Люди, ожидавшие его с вечера для подачи жалоб, почтительно сняли шапки и продолжали молча стоять в отдалении. Никто не решался заговорить первым, все ждали, когда господин всего Хеви обратит на них свой милостивый взор и соблаговолит выслушать их просьбы.
А диамбег, самодовольно красуясь, стоял у входа в духан. Он принялся прохаживаться взад и вперед, делая вид, что не замечает никого вокруг. Староста без шапки бегал за ним на цыпочках, чтобы шумом шагов не нарушать течения его мыслей.
– Староста! – окликнул его диамбег.
– Слушаю, ваша милость! – и староста вытянулся в струнку перед диамбегом.
– Ты вчера сказал, что мне преподнесли убоину? – тихо, чтобы другие не слышали, спросил диамбег – Где она?
– Да, ваша милость, молочные ягнята. Я приказал загнать их в хлев, чтобы не замерзли.
– Молочные ягнята? – переспросил диамбег и нахмурился. Он несколько раз прошелся взад и вперед. – А для чего мне ягнята? – он пристально взглянул на старосту.
Староста, рассчитывавший на благодарность за свое старание, растерялся, не сразу нашелся, что ответить.
– Право, не знаю, ваша милость! – смущенно пробормотал он.
– Нет, ты только подумай, шестнадцать ягнят! Ведь не духанщик же я, не могу их зарезать и торговать ими по порциям?… Отвечай мне! – все больше горячился диамбег.
Староста сделал попытку успокоить начальника.
– Продадим, ваша милость, все-таки деньги будут!
– Что ты сказал?… – диамбег нахмурился, как туча. – Я буду продавать ягнят? Да в уме ли ты, глупый мохевец! – кричал он. – Я не шинкарь какой-нибудь! Знаешь ли ты, что за такие слова я могу тебя погубить, в Сибирь сослать.
Несчастный староста дрожал от страха. Он знал, что диамбег и в самом деле может, если захочет, его погубить. Побледнев и весь дрожа, он бессвязно бормотал:
– Не губи меня, ваша милость, крестьяне мы несознательные, по неведению своему тебя обидели, прости!..
– Мужики! – ревел диамбег. – Все вы такие, не одни только крестьяне. Знаю я вас! Сейчас же ступай и прикажи гнать ко мне матерей этих ягнят. Пусть гонят их прямо в Джварваке к моему пастуху, не то голову снесу!
– Извольте, ваша милость! – низко кланяясь, обрадовано подхватил староста. – Вы только гневаться не извольте, а я заставлю хоть целую отару к вам пригнать.
– Нет, вы посмотрите на него, на зверя этакого! Ведь молочных ягнят от груди оторвал, нет в ваших краях простой человечности, бессердечные вы все! Как же могут жить молочные ягнята без матери?
– Не разумеем, ваша…
– Довольно болтать! – оборвал его диамбег. – Летом они пососут грудь, а осенью вернем маток их владельцам. Понял? Ступай!
Староста исчез в толпе, бормоча про себя: «Разве хватит этому грешнику одних только ягнят?»
Подошел Гиргола и доложил начальству, что лошади поданы.
– Хорошо! Можешь не сопровождать меня в Квешети. Возвращайся, займись своими делами! – милостиво распорядился диамбег.
– Спасибо вашей милости!
– Да смотри, будь настороже, если где что появится…
– Понимаю, ваша милость. Мимо вас ничего не пройдет.
– Ну-ну! Надеюсь на тебя.
Из ворот выехала тройка, уже груженая вещами. Диамбег попрощался с хозяином и спокойно уселся в экипаж.
Видя, что диамбег уезжает, так и не заметив их, люди нерешительно двинулись к тройке.
– Мы к тебе, ваша милость, – робко заговорил один из крестьян.
– Чего?… – прорычал диамбег. – Трогай! – сказал он ямщику.
Ямщик не расслышал приказа седока.
– Жалоба у нас, ваша милость! Выслушай нас! – продолжал крестьянин.
– Ты что, не слышишь? Трогай, говорят! – и диамбег ударил ямщика по затылку. Тот испуганно дернул вожжи, и тройка в одно мгновение скрылась за выступом скалы.
Крестьяне так и остались стоять на месте, застыв от неожиданности и удивления. Потом один из них наклонился, поднял с земли камень и кинул его вдогонку уехавшему диамбегу.
– Чтобы тебе назад не вернуться! – с сердцем сказал он, словно и в самом деле от этого камня зависела судьба диамбега.
Крестьяне еще немного пошумели, поговорили о своих бедах, почесали затылки и разошлись.
– Нет у них ни чести, ни справедливости! До каких пор нам так мыкаться? – говорили они.
В Квешети начальник собирался обедать, когда к нему почтительно вошел диамбег и вытянулся перед ним в струнку. Он держал в руках бумажный сверток.
– А-а! – протянул начальник. – Это ты?
– Я, ваше сиятельство!
