— Указатель проехали — село Терновое: между этим селом и Грушевской должна быть березка! — сказал Иван возбужденно.
Обыкновенная холмистая полувыжженная суховеем степь. В нескольких километрах начинается Донецкий кряж — полумертвая земля, где горные породы выходят на поверхность; белый степной ковыль да низкорослые акации — вот основная здешняя растительность, но там, где проходила дорога, уже возделывалась пшеница, росли подсолнухи. Сейчас поля были убраны, а многие вспаханы.
— Вот березка! — крикнул Иван.
— Где? Не вижу! — Виктор смотрел вперед и ничего, кроме степного ковыля не видел.
— Ты не туда смотришь, левее смотри — вон туда, в долину, — сказал Иван.
И действительно, в небольшой лощине среди вспаханного поля рядом с проселочной дорогой белела береза.
— Как в сказке, — сказал Виктор, — настоящая береза, невысокая, правда, но все, же береза.
— Да, да, «невысокая», я головой лишь до нижних веток доставал, это издалека так, — сказал Иван.
Сбавляя ход, Виктор смотрел, как лучше подъехать, чтобы не повредить прицеп. Повернули влево и, закачавшись на грунтовой дороге, «тойота» медленно подъезжала к березе. Теперь четко была видна могила и крест на ней.
Глава тридцать третья
— Не дом, а сплошные клады! — поражалась Рита Ивановна. — Что еще вы нашли?
Дядя Коля с Николаем поднялись на веранду. Николай положил на стол глиняный сосуд.
— Это же какая-то ваза! — определила Рита Ивановна, удаляя последнюю, сильно истлевшую и пожелтевшую бумагу.
— А я вначале подумал — горшок, — сказал Николай Николаевич. — Да, довольно большая, и как они ее туда засунули?
— Да как, между бревнами: там как раз два бревна идут, — сказал Николай.
— Смотрите, она даже с крышкой! Не открывайте, а то оттуда джин вылетит! — засмеялась Оксана.
— Ну, ты, как всегда, с подковырками! А ведь люди не зря, наверно, ее прятали, — сказала Рита Ивановна, открывая крышку.
Внутри, почти так же, как в первой шкатулке, лежал сверток, только уже не в клеенке, а в тонком брезенте.
Брезент сохранился хорошо, и когда развернули, то увидели очень плотную бумагу, сложенную вдвое. Развернули и ахнули: то была грамота на присвоение графского титула Чубарову Василию Игнатьевичу.
— Вот вам и чепуха! — сказала Рита Ивановна и отложила грамоту. Но внутри вазы было еще что-то в небольшом свертке, перевязанном шнурком. Извлекли, развернули.
— Письма какие-то, — безразлично проговорила Оксана. — Вот вам и ценность!
— В этом еще разобраться надо, — сказал дядя Коля, — тут могут раскрыться несколько тайн.
Зазвенел телефон.
— Коля, пойди, наверное, тебя, — взглянула Оксана на мужа.
Николай пошел к телефону.
— Вас, Николай Николаевич.
— Алло, — сказал дядя Коля, — да, конечно, я Никита Игнатьевич, да что вы, все хорошо, закрутились мы тут и вас не было, а с вашей Галиной Степановной мы как-то не можем найти общего языка. Да, Оля тут была, вы не волнуйтесь, я за Ивана отвечаю. Сказали? Вот видите, не везет парню. Нет, они машину гонят своим ходом вместе с приемным отцом — седьмые сутки пошли. А вы напишите, пусть не волнуется. Звонила? Да вроде мы всегда дома. Вы знаете, радость у меня: дочери мои нашлись, скоро приедут. Да, да, спасибо. Почему же, приезжайте, вместе и съездим…
В разговор вдруг включилась междугородная. «2-19-51? — закричала телефонистка. — Ответьте Караганде».
«Слушаю, — сказал дядя Коля, и внутри у него похолодело. — Алло, алло! Говорите же, я вас слушаю, Панков Николай Николаевич». В трубке что-то забулькало, потом засвистело и чей-то женский голос четко сказал: «Да говори же, что же ты, говори». — «Алло, — услышал дядя Коля женский голос. — Папа, папочка, — на другом конце кто-то плакал. — Это я, это я, — говорила женщина, — Зария, мне Зульфия звонила, папа мы вас всегда вспоминаем, как вы там? Господи, Господи, я почему-то не слышу!» — с отчаянием закричала женщина. «Я вас, тебя хорошо слышу, — Николай Николаевич старался изо вех сил, чтобы не заплакать, — приезжайте все, я вас очень жду». Опять что-то забулькало в трубке.
«Это он, это он, я даже голос узнала!» — опять услышал Николай Николаевич, и все пропало. Старик еще постоял некоторое время с трубкой возле уха, потом медленно положил.
— Не Иван звонил? — спросила Рита Ивановна.
