстроены, мама. Мы просто пытались разгадать этот новый знак. Но, в общем, это неважно. То, что должно наступить, вдруг окажется здесь, и тогда мы узнаем все, что надлежит нам знать.
У меня было тяжело на душе, и, когда я, попрощавшись, шел через холл, запах гиацинтов показался мне слабым и затхлым, как будто бы с могилы.
Глава восьмая
НАЧАЛО КОНЦА
Я добился того, чтобы и на летний семестр мне разрешили остаться в X. Теперь мы почти все время проводили не в доме, а в саду у реки. Японец, который, между прочим, действительно проиграл поединок по боксу, уехал из города, не было уже и толстовца. Демиан завел себе лошадь и каждый день ездил верхом. Я часто оставался вдвоем с его матерью. Иногда меня удивляло, как мирно идет моя жизнь. Я привык жить в одиночестве, быть многого лишенным в мучительной борьбе со своими страданиями, и эти месяцы в X. представлялись мне каким-то сказочным островом, на котором мне было позволено существовать беззаботно одними только приятными мыслями и делами. Я чувствовал, что это предвещает некую новую, более высокую общность, и о ней мы думали. Но постепенно посреди этого счастья мною овладевала глубокая печаль, потому что я знал — это не может продолжаться долго. Мне было не дано дышать радостью в полную силу, я был рожден на муки и страдания. Я знал, что однажды мне придется проснуться и вместо этих прекрасных, любимых образов я вновь увижу себя одиноким, совершенно одиноким в холодном мире посторонних, где меня ждет только равнодушие людей или борьба без всякого покоя и сострадания. В такие минуты я с удвоенной нежностью стремился оказаться как можно ближе к фрау Еве, счастливый тем, что моя судьба все еще сохраняет этот прекрасный тихий облик.
Летние месяцы прошли легко и быстро, семестр уже подходил к концу. Разлука приближалась, я не должен был об этом думать, да и не делал этого, а просто проводил прекрасные дни в блаженстве, как бабочка на медвяном цветке. Это было мое счастливое время, первое исполнение моей судьбы, в первый раз меня приняли в союз — а что будет дальше? Опять борьба, тоска и одиночество.
В один из этих дней предчувствие грядущего с такой силой охватило меня, что любовь к фрау Еве вспыхнула вдруг и пронзила меня жгучей болью. Господи! Ведь скоро я уже не буду видеть ее, слышать звук ее энергичных шагов в доме, находить цветы у себя на столе. А чего я достиг? Я мечтал и наслаждался ее присутствием, вместо того чтобы бороться за нее, завоевывать ее, навсегда заключить ее в свои объятия. Я вспомнил все, что она рассказывала мне о настоящей любви, множество тонких предостерегающих словечек, множество маленьких приманок, обещаний, может быть. И что я сделал со всем этим? Ничего!
Я встал посреди комнаты, отогнал от себя все остальные мысли и стал думать о фрау Еве. Я попытался сосредоточить все силы души, чтобы заставить ее почувствовать мою любовь и привлечь ее к себе. Она должна была прийти и устремиться в мои объятия, чтобы я смог погрузиться ненасытным поцелуем в ее любящие губы.
Я стоял в таком напряжении, что в конце концов похолодел с головы до ног и ощутил исходящую от меня энергию. На несколько мгновений во мне сконцентрировалось нечто светлое и прохладное, на секунду мне представилось, будто в сердце рождается кристалл. Я знал, что это и есть мое «Я». Я почувствовал холод в груди.