– Видел, каких мне прислали имеретинских легавых?
– Нет, еще не успел, ваше сиятельство!
– Ну, ну, ну! Это невозможно, красавцы, прямо как нарисованные! Постой, я сейчас тебе их покажу!.. Человек! Эй, человек! Ступай приведи сюда псов, что из Имеретии мне прислали! – приказал начальник вошедшему на его зов слуге.
– Уж, наверно, хорошие! Иначе кто бы посмел прислать их вашему сиятельству?
– Не нахвалишься! Вчера ходил с ними на охоту, и за один только час они семь зайцев подняли, понимаешь, семь зайцев!
– Удивительно!
– И как они ищут, и… раз уж напали на след, так будьте уверены, не упустят… Прямо подведут к зайцу! Семь зайцев подняли, и я всех семерых подстрелил!
– Ну, ваши собственные псы тоже не упустят, особенно Ласточка!
– Не Ласточка, а Нежная! – поправил начальник.
– Да, да, Нежная! – подхватил диамбег и несколько раз кашлянул. Он шагнул к начальнику и протянул ему сверток.
– Что это? – спросил начальник.
– Вот, ваше сиятельство, достал и преподношу вам. Начальник взял сверток и не спеша развернул. Глаза его загорелись от удовольствия.
– Ах, какая прелесть! – воскликнул он, держа в руках довольно большой ковш старинной работы. – Где ты достал такой?
– По дороге встретился с золотых дел мастером, ваше сиятельство, мне понравилась эта вещь, и я купил ее для княгини.
– Ах, спасибо, спасибо большое!.. Постараюсь не остаться в долгу…
– Ваша доброта для меня превыше всякой награды! Начальник снова принялся разглядывать ковш. Наступила тишина.
– Ваше сиятельство! – начал диамбег вкрадчивым, тихим голосом. – Я задержал одного человека и доставил его сюда.
– А кто такой?
– Зовут его Иаго Гогобаидзе.
– Ну и что?
– Задержан за кражу.
– За кражу надо наказать примерно.
– Да, ваше сиятельство, об этом я и прошу. В Хеви нет злейшего разбойника, чем этот человек!
– Ну, что ж? Мы с него взыщем!
– Лучше сослать, ваше сиятельство!
– Сошлем, сошлем! – успокоительно заверил начальник, снова взявшись за ковш.
В эту минуту в комнату ввалилась свора собак, и начальник позабыл обо всем. Он оставил ковш и принялся ласкать собак, потом взял щетку и стал их чистить и скрести. Диамбег восторгался псами, хвалил их, находил в них какие-то приметы, подтверждающие их необыкновенное обоняние. Наконец начальник передал ему щетку, и он тоже принялся скрести и чистить собак.
– Я пойду к жене, покажу ей твой подарок.
– Кланяйтесь низко княгине от меня, ваше сиятельство!
– Хорошо, хорошо! – обернулся в дверях начальник. – А ты пока хорошенько почисть собак. Что касается Иаго, то составь бумаги, мы передадим дело в суд…
Как только диамбег остался один, он сердито швырнул щетку и пихнул ногой легавую, которая отошла оскалясь.
– Собакам, что ли, молятся эти проклятые! – злобно проворчал диамбег.
Он направился в канцелярию составлять бумаги об Иаго. По этим бумагам выходило, что Иаго – человек опасный, что его обязательно надо удалить, выслать в Сибирь. Бумаги эти составил, подписал и направил следователю, прокурору и судье один человек. Через несколько дней начальник наложил на них резолюцию, и они вместе с обвиняемым были отправлены в уездный суд.
Жизнь Нуну текла по привычному руслу. Она работала с утра до вечера, ложилась спать с курами, закрывала глаза, но часто не могла заснуть до рассвета, и образ Иаго неотступно стоял перед ней, иногда – прежний, светлый и радостный, чаще – теперешний, омраченный страданиями и горем. Но, думая о нем, Нуну сама страдала, сердце ее не знало покоя, и она слабела от постоянных тревог.
Страдания ее были тем тяжелей, что не с кем ей было поделиться ими, не было рядом с ней человека, которому могла бы она доверить свои думы, свои душевные невзгоды, и она хоронила их в себе. Подруга ее Марине в это время уехала к своей тетке в другую деревню.
Махия, которая давно перестала ссориться с Нуну и только изредка взглядывала на нее со злобной усмешкой, более едкой, чем грубые слова, втайне приняла непоколебимое решение – рано или поздно сыграть эту свадьбу, выдать Нуну, хотя бы силой, за брата Гирголы.
А вестей об Иаго не было, словно земля поглотила его. Никто его не видел. Никто не слыхал о нем.
Вернувшись домой, Гиргола зачастил к Махии, и всегда у них находилось, о чем пошептаться, пошушукаться. Онисе как будто вовсе не замечал его, всегда норовил при нем уйти на работу, всячески его избегал.