— Нет, вначале Никита Игнатьевич, отец Оли, а потом одна из моих дочерей, — и Николай Николаевич устало опустился на диван.
— Оля — это невеста Ивана? — спросила с каким-то трепетом Оксана.
— Да, почти жена, я их обручил, — с усмешкой сказал дядя Коля, — даже свадебный подарок подарил.
— А почему ж не расписались? — спросила Рита.
— Молодая она еще, семнадцать только.
Оксана стала расставлять посуду.
— Мама, убери, пожалуйста, эту вазу и все остальное, давайте спокойно поужинаем, — серьезно сказала Оксана.
— А я что — против? Сегодня все равно уже не почитать, а завтра целый день меня не трогать: буду изучать бумаги.
— А мы с Никитой договорились в субботу съездить на рыбалку, и соответственно с шашлыком, — вы как?
— А сегодня какой день? — спросила Оксана.
— С утра четверг был, — отозвался Николай.
— Тогда успеем, надо же мясо приготовить и все остальное, — сказала Оксана.
— А если Иван приедет — не до шашлыков ему будет… Хоть мы Настю и в глаза не видели, а все же…
Наступило неловкое молчание.
— Да, это я от радости за своих детей чужое горе забыл, — сказал Николай Николаевич. — На рыбалку мы с Никитой Игнатьевичем все же поедем, а остальное отменяется.
Все расселись вокруг большого старого стола.
Легкий ветерок зашелестел листвою и снова, зашуршав в кроне, хлопнул о землю грецкий орех.
— Что-то рано стали падать, еще не все яблоки и груши собраны, — заметил дядя Коля.
— Природа не ошибается, у нее свои законы, свои плавные переходы из одного состояния в другое, — отозвалась Рита Ивановна.
И снова где-то в саду застонал сыч. Он так протяжно и громко ойкал, что первым не выдержал Николай.
— Да чтоб ты провалился! — сказал он и, выйдя из-за стола, спустился вниз во двор. По шороху было слышно, как он чем-то запустил в птицу. Крик прекратился.
— Это не к добру, — сказала Рита. — Плохая птица. Хоть бы Ваня скорей вернулся.
Глава тридцать четвертая
Виктор с Иваном одновременно вышли из машины и медленно пошли к березе. Береза действительно вблизи оказалась довольно высокой, только больше походила на приземистую акацию да цвет ствола, ветки, листья, поблескивающие в лучах заходящего солнца, указывали на то, что перед вами береза, но совсем изменившаяся под воздействием беспощадных ветров. Подошли к могиле.
— Ну, здравствуй, Егор! — сказал Виктор. — Вот мы к тебе и приехали. В Сибири к живому приезжали, а теперь — к мертвому. Посмотри, каков сын твой стал.
И Виктор замолчал; на глазах показались слезы, но он все же, изменившимся голосом, почти шепотом, продолжал: «И ты, Варвара, здравствуй, хоть и не пришлось нам с тобой в жизни свидеться, но мы о тебе помним всегда. Спите спокойно!» Он не смотрел на Ивана, но слышал, как тот засопел и зашмыгал носом.
— Настя-то, Настя, — к вам улетела, уж вы ее примите как родную.
И Виктор подошел к кресту, поцеловал в верхнюю его часть. Иван постоял немного и пошел к машине.
— Ты чего? — не понял Виктор.
— За лопатой: пока светло, надо убрать могилу.
Виктор вырвал бурьян, а Иван окопал и облагородил холмик.
— Оградку бы сюда да хотя бы плохонькую скамеечку, — сказал Виктор, — вот сейчас бы сесть, посидеть, вспомнить добрым словом, отдохнуть, глядишь, и другие люди заходили-бы.
— Дядя Витя, ты отстал. Где ты видел, чтобы сейчас пешком ходили — не то время, — сказал Иван, — а оградку сделаю и привезу сюда.
— Зачем же привозить, небось и тут можно найти, кто сделает: кругом шахты, значит, и мастерские есть.
— Можно и так, а вот смотри — береза-то растет себе.
— Расти-то растет, по-моему, тут вода в грунте недалеко, иначе бы не сдюжила.
— Когда приеду, посажу тут еще акации, пусть цветут весной, а если со мной что случится, то всем скажу, чтобы похоронили тут же, в одной с ними могиле, — как-то грустно и мечтательно отозвался Иван.
— Ну, тебе-то и впрямь рано об этом.
— Да кто ж его знает, все может статься.
— Ага, вот ты говорил, что никто пешком не ходит, а вон смотри — мужик на лошади.
По полю действительно ехал мужчина на темной лошади. Увидев машину и людей, повернул к ним.
— Здоровеньки булы, — сказал плотный черноволосый, с громадными усами человек, не слезая с лошади.
— Здравствуйте, — ответили Иван с Виктором.
— Вот сколько езжу и не знаю, кто же похоронен тут? — спросил усатый.
